Сжавшись в комок, Симона сидела в кресле и с ужасом ожидала возвращения отца.

Она долго ждала в вестибюле дворца, наконец явился лакей, сопроводил ее в трактир, где они снимали жилье, и объявил, что отец скоро будет.

Симона в сотый раз спрашивала себя, что могло так задержать его. Сердце сжималось от страха, ничего хорошего от этой задержки она не ждала.

В очаге потрескивали поленья. Огненные блики окрашивали стены уютным розоватым цветом, но в комнате все равно было холодно. События сегодняшнего вечера привели Дидье в возбуждение, а когда он волновался, его всегда окутывало леденящее облако.

Брат носился по комнате в обычной для него странной манере — то окажется на широкой, скрытой за пологом кровати, то, скрестив ноги, вдруг усядется у огня. Его метания раздражали изможденную ожиданием Симону. Наконец она потерла заледеневшие ладони и в отчаянии крикнула:

— Дидье! Неужели ты не можешь хоть минуту посидеть на месте?

Брат ничего не ответил, лишь сверкнул на нее глазами от камина… Впрочем, нет. Сейчас он уже хмурился, сидя на подоконнике.

— У меня от тебя голова закружилась, — пожаловалась Симона, с раздражением замечая облачко пара изо рта.

— Отлично, — резко бросил Дидье. — Может, тогда ты узнаешь, каково это.

— Что «это»? — вздохнула Симона и с новой силой стала растирать спрятанные под покрывалом руки, с неудовольствием замечая, как новое ледяное облако окутывает ножки кресла.

— Чувствовать, что тебя игнорируют! — Теперь Дидье, уперев кулачки в бока, стоял прямо перед Симоной. — Почему ты не объяснила той леди, что шепот, который она слышала, это я?

Симона стряхнула с покрывала тоненький снежный налет.

— Ты хочешь, чтобы меня заперли как сумасшедшую?

— Как она стала бы обвинять тебя в сумасшествии, если тоже слышала меня? — рассудительно заметил Дидье. — Как только я ее увидел, то сразу понял: она может нам помочь.

В комнате стало теплее. Симона догадалась, что Дидье начал успокаиваться. Зубы у нее больше не стучали, она снова чувствовала свои пальцы.

— Что ты имеешь в виду?

— Я и сам до конца не понимаю. — Личико Дидье сморщилось от размышлений. Он похлопал ладошкой по покрывалу: — Можно, я сяду рядом с тобой?

Симона подвинулась, и Дидье вскарабкался в кресло, принеся с собой новую порцию холода. Симона передернула плечами.

— Плохо, что так холодно. Прости, — устраиваясь поудобнее, пробормотал брат.

— Ничего страшного. — Симона попыталась ободряюще улыбнуться ему. — Скоро пройдет. Всегда проходит.

Несколько минут брат и сестра молча смотрели на огонь, ожидая, пока согреется комната. Потом Дидье озабоченно произнес:

— Как ты думаешь, что теперь сделает папа?

— Понятия не имею. — Симона вздохнула. — Все зависит от того, что скажет лорд Холбрук.

— Он все равно на тебе женится?

— Ради нашего благополучия надеюсь, что женится. — Симона сжала губы, вспоминая сцену на балконе. Барон с такой охотой пошел ей навстречу! Ее обдало жаром при мысли о, страстных объятиях, прерванных неожиданным появлением Армана и лорда Холбрука.

Негодяй! Предатель! Пьяница! Эгоистичный хлыщ!

Но как сладко ей было в его объятиях! Она чувствовала себя свободной, желанной, прелестной. Наверное, она слишком наивна, потому-то на нее так подействовало внимание мужчины, решила Симона. Может быть, объятия лорда Холбрука тоже вызовут такую реакцию? Но, вспомнив старческую, заплывшую жиром фигуру, она прогнала эту надежду.

