С горем пополам я выяснил, как найти таинственных ацтеков, прячущих свои храмы и жертвенники в горах за Куаутемоком. Но теперь уже я сомневался, что найду там своих родных. С чего я вообще взял, что они должны быть именно там? Какая логическая цепочка привела меня к этому? Сколько ни пытался, я не мог ее восстановить.

Казалось, мысли перестали меня слушаться. Я потерял способность додумывать их до конца — начинал и бросал на полдороге. Точнее, не бросал, — они сами стопорились и заканчивались ничем. Ощущение, что ты что-то пишешь, доходишь до конца листа и замираешь, потому больше писать негде, а предложение оборвано на полуслове.

И у обычных людей такое случается, когда они, направляясь куда-нибудь, вдруг понимают, что не помнят, зачем туда шли. Но потом обычно вспоминают. А если и не вспоминают, то лишь потому, что причина, которая заставила их двинуться с места, была столь мала и несущественна, что и подобная забывчивость не кажется им странной. Это не печалит и не пугает. Но я, казалось, не помнил уже ничего!

Мои собственные мысли потеряли силу, почти обездвижились, впали в какое-то странное мертвецкое оцепенение. Как ворох опавших листьев, поднятых с земли холодным осенним ветром. Эти листья не способны взлететь, подняться в небо, вернуться на ветви. Они лишь чуть взметаются над землей и, совершив один, другой круг, ложатся на все ту же холодную землю, в свою могилу. Так и мои мысли.

— Отец, пожалуйста, поговори со мной, — шептал я, поднимаясь по узким горным тропам. — Поговори…

Браслет молчал. Молчит уже целых два дня. С того самого момента, как только я повстречал ту страшную старуху на автобусной остановке. С того самого вопроса: «Убить кого-нибудь задумал?» Он словно испугался, что она открыла его тайну… Но неужели отец готовит меня к убийству?

Может ли быть, что «замок», о котором говорил мне отец, и «путь», который он отыскал для меня, — это убийство и путь убийцы?

А может быть, и правда… Может быть, Скрижали даны этому миру не во спасение, а как яд, как нечто умертвляющее? Ведь иногда смерть — это избавление. Она освобождает пленника и излечивает боль. Может ли быть, что Господь, разочаровавшись в Своем творении, задумал акт мистической эвтаназии — гуманного умерщвления человечества?

Почему не допустить мысль, что все сроки уже пройдены и решение принято? Что Судьба уже вершит то, что предначертано и изменено быть не может? Что приговор уже вынесен и не приведен в исполнение лишь потому, что гонец задержался в дороге? Но он мчится, мчится во весь опор. Он скоро будет. Осталось только дождаться…

Если мир не оправдал надежд Творца, на что можно надеяться? Мастер никогда не сохранит неудавшейся работы. Да и зачем? Нам казалось, что спасение все еще возможно, но… Данила ведь опоздал на Байкал — в этом правда. Ему был дан срок, но он в него не уложился. Возможно, тогда был еще шанс, а теперь — нет.

Источник Света говорил о преодолении страха смерти. Для этого он и дал нам Скрижали. Но может быть, они не способны спасти нас от смерти, быть может, они — лишь своеобразная анестезия, обезболивающее для праведников, которым, как и грешникам, суждено погибнуть в Конце Времен?.. Завтра или послезавтра.

В каждой своей книге я цитирую Апокалипсис. Но о чем он говорит? Разве о спасении? Нет! Совсем нет. Наоборот! Апокалипсис говорит о Судном дне, о том дне, когда весь мир погрузится в раскаленные клубы горящей и пенящейся серы, в ад! Не рай и не благоухание Эдема ждут человечество… Его ждет смерть.

А что, если я должен был убить Данилу?.. Что, если я должен был убить Избранника?! Господи, нет! Не может быть! Чушь! Бред. Мне мерещится. Мне кажется. Просто я давно не спал, я устал. А вдруг — нет? Вдруг не мерещится? Вдруг и правда я должен убить Избранника, чтобы помочь Господу остановить этот мир?..

Я лег на землю и лежал какое-то время. Хотелось спать. Отчаянно хотелось спать, но уснуть я не мог. Я свернулся калачиком на земле и пытался додумать хотя бы одну свою мысль до конца — о Конце Света, о Скрижалях — как о средстве обезболивания для праведников, о своей миссии и долге убить Данилу, чтобы прекратить все. Я думал, думал… Но мысли останавливались.

Все. Надо было встать и идти. Встать и идти.

Моя мать стояла на склоне горы и смотрела вниз. Она словно встречала меня…

Но как она узнала? Почему она ждет меня именно здесь — на этом безымянном склоне, о существовании которого я никогда прежде не слышал и даже не подозревал?! Откуда она вообще могла знать, что я решил вернуться из далекой России?! Почему она была уверена в том, что я найду и этот горный склон, и ее саму?

Я не верил своим глазам. Мне подумалось: это какая-то галлюцинация, какой-то страшный фантазм, мираж. Но нет, я не ошибся. Это была она — Лихо, моя нежно любимая мать. Она встречала меня. Видела, что я нашел ее, пришел к ней…

Но вместо радости во всем ее образе читалась какая-то невыразимая тоска и печаль. Она смотрела на меня, на своего сына, идущего к ней по крутому горному склону, на сына, которого не видела больше двух лет, смотрела и тихо плакала. Не от радости, а от горя… Почему в ее глазах только скорбь?! Что-то случилось?.. Дед умер?!

— Мама, дед умер?! — в ужасе прокричал я, еще не добравшись до самого верха.

— Ты так и не остановился, — тихо сказала она, повернулась и пошла прочь.

Нет, с дедом, кажется, все в порядке. Но что с моей матерью?! Что значит эта странная фраза — «Ты так и не остановился?» Я не убил Данилу — это она имеет в виду?! Что я не убил Данилу?! Вернулся из России без крови Избранника на руках?!

— Мама, ты что?.. — закричал я и поспешил наверх с удвоенной силой. — О чем ты говоришь?! Это же я — Анхель! Твой сын! Я приехал к тебе. Мама, я нашел тебя… Мама!

Лихо шла куда-то в сторону небольшой ложбины, утопающей в тропических зарослях. Она даже не улыбнулась мне! Не обняла, не сказала ни одного ласкового материнского слова! Мне вдруг стало так больно, так страшно, так одиноко…

Но Лихо ничего не отвечала.

