Я открываю глаза. Набитый пассажирами, как ноев ковчег, троллейбус прижимается к остановке, обшлепывая толпу разбитой грязью. Люди выстраиваются в колоны и присасываются к распахнутым дверям. Толкаются, прижимаются, ругаются, плюются, дерутся, выдыхают, сквернословят, втягивают животы, чей-то зад по плечу, распихивают, зло шутят, сплевывают, продираются, дым сигарет и зубной пасты, оскорбляют, чей-то локоть по лицу, наступают на мозоли, утрамбовываются – пробираются в тугой салон. Сухое анальное проникновение. «Осторожно жопа закрывается». Троллейбус резко трогается с места. Я хватаюсь за пластмассовую кишку поручней. Я – глист, паразитирующий на движении электромеханического тела.

В толпе рассматриваю незнакомцев, пряча от чужих глаз свой интерес.

Здесь, вместо моего отражения в зеркале – чужие «я».

Я наблюдаю за наблюдением чужих «я» за мной.

Чужое «я» наблюдает за наблюдением моего «я» за ним.

Каждый из нас наблюдает свое наблюдение за собой. Все тоже, что и перед зеркалом, но без зеркала. Люди как отражения наблюдений и наблюдения отражений.

Из динамика троллейбуса звучит объявление: «Отражения не нуждаются в знакомстве. Необходимо прятать взгляд в пуговицах, оттопыренных карманах, затылках, пятнах на одеже, во внешней привлекательности или бородавке (тут сложнее), в проносящемся за окном пейзаже, в газете, в рекламном проспекте – во всем, что попадает в ограниченный отраженными телами наблюдателей обзор».

Мы можем увидеть в тебе свое отражение, но не можем увидеть тебя.

Хочешь увидеть себя – посмотри на нас.

Хочешь увидеть того, кем ты мог стать – посмотри в зеркало.

Моя ксерокопия выключается в зеркале.

Кто-то давным-давно порвал руководство пользователя.

Волна пассажирской плоти в это утро придавила меня к креслу, на котором сидит парень приблизительно моего возраста. Сражу же, замечаю между его пальцами крохотную татуировку коловрата. Он сидит чуть пригнув голову и не обращая ни на кого внимания, совершает тайные для меня пассажи: разминая уши, собирает с них грязь, выковыривает серу и выдавливает гной из пор в основании носа… брызг… брызг… длинной очередью в салоне красоты, где распаренные химическими масками девичьи прыщи сверкают гноем… брызг… брызг… рыхлые нарывы облаков… и все это скатывает в комок, пряча в кулак. Через пару остановок встает, освобождая место, (туда сразу бросается грузная и немолодая женщина) и уверенно расталкивая чужие «я», пробирается к выходу. Вдруг, неожиданно для меня останавливается возле подростка с обесцвеченными перекисью волосами, в оранжевой раздутой куртке и широких штанах с карманами по бокам.

– Дружище, да у тебя шнурок выпал.

Затем одной рукой поправляет шнурок капюшона, другой втирает в подростковую спину свой гной, ушную грязь и серу.

– Ну вот, теперь как белый человек, – улыбается он, похлопывая того по плечу, и выходит на остановке.

Я с миллионами чужих «я» еду часами через весь город к месту работы, с другой окраины миллионы спешат на работу в эту часть города.