Когда Симона была помолвлена с Шарлем Бовилем, она позволяла ему кое-какие вольности — иногда разрешала себя поцеловать, иногда обнять. Она знала Шарля всю жизнь, его прикосновения не пробуждали в ней страсть, но создавали ощущение безопасности и покоя. Шарль грубо и прямо объяснил, чего от нее хочет. Он не любил Симону и не ухаживал за ней, но тем не менее она с охотой собиралась за него замуж. Однако он тоже предал ее.

— Тебе нравится барон? — Шепот Дидье вторгся в ее воспоминания о синих глазах и мягких, но решительных губах.

— Что? — Симона нахмурилась. — Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?

— Я раньше не видел, чтобы так целовались. — Дидье приподнял личико и ухмыльнулся. — Только девка из таверны у нас дома.

— Дидье! Та женщина была проституткой!

Брат захихикал:

— Я знаю.

— Значит, ты сравниваешь свою сестру с простой уличной девкой?

— Тогда объясни, почему ты пошла с ним? — требовательно спросил Дидье. — Зачем из-за человека, до которого тебе нет никакого дела, ставить под удар папины планы?

Симона не знала, что сказать. Дидье сочувственно улыбнулся:

— Сестрица, у тебя течка?

Симона вскрикнула, вскочила с кресла, с горящими щеками бросилась на постель и зарылась в перину.

— Ну, так как? — Дидье уже сидел на кровати. — У собак и лошадей тоже…

— Я не лошадь и не собака. Ясно? — выкрикнула она. — Течка! Ну и слово!

— Хорошо-хорошо. Успокойся, сестрица. Я просто спросил.

— Я бы треснула тебя хорошенько, если бы могла.

Дидье фыркнул и вытянулся рядом с Симоной.

— Объясни только, почему именно лорд Николас?

Симона долго молчала, разглядывая балдахин кровати.

Как объяснить свой отчаянный порыв восьмилетнему мальчику, который, если уж говорить откровенно, вовсе не мальчик, а привидение? Она и сама не понимала, почему пустилась в такую бездумную авантюру накануне, возможно, самого важного дня в своей жизни. И не только в своей.

После смерти матери и Дидье люди стали болтать о том, что Симона сошла с ума. Порция дю Рош весьма свободно обходилась с деньгами рода дю Лак. Позже выяснилось, что средств не осталось, их не хватало на поддержание самого скромного образа жизни. Спасти семью мог только удачный брак Симоны в Англии. Удачный и скорый. Иначе и она, и отец были обречены на нищету в чужой стране.

Сейчас на Симону камнем давила мысль, что она поставила под угрозу планы отца, прельстившись несколькими мгновениями блаженства в объятиях известного соблазнителя.

«Барон Крейн не стоит и пылинки на моих туфельках, — думала Симона. — Почему же тогда? Почему?»

— Дидье, я не знаю, — наконец вздохнула она. Такой ответ явно не удовлетворил брата, и Симона попыталась найти хоть какое-нибудь объяснение: — Может быть, потому что он такой красивый, а мне на празднике было так плохо. А может, мне хотя бы раз захотелось поступить так, как хочется.

— Ты выбрала для этого неудачное время.

Симона грустно улыбнулась, Дидье ответил ей задумчивым взглядом.

— Ты бы снова так сделала, если бы выпал шанс?

— Да. — Ответ слетел у нее с губ раньше, чем она успела подумать. Симона сама удивилась правде, которая в нем прозвучала. — Да, я сделала бы то же самое. Я не могу тебе этого объяснить, да и себе тоже.

Воспоминания о поцелуях барона так ее взволновали, что Симона, чувствуя на себе настойчивый взгляд Дидье, приподнялась на коленях и, чтобы отвлечься, стала развязывать ленты на пологе.

— Наверное, тебе нужно было, чтобы он к тебе прикоснулся, — неуверенно произнес брат.

— Что ты имеешь в виду? — Симона выпустила из рук занавеску и на коленях поползла к следующему столбику.