— Мама, ну что же ты, мама? — шептал я, нагоняя ее. — Я приехал. Я нашел тебя! С таким трудом… Почему вы уехали? Почему вы оставили дом? Мама!

— Ты так и не остановился… — обреченно повторяла Лихо.

— Мама, о чем ты говоришь? — Слезы подступили к горлу, моя мама встречает меня как чужого, не известного ей человека. — Что это значит — «не остановился»? В чем я должен был остановиться? Чем я огорчил тебя, мама?.. Лихо замедлила шаг, повернулась вполоборота. Она смотрела на меня искоса, задумчиво, словно бы хотела в чем-то убедиться.

— Мама!!! — закричал я, чувствуя, что от невыносимой боли сердце мое сейчас разорвется на части. — Ты что, не слышишь?! Это я — Анхель! Твой сын!

— Мой сын поехал в далекую страну, чтобы помочь Избраннику, — сухо ответила Лихо. — Он уехал на великую службу.

— Мама, но… — я не знал, что на это ответить.

Лихо повторила слова, которые она сказала мне в аэропорту, когда я улетал в Россию. Тогда она рассказала мне о своем сне. Ей приснилось, что Солнце породило Дракона, но тот вырос и проглотил Солнце. И наступила Тьма. Но голос сказал моей матери: «Не бойся, благословенная мать благословенного отрока! Твой сын сослужит Мне великую службу! Он будет служить тому, кому Я дам заветы Моего спасения!»

— Но ты не остановился, — повторила Лихо.

Господи, о чем она говорит?! О чем?! Я, наоборот, остановился… Что же я сделал не так?! Я помог Избраннику… Я помог. Я лишь только не убил его. А может быть, должен был?! Дракон съел Солнце… Может быть, я должен был убить Данилу? «Твой сын сослужит Мне великую службу!» В этом моя роль? Моя миссия…

— Мама, но я все сделал. Я помог, — прошептал я, не понимая, что говорю, о чем, что я должен сказать. — Мы нашли Скрижали Завета, мама. Миссия выполнена. И если ты об этом, то я остановился. Я сказал: «стоп»! Я вернулся, чтобы быть здесь, на своей родине, чтобы сделать то, что я должен сделать. Ты все неправильно поняла! Ты все неправильно поняла!

— Я все поняла правильно, сын, — с безмерной грустью ответила Лихо и пошла дальше.

Мы спустились в долину. Из-за верхушек деревьев показалось огромное озеро, спрятавшееся в кольце зеленых холмов, словно драгоценная жемчужина в прекрасной раковине. Оно наполнялось водопадами горных рек, чей шум, похожий на музыку, доносился с разных сторон.

Впрочем, это было даже не озеро. Это был маленький город, расположившийся на водной глади. Словно зеленое блюдце с прозрачно-голубой водой, по которому плавают крошечные игрушечные корабли. Удивительное, ни с чем не сравнимое зрелище.

В самом центре озера возвышалось высокое строение из желтого камня, похожее на пирамиду. Храм. Издалека создавалось впечатление, что эта пирамида буквально растет из озера. Но при ближайшем рассмотрении стало понятно, что она стоит на огромном плоту.

Рядом с храмом высилось другое сооружение вытянутой формы, воздвигнутое с потрясающим умением и старанием. Чудилось, что эта изящная, богато украшенная орнаментами и барельефами башня — никакое не здание, а божий палец, властно показавшийся из глубины вод.

Вокруг двух гигантов на таких же плотах из влаголюбивой растительности, дерна и ивовых кустов располагались жилые постройки. Все они соединялись друг с другом радиальными переходами-мостами. И вместе образовывали накинутую поверх воды причудливую сеть из зданий и дорог.

— Тиуакан-Пикчу, — сказала мать, остановившись. — Священный город ацтеков, принявших на себя служение богам канувших в небытие инков.

— Мама, зачем вы здесь? — прошептал я, с замиранием сердца глядя на этот почти фантастический плавучий город. — Неужели дед обманывал меня, когда говорил, что ацтеки — жестокосердные, что они забыли о духе? Неужели он обманывал меня?..

— Мы здесь, потому что у нас не было другого выхода, — ответила Лихо. — Ты не оставил нам выхода, Анхель, и поэтому мы здесь.

— Я не оставил вам выхода? — я непонимающе взглянул на нее. — О чем ты?

— Цель поглотила тебя, Анхель, — ответила Лихо. — Тебя больше нет.

— Меня — нет? — повторил я, ощущая какое-то странное, необычное для себя презрение к матери. — Ну хорошо. А зачем вы переехали сюда?

— Хенаро все еще надеется спасти тебя, — ответила Лихо.

— Удачное место вы выбрали, — огрызнулся я и ехидно добавил: — Он принесет меня в жертву?

Лихо повернулась ко мне. В ее глазах были скорбь и отчаяние.

— Жертву ты принес сам, — тихо сказала она. — А не должен был, Анхель. Не должен.

— Да вы с ума сошли! — я от ужаса застыл на месте.

Надо ли мне идти дальше? Может, бросить все и бежать со всех ног? Но куда?! Ответа на этот вопрос у меня не было. Я должен собраться, сосредоточиться, не позволить вводить себя в заблуждение, не вызывать подозрения и выведать — у нее ли, у деда — тайну о моем отце. Что они скрывают? Какую игру ведут? На кого работают?..

Нервная дрожь пробежала по моему телу. Мне пришлось покинуть своих друзей, потому что они отступили от Пути, оставили надежду изменить мир. Я приехал к родным людям, но и они, как оказалось, предали меня… Что же это происходит? Что происходит?! Я совсем один? Совсем один?!

— А как дед собирается меня спасать? — спросил я, стараясь не выдать своего состояния.

— Искусственные сновидения, — односложно ответила Лихо.

— Искусственные сновидения? — не понял я. — Зачем?

— Ты потерял связь с реальностью сновидений… — Лихо страдальчески пожала плечами.

Господи, откуда они это знают? Откуда они знают, что я лишился сна? Я никому не говорил об этом. Ни единой живой душе! Откуда они знают?! Кто им сказал? Кто?! Это какой-то заговор! Заговор!

Лихо прочла ужас в моих глазах.

— Хенаро всегда находился рядом с тобой, Анхель. Он всегда был рядом — в твоих сновидениях, — сказала Лихо, и это было чистой правдой, я всегда чувствовал во снах незримое присутствие деда. — Но когда ты выпал из реальности сновидений, он все понял. Он не хотел ехать сюда, Анхель, потому что он не признает варварские культы ацтеков. Но лишь у них есть способ вернуть тебе сон, насильно втолкнуть тебя в реальность сновидений. Если все получится, Хенаро сможет помочь тебе. Я молюсь об этом… Если же нет, то ты умрешь. Очень скоро. Очень.

Черт! Действительно! Дед не мог не знать, что я перестал спать. Да, и ведь они уехали из нашего городка именно в тот день, когда у меня началась бессонница! Это правда… А теперь дед хочет вернуть меня в реальность сновидений с помощью тайного ритуала ацтеков — их галлюциногенных грибов! Да, все понятно. Все встает на свои места. А я подозревал их — мою мать, моего деда — в том, что они меня предали. Как это ужасно! Как я виноват… Как виноват…

— Мама, мамочка! — прошептал я и упал перед ней на колени. — Прости меня, прости. Со мной что-то происходит…

Лихо подошла ко мне, я обнял ее и разрыдался, уткнувшись носом в живот. Я чувствовал ее — свою маму — любимую, нежную, моего самого близкого, самого дорогого человека на свете. Я чувствовал ее. Она рядом. Она думает обо мне. Она заботится обо мне. Она меня любит…

— Мама, мамочка! — шептал я сквозь слезы. — Я не знаю, что со мной. Я не знаю… Но отец… Отец… Он сказал мне…

Я почувствовал, как теплые руки матери, только что с нежностью лежавшие на моих плечах, вдруг впились в них как грубые металлические щипцы. Она оттолкнула меня, отпрянула назад. Гримаса ужаса исказила ее лицо. Ужаса! Словно я не ее сын, не ее единственный сын, а какое-то страшное, гадкое, уродливое чудовище!

— Ма-ма… Что с тобой? Что?!

— Надо идти, — отрезала Лихо, повернулась и быстро пошла к озеру. — Надо идти, Анхель. Не мешкай!

— Мама, почему они тебе кланяются? — прошептал я.

— Ацтеки с большим почтением относятся к твоему деду, — ответила мать. — Их вождь Тупак Амару — старейшина совета племен — принимает его как священного гостя.

— Священного гостя? — с удивлением переспросил я. — Но это же высшая честь! Священный гость принимается индейцами всех племен, даже враждующих с его народом, как принц крови…

Лихо ничего на это не ответила.

— Мы идем во дворец Тупака Амара, — только и сказала она. — Сейчас твой дед живет там.

Молча мы дошли до дворца. Огромное здание поражало своим великолепием. Издалека оно казалось мне большим, но здесь, у входа, предстало просто гигантским — величественная колонна, декорированная резной костью, инкрустированная золотом и разноцветными камнями, устремлялась в самое небо.

Воины, охранявшие лестницу, ведущую во дворец, пропустили нас без всяких вопросов или заминок. Они чинно поклонились Лихо, внимательно посмотрели на меня и пропустили. Я был потрясен внутренним убранством дворца. Все стены от пола до потолка покрывали диковинные рисунки, множество цветов и чучел животных.

Мы поднялись наверх по боковой винтовой лестнице.

— Хенаро проводит большую часть суток в реальности сновидений, — сказала Лихо, когда мы оказались перед небольшой дверью. — Подожди меня здесь.

Сказав это, Лихо скрылась за дверью, а я остался стоять в коридоре.

Я должен узнать у Хенаро, где мне искать отца. Я пропал из сновидений, и конечно, они забеспокоились. Но я не понимаю, о чем они пекутся. Просто хотят сохранить мне жизнь? Но что ей угрожает, кроме неясных, смутных предчувствий и множества непонятных совпадений и знаков? Или у них есть какой-то план?..

Может ли быть, что дед отправил меня в Россию не случайно? Что, если это сделал именно он? По его мнению, я должен был выполнить там какую-то миссию? Но если да, то какую? И что значит эта загадочная фраза матери: «Ты так и не остановился»? Что значат ее слова о том, что меня «поглотила» какая-то «цель», что меня «больше нет»?

И теперь я здесь — в этом забытом, скрытом, тайном мире ацтеков. В самом центре мира самых кровожадных индейцев планеты, во дворце их вождя — Тупака Амара. Хенаро хочет вернуть меня в реальность сновидений с помощью ацтекских обрядов? Как же это все странно! Как нелепо… Мне трудно поверить в реальность происходящего.

Я думал, думал, тщетно пытался собрать воедино разрозненные части картины. Словно игрался в пазлы, вырезанные из моих собственных мыслей, воспоминаний и фактов. Мне все больше казалось, что реальность живет по тем же законам, что и сновидение. Но в отличие от сновидений ее невозможно контролировать. Она — хаос.

Знаки, говорящие браслеты, странные слова из уст самого близкого, самого дорогого мне человека. Все эти бесчисленные люди, которые верят — кто в отца Набора и скорый Конец Света, кто в Святую Деву Гваделупскую и Иоанна Павла II, кто в целый пантеон древних богов, кто в Скрижали Завета и Источник Света…

«Своим умом» — вспомнил я слова старухи. А и действительно, кто живет своим умом? Кто?! И отец говорит мне, что этот мир необходимо спасти, что нужно взять под контроль силу, которая способна его изменить, сделать лучше, дать людям то, в чем они на самом деле нуждаются. Я знаю Скрижали, нужно только…

— Анхель, войди… — дверь распахнулась, и Лихо пропустила меня в комнату Хенаро.

Секунду я стоял на пороге, ощущая какое-то странное, почти физическое препятствие перед тем, чтобы войти внутрь. Надо собраться… Собраться… Собраться…

Первое, что бросилось мне в глаза, — огромное окно с видом на величественные горы, изумрудный лес, прозрачно-голубое озеро и полуфантастический плавучий город ацтеков.

У самого окна на большом топчане, глядя на этот странный и загадочный мир, лежал Хенаро. Он стал совсем старым. Длинные, абсолютно седые волосы, осунувшееся лицо — заостренный нос, отчетливо проступающие скулы, высокий лоб.

Увидев деда, я замер. Он действительно был похож на царя — старого, умирающего, великого царя, оставляющего свое царство неразумным преемникам-сыновьям. Так больно было смотреть на него, увядающего в этом великолепии…

— Дед, — прошептал я. — Дед… Хенаро чуть повернул ко мне голову и глазами показал, чтобы я подошел и сел рядом.