— Мама так говорила, — отвечал он. — Когда ей было грустно, она прижимала меня к себе. — В голосе Дидье звучала, печаль. — Прижимала и просила: «Посиди у меня на коленях, малютка». Она часто мне говорила, что когда грустно, надо, чтобы к тебе прикоснулся тот, кого любишь. И тогда снова станет хорошо.

Симона опустила вторую занавеску. По щекам у нее текли крупные слезы. Забыв об оставшихся узелках, она заползла под меховое одеяло и приподняла край, чтобы Дидье лег рядом.

— Дидье, я не люблю барона, — чуть слышно проговорила она. — Просто он… попался под руку.

— Я знаю. — Дидье не смотрел на сестру, а поглаживал ладошкой блестящий мех. — Я так по ней скучаю.

— Ты снова ее увидишь, cheri, — успокоила брата Симона. — Надо просто подождать, пока мы не узнаем, почему она ушла, а ты — нет.

— Сестрица, ты думаешь, я попаду в ад? — тихонько спросил Дидье. — Из-за этого я еще здесь? Наверное, Бог не хочет брать меня на небеса.

— Не говори глупостей, — решительным шепотом заявила Симона. — Бог и маман скоро призовут тебя на небо. Очень скоро. Ты должен верить и ждать.

Дидье с сомнением кивнул и заглянул Симоне в глаза:

— Я думаю, леди Хейт может нам помочь. Правда-правда. Она… другая.

Он смотрел так серьезно, с такой надеждой, что Симона не решилась возражать.

— Ну хорошо, Дидье, — согласилась она. — Если я встречу ее, пока мы в Лондоне, то поговорю с ней.

Личико Дидье просияло.

— Но думаю, ты понимаешь, как опасно рассказывать о тебе кому-нибудь чужому? — Симона вспомнила брезгливый ужас Шарля, когда она доверилась ему.

— Леди Хейт не предаст тебя, сестра, — торжественно произнес Дидье. Он хотел что-то добавить, но тут раздался легкий стук в дверь. — Это папа, — прошептал Дидье, поцеловал сестру в щеку и пропал.

У Симоны сжалось сердце, когда она услышала поворот ключа в замке.

Она опустилась на перину и натянула до подбородка одеяло. Дверь распахнулась, появился отец со свечой в руке.

— Симона? Ты спишь? — негромко спросил Арман.

— Нет, папа. — Сердце Симоны бешено колотилось. Арман прикрыл за собой дверь. Его красное лицо потемнело от усталости, глаз дергался от тика. Арман проковылял через комнату и поставил подсвечник на маленький столик.

«Он слишком спокоен, — думала Симона, глядя на отца, который остановился в изножье кровати и сейчас напряженно смотрел в лицо дочери. — Случилось что-то ужасное».

Симона тут же представила: лорд Холбрук разорвал помолвку, из-за ее скандального поведения им придется покинуть Лондон. Куда они поедут? Ничтожная сумма, которую удалось собрать для поездки в Англию, почти растаяла. Они даже не в состоянии вернуться во Францию.

— Симона, ты можешь объяснить свое поведение?

Симона с трудом сглотнула. От ужаса у нее волосы зашевелились на голове.

— Нет, папа.

Раскачиваясь на каблуках, Арман тер свою сухую руку. Губы его шевелились, произнося какую-то беззвучную тираду в адрес дочери.

По натуре Арман был весьма эксцентричен и к тому же производил пугающее впечатление. Сколько Симона его помнила, он всегда занимался поисками какого-то таинственного сокровища, которое считал бесценным. По сути, отец был для нее незнакомцем. Пока Симона росла, он почти всегда отсутствовал из-за этих самых поисков. Бывая дома, в замке Сен-дю-Лак, он страдал от дурного настроения и не чурался физических наказаний — за любую провинность безжалостно бил своих детей. Даже сейчас, в весьма преклонном возрасте, он оставался сильным. Симона понимала, что ее безответственное поведение в такой вечер непростительно, и боялась, что отец ее высечет.