— Как ты?.. — спросил я, садясь рядом на небольшой стул.

В ответ он едва заметно улыбнулся, отнял от груди руку и погладил меня по волосам.

— Бывало и лучше, Анхель…

В этих словах звучала какая-то обреченность. Спокойное, сдержанное отчаяние человека, приготовившегося встретить неизбежное и абсолютное несчастье.

— Лихо, ты оставишь нас? — сказал дед, обращаясь к матери, не поворачиваясь в ее сторону.

Та, не сказав ни слова, вышла, закрыв за собой дверь.

— Дед, вы переехали сюда. Зачем?..

— Тебя всегда интересовали мелочи, — пошутил дед.

Действительно, где мы находимся и что с нами происходит — это для Хенаро всегда было «мелочью». Наша истинная жизнь — там, в пространстве сновидений. Какая разница, где мы находимся физически?

— Господи, дед! — прошептал я. — Как я рад! Увидел тебя — и сразу стало легче… Я совершенно запутался. Совершенно запутался.

— Ты не виноват, — спокойно ответил Хенаро. — Ты не виноват.

— Но как мне быть? Помоги… Есть что-то, чего я не знаю?

Мне страшно было спрашивать Хенаро об отце напрямую. Ведь если мои догадки верны, то, значит, они долгое время меня обманывали. Он обманывал. А допустить это, думать так… Нет, пусть сам мне все расскажет. Все, что считает нужным.

— Все мы чего-то не знаем, — уклончиво ответил Хенаро.

Я насторожился:

— Но ведь есть что-то, что мы должны знать…

— Я всегда считал, что было бы лучше, если бы тебе не пришлось узнать об этом. — Хенаро отвел глаза в сторону и уставился в окно — задумчивый, напряженный, но при этом внутренне спокойный.

Лгали… Точно — лгали. И это его молчание в ответ на мой вопрос. Что может быть красноречивее такого молчания?!

— У меня мало времени, Хенаро, — сказал я, с трудом пряча свое негодование. — У меня есть миссия, которую я должен выполнить. Так ты скажешь мне о том, что мне «было бы лучше не знать»?

— Миссия… — протянул дед и через секунду добавил: — Хочешь изменить мир.

Это словосочетание, предельно точно обозначавшее суть моих мыслей и чувств, прозвучало в устах Хенаро как неопровержимый факт. Словно он знает все, что происходит в моей голове. Наверное, это должно было меня обрадовать, но нет — стало еще неспокойнее и тяжелее на сердце. Неприятное чувство от осознания того факта, что за тобой бессовестно шпионят, нарастало во мне с новой силой.

— А что в этом плохого?! — меня захлестнула волна раздражения. — Да, я хочу. Я хочу изменить мир!

Хенаро снова посмотрел на меня своими большими, уставшими глазами.

— Анхель, есть реальность сновидений, — уверенно сказал он. — Мир, в котором ты обладаешь силой. Этот мир — твои сновидения. А есть другой мир — вокруг, где ни у кого нет силы…

— Нет силы? — перебил его я.

— Нет силы, — подтвердил дед. — Ведь, прикладывая силу, ты никогда не знаешь, каким будет результат. Потому что тысячи, миллионы людей в этот же самый миг прикладывают свои силы. И все их действия накладываются друг на друга. Эти силы сталкиваются, находят одна на другую, одна к другой…

— Ты хочешь сказать, что сила каждого из нас в этом мире уничтожается?..

— Она возвращается к тебе неким результатом, но это не результат твоей силы, это результат мира. Твоя сила только исходит. Возвращается к тебе иное… Этот мир — хаос, Анхель. И пока люди не объединятся, они ничего не смогут сделать.

— А они не объединятся… — добавил я, ощущая жгучую боль внутри.

Я думал в этот момент о себе и о тех, кого до сих пор считал своими близкими, — о своих родных, единомышленниках и друзьях. О всех тех, кто теперь стал для меня врагом, оказался по ту сторону баррикады.

— Они не объединяются, — тихим голосом поправил меня Хенаро и повторил, словно бы хотел, чтобы я лучше это понял: — Не объединяются.

— Но разве нет другого пути? — я недовольно пожал плечами. — Разве людям обязательно объединяться между собой? Разве путь к цели просветления — это лишь внутренний труд человека, самосовершенствование? Разве чудо невозможно?! Нет?!

— Поль любил это слово — чудо, — прошептал Хенаро.

Я встрепенулся, ожидая, что Хенаро наконец расскажет мне о моем отце. Хоть что-нибудь… Но нет, он молчал.

У меня пересохло в горле.

— И он нашел способ? — буквально прохрипел я.

— Способ? — повторил за мной Хенаро. — Это стоило ему жизни.

Мои губы задрожали:

— Но он нашел его, да?

— Это стоило ему жизни, — повторил дед. И вдруг я с новой, еще большей силой ощутил недоверие к словам Хенаро.

— Но почему я ничего об этом ничего не знал?

— Тебя тогда еще не было, — сдержанно ответил Хенаро.

— Но я же вернулся потом из России, после обучения, ты мог бы мне сказать…

— Тебя совсем еще не было, — прошептал он.

— Как не было? — я не понимал, что он имеет в виду. — В каком смысле не было? Это не когда я уезжал… Но когда же в таком случае?

— Я сказал, — ответил Хенаро.

— Это было еще до моего рождения?! — я чуть не задохнулся от волнения.

— Теперь ты знаешь, — ответил Хенаро. — Поэтому я и забрал тебя у Поля.

В моей голове все спуталось. Я уже ничего не понимал. Мой отец умер еще до моего рождения?.. Поль?! Но я же его видел своими глазами на протяжении почти двадцати лет! Что за бред? Разве такое может быть?!

И пока я метался внутри собственной головы от одной мысли к другой, пытаясь хоть как-то сопоставить известные мне факты со словами Хенаро, он продолжил:

— Белые люди говорят, что есть белые и черные шаманы. Я не знаю, что это. Но есть разные шаманы, это правда. Одни верят в реальность сновидений, другие — в то, что жизнь — это сновидение.

— Я не понимаю…

— То, что мы видим во снах, колдуны видят наяву, — продолжал Хенаро. — И то, что они видят, — это духи умерших, духи, которых эти колдуны считают божествами. «Духи умерших — вот сила, которая истинно царствует в этом мире. И с каждым днем, с каждым часом их становится все больше и больше!» — это скажет тебе любой колдун. Один из них рассказал об этом и твоему отцу.

— Духи умерших — реальная сила, действующая в этом мире?

— Колдуны пытаются сговориться с духами умерших, — Хенаро побледнел, — заручиться их поддержкой и силой. Если это произойдет, то, как говорят колдуны, уже не во снах, но здесь — в реальном мире обычных людей — можно будет достичь любой цели. Контроль реальности.

— А у отца была цель… — прошептал я, начиная понимать, к чему клонит Хенаро.

— А у твоего отца была цель, — повторил он.

— Он хотел сделать всех людей счастливыми…

— Он хотел изменить этот мир, — снова повторил Хенаро. — Поэтому он поехал искать тех, кто откроет ему страшную тайну — доступ к силе, которой обладают духи умерших. Он поехал к колдунам Вуду.

— К колдунам Вуду?! — меня бросило в жар. Колдуны Вуду способны на страшные вещи и очень опасны. Они, как говорят, обладают рецептом некоего порошка, который способен убить часть человеческого мозга — ту, без которой невозможно самосознание человека. Таким образом, они превращают людей в зомби и используют их в своих интересах.

Происходит это следующим образом. Человека осыпают этим порошком, после чего он как будто умирает. Все признаки смерти налицо — никаких реакций, ни дыхания, ни сердцебиения. Разумеется, родственники хоронят такого «покойника». А злоумышленники раскапывают могилу, проводят положенные ритуалы над «умершим», и он воскресает, но теперь уже как зомби — человек, лишенный самосознания.

Рассказывают, что бывший диктатор Гаити, где Вуду признана официальной религией, пользовался этим порошком буквально в промышленных масштабах. Благодаря стараниям Жана-Клода Дювалье тысячи людей были превращены в зомби. Эти несчастные за одну похлебку трудились на бескрайних тростниковых плантациях диктатора.

Страшная правда и необъяснимый факт, но Ватикан признал Вуду одной из ветвей католичества. Вуду действительно используют некую христианскую символику, но верят они в духов, а не в Господа Бога. В общем, остается только догадываться, какой силой, властью, каким влиянием обладают колдуны Вуду.

— Хенаро, отец был у колдунов Вуду?! — переспросил я, не в силах сдержать эмоции. — Он был у них еще до моего рождения?!

— Ты видел когда-нибудь своего отца спящим? — спросил Хенаро, повернул голову в мою сторону и внимательно посмотрел мне и глаза.

— Спящим?.. — не понял я, пытаясь припомнить — было ли такое. — Нет, кажется, не иидел. А что?..

— Зомби никогда не спят.

Из глаз Хенаро покатились слезы. Никогда прежде не случалось ничего подобного. Мой великий дед смотрел на меня и плакал. Смотрел и плакал. Я никогда не видел его слез.

«Зомби никогда не спят» — эта фраза прозвучала как выстрел.

Нет, Хенаро произнес ее не громче других своих слов. Нет. Он просто сказал то, что сказал. И когда я услышал это, я подумал не об отце, который, если верить Хенаро, был превращен колдунами Вуду в зомби. Нет, я подумал не о нем…

«Зомби никогда не спят».

За считанную долю секунды я понял, что со мной происходит.

Могильный холод схватил меня за ноги, волной пошел вверх, через живот, грудь, сжал шею и леденящим ужасом ударил в голову… Мои руки дрогнули, глаза остекленели.

Я — зомби.

«Поль очень любил это слово» — все еще звучали во мне слова деда.

Да, отец любил это слово: «чудо». Он оставил родную Францию в поисках чуда. Он поехал искать его в Латинскую Америку. Он хотел изменить мир. У него была цель. Это стоило ему жизни. Его жизнь забрал колдун Вуду.

«Ты так и не остановился», «цель поглотила тебя», «жертву ты принес сам»…

Теперь я понял смысл тех слов, которыми встретила меня мать. Понял причину ее тоски, ее скорби. Она встретила покойника. Второго зомби в своей жизни. Сначала мужа, теперь — сына. Она в отчаянии. Она теряет меня. Я ухожу и другой мир.

«Убить кого-нибудь задумал? — прозвучал в моей голове голос старухи. — Сдохнешь ты скоро. Вижу, что скоро. Совсем скоро. Прощай!»

— Мама! — этот крик отчаяния сам собою вырвался из моей груди, как если бы я тонул и на одно лишь мгновение показался над поверхностью воды. — Мама!

Я звал ее, а Лихо стояла прямо передо мной. Она смотрела на меня с ужасом и томлением приговоренного к смертной казни. Ждала и надеялась — вдруг здесь, прямо на лобном месте, милостью Божьей ей заменят смерть на иное наказание — любое другое, самое жестокое и страшное, но только не смерть.

Она смотрела на меня, а я — на нее. Смотрел, но не видел. Словно какая-то пелена легла поверх глаз.

— Мама!

Ноги подкосились, стены вокруг пошли ходуном, я качнулся, схватился за мать и упал. Дальше ничего не помню.

Я пришел в себя. Открыл глаза. Надо мной расписной потолок. Я лежу на мягком низком топчане. Рядом, прямо на полу, прислонившись ко мне, спит Лихо.

— Мама… — позвал я, и она тут же подняла голову.

— Очнулся! — обрадовалась Лихо. — Очнулся!

Я продолжал внимательно смотреть на нее. Во мне не было сил разделить ее радость.

— Мама, ты не хочешь мне ничего рассказать? — спросил я, едва переводя дыхание. — Не бойся. Хуже уже не будет.

Лихо молчала. Она опустила глаза и как-то странно покачивала головой из стороны в сторону, словно напевала колыбельную засыпающему младенцу.

— Наверное, ты должен знать, — прошептала она. — Должен… Наверное, ты возненавидишь меня. Я думаю — да. Но…

И дальше я узнал о том, о чем никогда не догадывался и даже не подозревал. О том, во что я, наверное, и не поверил бы, если бы мне рассказали об этом не сейчас, а когда-нибудь раньше, при других обстоятельствах, в другой ситуации.

Мой отец, как и многие тысячи других европейцев, приехал в Мексику в поисках «чуда». То, что индейцы обладают какими-то тайными знаниями, — никогда и ни для кого не было секретом. С тех самых пор, как Колумб открыл Америку, европейцы знали, что индейцы хранят тайны мира — особенные, мистические знания.