Наконец он заговорил:

— Значит, ты не можешь объяснить причин своего намеренного неповиновения? Ведь как только я оставил тебя на минуту без присмотра, ты улизнула с известным распутником и упала к нему в объятия, да еще в таком месте, где любой мог тебя видеть. — Арман сделал шаг к Симоне. — Подойди. — И он поманил дочь пальцем.

Дрожа от страха, Симона выбралась из-под одеяла и прямо на кровати встала перед отцом. Теперь они были одного роста и смотрели друг другу в глаза. Симона дернулась, когда отец взял ее за подбородок.

— Кажется, я понимаю, почему ты вела себя подобным образом, — произнес он.

Симона с трудом разжала губы:

— Понимаете?

— Да. — Не задетый шрамом уголок рта пополз вверх. — Потому что ты очень, очень, очень умна.

Симона удивленно распахнула глаза:

— Я?

Арман быстро поцеловад ее в обе щеки и прижал к себе.

— Очень умна, — со смехом повторил он, отстранил дочь от себя и посмотрел на нее так, как не смотрел никогда. — Когда Холбрук увидел тебя в объятиях молодого барона, он увеличил предложенную за тебя сумму втрое.

Симона прикрыла глаза и облегченно вздохнула:

— Слава Богу.

Арман еще раз ухмыльнулся. Когда Симона снова открыла глаза, Арман склонился над ее туалетным столиком. Он рылся в разбросанных на нем мелочах и неразборчиво бормотал, наконец что-то выбрал, вернулся к кровати, присел на краешек и протянул дочери маленькое серебряное зеркальце.

— Посмотри и скажи, кого ты видишь.

Симона нахмурилась, затем послушно бросила взгляд на свое отражение — черные волосы разметались по плечам, в лице ни кровинки.

— Себя? — с сомнением в голосе тихонько спросила она. Арман с улыбкой покачал головой:

— Кого это — себя?

Симона устало вздохнула. Отец действительно человек эксцентричный.

— Симону дю Рош из Сен-дю-Лака, папа. Но я не понимаю…

— Скажи этой девушке «до свидания», — оборвал ее Арман, — ибо такой скоро не будет.

— Папа!

Арман неловко поднялся с кровати. Подойдя к окну, он выглянул на улицу, где располагался трактир, взглянул на зарождающийся рассвет и улыбнулся.

— Я добился своего, Симона. Англия теперь моя. — Он обернулся к дочери, потряс в воздухе кулаком и, не в силах сдержаться, расхохотался. — Через два дня ты станешь баронессой Крейн!

У Симоны потемнело в глазах.

— Что?

— Ты выйдешь замуж за Николаса Фицтодда. Здесь, в Лондоне. С благословения самого короля Вильгельма!

— Нет! — в ужасе прошептала Симона. В ушах зазвучало предупреждение Ника: «Если это заговор, чтобы заполучить меня в мужья, то он не сработает. Я не поддаюсь на женские уловки».

Арман все сиял:

— Я на такое не мог и рассчитывать!

— Но… но ведь Николас Фицтодд беден, как церковная мышь.

— О нет, вовсе он не беден. Он выглядит как неудачник, но на самом деле барон — один из богатейших людей Англии. Его владения простираются почти вдоль всей уэльской границы, он доверенное лицо короля.

У Симоны кружилась голова.

— Но как все произошло, папа? Лорд Николас сам мне сказал, что не собирается жениться.

Арман налил себе водянистого вина и со счастливым вздохом опустился в кресло. Отхлебнув из кубка, он заговорил:

— У него просто не было выбора. — Арман вытер губы рукавом и продолжил: — Я обратился к королю с жалобой на то, что он запятнал твою честь. Похоже, Вильгельм желает, чтобы барон женился.

— Запятнал мою честь? — воскликнула Симона. — Отец, как вы могли? Ведь ничего же не было!