Достаточно вспомнить, какое впечатление произвели на завоевателей города, отстроенные майя: буквально висящие в воздухе дворцы и храмы, построенные без единого крепежа и какого-либо связующего материала. Цельные, неподъемные камни, идеально подогнанные друг к другу… Величественные пирамиды, выставленные по сторонам света… Гигантские многотонные исполины, найденные на берегах двух океанов — Тихого и Атлантического, вдали от гор, где они могли быть высечены…

До сих пор непонятно, как индейцы, не знавшие устройства обычного колеса, умудрились воплотить в жизнь столь амбициозные, поражающие воображение замыслы! Но они смогли.

И это только предметы материальной культуры… А сфера духа? В этом индейцам и вовсе не было равных. Их удивительное единство, интимная связь с природой, их абсолютное, тончайшее чувствование законов жизни, их глубочайшее понимание истины Света — все это завораживало и притягивало европейцев, желающих заглянуть в таинственный мир духовных учений древних индейских племен.

Мой отец понимал, что изменить жизнь простых людей ни демократией, ни революциями невозможно. Пропаганда ничего не стоит, если люди ничего не хотят. Для истинного преображения мира необходимы другие — мистические — средства.

К этому выводу в разные времена склонялись многие великие политики — от Александра Македонского, искавшего это знание в Индии, до Гитлера, тайно посещавшего Тибет, и генерала де Голля, водившего дружбу с Орденом Приората Сиона.

Мистика — это не фокусы, это подлинная сила. И Поль поехал в Мексику, чтобы заполучить это знание. Здесь он встретил моего деда и задал ему свой главный вопрос: возможно ли изменить мир и самих людей с помощью чуда?

Хенаро ответил на этот вопрос отрицательно. Истина — в сердце. И если ты хочешь изменить мир, ты должен говорить с людьми на языке сердца. А для этого ты сам должен достичь той степени просветленности, при которой в общем хаосе мира ты будешь слышать лишь свое сердце, обретешь непривязанность и станешь предельно открытым.

Таков единственный путь. Только в этом случае истину твоего сердца услышат другие, и только такая твоя проповедь, проповедь сердца, способна изменить мир. Это обязательное условие. Поэтому забудь о миллионах, думай лишь о себе и о своем месте в мироздании, дисциплинируй себя и совершенствуйся — остальное произойдет само собой.

Отца этот ответ, конечно, не устроил. Ему казалось, что этот путь им уже испробован, но это не привело его к желанной цели. Поль родился и вырос в религиозной семье, с детства он верил в божественную проповедь Христа и Его учение. Но с годами он многое понял и все переосмыслил. Его прежняя вера приобрела иное звучание и иной смысл.

Христос говорил с людьми на языке сердца, и ответом Ему было — распятье. Так люди платят за слова, исходящие от сердца. Язык сердца — это не та дорога, которая ведет к чудесному преображению мира, это путь на Голгофу.

Так что словам Хенаро Поль не поверил.

Людям приятно думать, что в их сердцах скрыта истина. Может быть, где-то очень глубоко, но где-то там она есть. Нужно лишь приложить усилия, и она объявит себя.

Но что это за теория, если не банальное самолюбование и глупое бахвальство людей, лениво и пассивно ожидающих манны небесной?..

«Во мне Свет! Во мне Истина!» — приятная ложь, которую с таким удовольствием повторяет всякий представитель рода человеческого, преодолевая тем самым свой главный комплекс — комплекс греха.

На самом же деле люди меркантильны и нелюбопытны, а поэтому, чтобы изменить их, нужно другое средство, куда более сильное, чем их собственные абстрактные желания Вселенского Счастья и безмятежного бытия в Свете Истины.

И тогда Поль отправился дальше. Он продолжал свои поиски, пока не оказался на Гаити…

Тут он нашел то, что искал. Он нашел настоящих волшебников — колдунов Вуду, которые не требовали «копаться в себе» и «самосовершенствоваться». Они предлагали простой и понятный путь: войди в контакт с духами мертвых и заручись их силой.

Поль познакомился с одним из таких шаманов и напросился к нему в ученики. Тот согласился принять его, но при одном условии — если Поль откажется от всего, что связывает его с этим миром. Поль согласился, и этот день стал началом конца. Но Поль понял это слишком поздно.

Колдун и не собирался учить моего отца премудростям своего искусства. Ему нужен был «белый слуга» — покорный и исполнительный, забывший себя и полностью подчинившийся хозяину. Для чернокожих — а вудуизм изначально африканский культ, на Гаити его основали рабы, завезенные с черного континента, — иметь «белого слугу» — большая удача.

Поль подвергся тайному обряду превращения в зомби. Колдун не стал делать из Поля животное, лишенное чувств и способности мыслить, как поступают с большинством жертв этой «религии», но уничтожил самые важные зоны его мозга — те, что отвечают за сновидения. Поль потерял естественный канал связи с реальным миром — с миром сновидений.

Без сна человек не может жить, он умирает по истечении десяти-пятнадцати суток. И конечно, смерть из-за отсутствия сна имеет особенную, не физическую природу. Человек, лишенный возможности оставаться один на один с реальностью истинного мира, а именно это происходит в сновидении, подобен растению, которое с корнем вырвано из почвы. Все его части вроде бы целы, но оно — уже мертвец, живой труп, зомби.

Таким стал мой отец.

— Мама, — прошептал я, слушая эту историю. — А я? А как же — я?

— Твой отец вернулся с Гаити, когда тебе было уже два с небольшим года, — Лихо бесчувственно, словно была в забытьи, покачала головой. — Он многого не помнил и говорил странные вещи. Хенаро принялся его выхаживать — проводил ритуалы и использовал… — Лихо запнулась.

— Что?..

— Он поддерживал твоего отца на искусственных сновидениях, — с трудом выговорила Лихо.

— Галлюциногенные грибы ацтеков? — догадался я.

— Да, сын, — ответила Лихо. — Именно поэтому у тебя долгое время был отец. Хотя, конечно, он был совсем не тем человеком, с которым я познакомилась, когда тебя еще не было. Не тот Поль, которого я любила…

— Мама, а какие странные вещи он говорил?

Лихо молчала. Ее и без того грустные глаза стали еще печальнее, в них появились страдание и тревога.

— Боюсь, ты знаешь, — ответила она спустя какое-то время, пока тянулась эта ужасная мучительная пауза.

— Мама, — прошептал я, — теперь я тоже умру?

Лихо заплакала. Она плакала долго — от неизбывного отчаяния, словно лишилась рассудка. Рыдания шли у нее откуда-то изнутри, рвали ее грудную клетку на части, словно воды горной реки, прорвавшие до того сдерживавшую их плотину.

— Мама… мама… — шептал я, целуя ее и обнимая плечи. — Мамочка, родная моя… Не плачь… Не плачь…

— Как я надеялась, что ты… что ты сможешь удержаться… — бессильно причитала она.

— От чего удержаться, мама? — я слегка отстранился, чтобы увидеть ее лицо. — О чем ты говоришь?

— Искушение целью… — ответила Лихо.

— Искушение целью? — переспросил я. — Ты снова об этом?.. Но я не понимаю…

— Когда тебе кажется, что ты знаешь — «как», руки начинают гореть, — Лихо утерла слезы тыльной стороной ладоней. — Человек слепнет, когда думает, что цель близка. Слепнет. Но это мираж. Мираж… Чем, тебе кажется, ты ближе подошел к своей цели, тем на самом деле она дальше от тебя. Это так, Анхель…

И тут на меня снова вдруг как будто бы что-то нашло. Насколько же все они любят говорить правильные слова! Как все они это любят!!! Но что на деле?! Мы сидим в самом сердце города ацтеков, о которых дед всегда говорил только в уничижительном тоне. Мать учит меня жить, но при этом, оказывается, врала мне с самого моего рождения! И так со всеми — с Данилой, с Андреем, с Гаптеном! Боже мой, как они все любят говорить правильные вещи!

Искушение целью… Да что она знает о моих искушениях! Я для Лихо все тот же ребенок, каким был и тридцать с лишним лет назад! Уже тысячи раз я отказывался от цели! Тысячи раз! И что с того?! Я терпел, мучился, терял смысл жизни! Я был на грани помешательства! Искушение целью… Это надо же! Да у меня нет никакой цели! Нет! Я просто хочу изменить этот мир! Просто изменить его — и все! Потому что он неправильный! Потому что все в нем говорят правильные вещи, но ни одно из них не стоит и…

Я задумался. Точнее, не задумался, а потерял мысль. Она остановилась, словно зашла в какой-то тупик. Черт! Зачем они меня сюда заманили?! Они собираются издеваться надо мной, как издевались над моим отцом? С чего они вообще взяли, что он оказался в услужении у колдуна Вуду? Может быть, это снова обман? Снова ложь?.. Может быть, он все-таки нашел свой путь, нашел способ?.. Да, и это стоило ему жизни. Но лишь по одной причине — у него не было Скрижалей?! Да, это так! Так!

А у меня есть Скрижали! Отец подготовил для меня Путь. И я пройду по этому Пути, чего бы мне это ни стоило. Я пройду по нему! Мир можно изменить, я чувствую это. И знаю! Знаю, что все возможно. Возможно! Хенаро не хотел мне этого рассказывать, но проговорился: главное — верить, что в реальности действуют законы сновидения. Верить, что этот мир полон силы, которая невидима глазом, но существует и способна творить чудеса! Главное — найти способ обуздать эту мощь, придать ей нужное направление, и мир изменится!

— Анхель, что с тобой? — Лихо посмотрела на меня с тревогой. — Ты меня слышишь?..

Что за спектакль?! Я встал с топчана и отошел в угол комнаты.

Неужели она может читать мои мысли? У меня началась настоящая паника. Да, она может читать мои мысли! Это совершенно точно! Она может узнать то, о чем я думаю. Иначе почему она так встревожилась?

Эти глаза… В них осуждение. Она считает меня недееспособным, безумным. Она думает, что я сошел с ума, что я — зомби. Но я не зомби! Нет! С чего они это взяли?

Да, я не сплю. Это нормально. Это бывает. Просто стресс, напряжение… Откуда этот взгляд? Я не давал ей никаких поводов. Никаких поводов!

— Ничего не случилось, мама, — сказал я с показным спокойствием в голосе. — Ты что? Ты что-то подумала плохое?..

— Нет, ну… — Лихо растерялась, это было заметно. — Просто ты так изменился сейчас. В одну минуту. Ты о чем-то подумал?..

Этот тон! Он всегда выдает лжецов! Человек пытается сделать вид, что он играет с тобой в одной команде, но на самом деле он лазутчик, шпион. Он ищет способа подловить тебя, склонить на свою сторону. Да, в открытой борьбе многого не выиграешь, но если так — ласково, незаметно, исподтишка, не толкая, но подталкивая, — тогда можно… И сейчас она говорит cо мной именно таким тоном, словно я душевнобольной, овощ, который только и надо, что правильно окучить, срезать и приготовить! И это — моя мать!!! Господи, в каком же я дерьме! Гнусно! Гнусно! Ужасно гнусно!

Черт! Хочется мыться! Хочется мыться! Моя мать! Она предала меня! Она пытается манипулировать мною, склонить на свою сторону, воспользоваться моим замешательством и уговорить отказаться от цели… Да, уговорить меня отказаться от моей цели!

И то же самое она делала и с моим отцом! Теперь я все понимаю! Этот гнусный, предательский союз моей матери с моим дедом! Они были заодно. Как кукловоды, дергали моего несчастного отца за ниточки. Они хотели, чтобы он принял их точку зрения, следовал их наставлениям…

Боже мой, а вдруг они и убили его?! Вдруг это сделали они?.. Они! Не колдуны Вуду и не его болезни, а они — мои мать и дед…

Я отшатнулся назад, словно увидел перед собой разверзнувшуюся пропасть. Ужас. Меня объял чудовищный, почти животный ужас!

Как они это делали?..

Они управляли моим отцом. Но как? Он ведь ни разу так ничего и не сказал мне! Ничего! Они заставили его молчать. Но каким способом?.. Просто обманывали? Или совершали какие-то ритуалы?! Они отравляли его организм? Пичкали какими-нибудь…

Грибы! Да, конечно! Псилоцибиновые грибы! Возможно, меня ждет та же самая участь! Боже мой, то же самое!

Я должен выведать у Лихо все подробности. Я должен узнать. Иначе… Иначе они и меня остановят, лишат силы, лишат воли… убьют.

— Анхель, с тобой правда все в порядке? — спросила Аихо. — Ты понимаешь, что ты нуждаешься в нашей помощи?

— В вашей помощи, — саркастично повторил я и тут же осекся.