— Как я могу быть уверен? — Арман протянул дочери кубок. Искалеченная рука лежала без движения у него на коленях. — Или, например, добрый лорд Холбрук? Видит Бог, ты была закутана в одежду барона.

— В его плащ! Было холодно.

— А он выглядел так, как будто только что вывалился из борделя. И пахло от него так же. — Арман выразительно посмотрел на дочь. — Что я должен был подумать?

— Но, — воскликнула Симона, — в этом деле ваше слово против его!

— О-ля-ля! — воскликнул Арман. — Ты забыла, что там присутствовал братец самого барона.

— Но его брат не станет участвовать в этом фарсе! — уверенно заявила Симона. — Он будет защищать брата перед королем.

— Он и пытался, — легкомысленно сообщил Арман. — Правда, мне неизвестно, что именно он сказал, — Вильгельм говорил с ним наедине.

С минуту Симона молчала, потом выпалила:

— Я не хочу! Я не выйду за него замуж, папа!

Арман с интересом взглянул на дочь:

— Не смеши меня. Конечно, выйдешь.

— Non! — закричала Симона и ударила кулаком по подушке. — Нет!

— Жаль-жаль, моя девочка. Значит, у тебя был другой план?

— Не было никакого плана! — со слезами на глазах воскликнула Симона. От ужаса она чувствовала тошноту, кружилась голова. — Я просто захотела на минуту сбежать от всего этого, от этого рынка, где меня продают, как скотину!

— Попридержи язык, Симона! — с угрозой в голосе произнес Арман. — Кажется, ты забыла, что из-за тебя мы оказались в этом варварском городе! Если бы ты не представилась Бовилям сумасшедшей, не рассказывала бы им, что беседуешь с моим умершим сыном, все было бы в порядке.

Симона знала, что не стоит вновь начинать этот бесполезный разговор о Дидье. Вообще-то Арман говорил правду. Если бы Симона не доверилась Шарлю Бовилю, не поделилась с ним своим горем, она скорее всего была бы уже его женой. Арман к этому времени снова оказался бы далеко — снова отправился бы в свои бесконечные поиски сокровищ. Дидье заморозил бы их до смерти, но такая судьба выглядела куда предпочтительнее того будущего, которое перед ней открывалось теперь.

— Папа, ну пожалуйста! — взмолилась Симона. — Барон никогда мне этого не простит! Он меня возненавидит. Я буду несчастна.

— Я уверен, ты сумеешь устроиться. — Давая понять, что разговор окончен, отец поднялся на ноги и, хромая, подошел к кровати. — Я распоряжусь, чтобы твои вещи доставили к барону.

— Почему туда? — спросила Симона, вспомнив о сундуках, в которых хранились драгоценные для нее вещи матери и Дидье. Она выпросила у отца позволения привезти их с собой в Англию, хотя ради этого пришлось пожертвовать множеством собственных принадлежностей. Несмотря на дополнительные расходы, Арман согласился. Сейчас сундуки все еще оставались в доке, ожидая, пока будет оплачена их доставка, то есть до тех пор, когда Арман продаст Симону самому богатому из соискателей.

— А потому, mon enfant, — стал объяснять Арман так, словно она была маленькой девочкой, — что после венчания ты будешь жить в покоях своего мужа. Тебе ведь понадобятся твои вещи?

Симона кивнула.

— Bon. Вот и отлично. А теперь иди спать. — Арман направился к двери, но обернулся и сообщил: — Хотя бы раз ты послужила мне, как должно.

И Симона осталась в благословенном одиночестве. Она понимала, что никогда не убедит Ника в том, что это была не ловушка с целью заполучить его в мужья. Он с самого начала это подозревал. Симона ясно дала понять, что собирается замуж за старика Холбрука, Но разве Ник поверит? Ей оставалось только надеяться, что до барона еще не дошли слухи, которые тянулись за ней из Франции.

Судьба снова ополчилась против нее. Симона не стала гасить свечу и заснула в слезах.