Так я могу себя выдать. Надо подыгрывать. Нельзя показать им, что я обо всем догадался. Нельзя! Надо изображать смирение и покорность. Смирение и покорность. Надо со всем соглашаться! Нельзя показывать ни свои сомнения, ни то, что я знаю их планы. А я знаю…

Теперь я многое понял. Наконец-то! Все встает на свои места! Все предельно понятно! Да, Тьма есть! Конечно! Только это не то, что мы искали и «находили». Нет! Тьма — вот она…

Тьма — это люди. Все эти люди вокруг, которые уверяют меня в том, что я им дорог, что я им нужен, что они принимают меня всяким, «любым». Только пусть я откажусь от своей цели… Всего-то. И все будет замечательно! Все сразу будет замечательно! Я умру, но им это безразлично. Главное — я останусь с ними, в атом болоте! Я буду, как и они, тупо принимать пищу, болтать ни о чем и коротать дни, глядя на гибнущий мир. Нет!

— Я очень люблю тебя, мама, — сказал я и быстро подошел к Лихо.

Я обнял ее порывистым движением, чтобы она не увидела мое лицо. Она не должна видеть… Надо взять себя в руки. Надо собраться. Надо собраться!

— И я люблю тебя, Анхель… Очень сильно люблю. Очень сильно!

Как она умудряется так нагло, так беззастенчиво врать? Но ничего… Я справлюсь. Обязательно справлюсь…

— Надо что-то сделать, мама, да? — спросил я и чуть отстранился.

Лихо посмотрела мне в глаза — долго и пристально. Я стоял напротив и изо всех сил пытался принять безразличный вид.

Нет-нет! Безразличного не надо! Надо печальный, понимающий, страдальческий. Я должен их запутать, ввести в заблуждение, вызвать к себе сочувствие. Пусть они думают, что я все понял, все осознал, что я готов отказаться от своей цели и быть таким, как они. Быть — ими, жалким человечком, окруженным жалкими людишками.

Прекрасный план! Прекрасный! Страдальческое… Страдальческое выражение лица.

— Что-то сделать? — правая бровь Лихо медленно недоверчиво поползла вверх.

— Мама, не смотри на меня так. Пожалуйста… Мама, мне очень тяжело, правда… Мною владеют какие-то странные силы. Я не могу нормально думать и действовать. Это просто проклятие какое-то! — я начал жалостливо нести всякую чушь — театрально, трагически, только бы отвести от себя всякие подозрения. — Я понимаю… Я все понимаю, что ты говоришь. От этого надо как-то избавиться. Ты права! Но я не знаю — как! Но вы… Но вы с дедом сможете мне помочь. Ведь правда? Я хочу вернуться к нормальной жизни. Я хочу быть таким, как все. Цель поглотила меня, и я уже не я. Но я хочу быть собой, быть нормальным… Мама, помоги мне, пожалуйста…

Я настолько вошел в роль, что даже расплакался. Ну или почти расплакался — глаза намокли, губы нервно вздрагивали, пальцы судорожно сжимались.

— Я знаю, Анхель, знаю, — сказала Лихо, и мне показалось, что мой розыгрыш удался, что она поверила. — Я знаю. Это будет тяжело. Это не просто. Ты готов?

— Готов ли я? Ты еще спрашиваешь! Конечно, я готов, мама! Я готов на все, только бы вернуться в мир нормальных людей, только бы вернуть себе сон, только бы быть с тобой, мама! Я так устал! Я так жестоко, нечеловечески сильно устал!

Лихо все еще продолжала внимательно смотреть мне в глаза… Но, судя по всему, я смог ее переиграть. Лед тронулся. Она, кажется, попалась на мой крючок. Теперь главное — не упустить! Главное — не упустить!

Я начал все понимать.

Единственное, что оставалось непонятным, — это их цель. Зачем Хенаро и Лихо разыгрывают весь этот спектакль? Возможно, они хотят превратить меня в послушное: животное. Возможно, надеются преградить мне путь, не позволить спасти отца? Возможно, они его боятся…

Впрочем, может быть и другое: они рассчитывают довести меня до такого состояния, что я и сам захочу принести себя в жертву какому-нибудь из местных божеств… Тогда они смогут с лихвой расплатиться с ацтеками за оказанное им гостеприимство. Моей кровью… Да, это очень возможно. Очень!

Ацтеки нуждаются в человеческой крови, иначе боги разгневаются на них. Почему бы в таком случае им не взять мою? Но возможно ли, чтобы мои родные вот так — расчетливо и цинично — меня продали? Возможно. Мир таков — в нем возможно все, что угодно, абсолютно все. Этот мир против человека. Против. В нем все пропитано эгоистическими желаниями миллионов людей, каждый из которых только и думает о том, как бы оторвать кусок побольше, добиться господства своей идеи. Это так.

Пора снять розовые очки. Мы не можем доверять даже самым близким, самым дорогим людям… Нам хочется, но это от слабости.

Правильно сказал Хенаро: в этом мире у нас нет силы. Потому сила, исходящая из наших сердец, встречается в нем со множеством других сил — чужими желаниями, мыслями, чувствами — и уничтожается.

Простой, до боли и оскомины на зубах простой пример: я люблю человека, а он меня — нет. Вот и ушла моя сила в песок, словно ее и не было никогда. Блеф… Она уничтожилась, стерлась, как карандашный рисунок ластиком. Пора посмотреть правде в глаза: в этом мире на тебя всем наплевать. А коли так, то в нем нет и не может быть силы. Ни у кого. Просто игра. Пустая, бессмысленная игра. Все понарошку. Ничего истинного, ничего настоящего.

И чем больше я думаю об этом, тем отчетливее понимаю: этот мир словно бы специально сделан для того, чтобы мы — каждый из нас — ощутил свою слабость, свою неспособность противостоять обстоятельствам, свою никчемность. Он ломает людей через колено, этот мир. Одиночество — его синоним, второе название. Но у него есть и другое название — Тьма!

Мать сама рассказывала мне об этом… Солнце породило Дракона, чтобы преодолеть свое одиночество, но Дракон вырос и сожрал Того, Кто дал ему жизнь. Так и мир… Свет создал мир, а мир погубит Свет. Круг замкнется.

А как иначе, если люди не объединяются просто так, но лишь для какой-то «общей» цели? Но это ложное единение, в нем нет внутренней силы, потенциала жизни и роста. Это не чистое объединение. Нет. И «общих» целей тоже нет.

Сила мгновенно исчезает, как только цель достигается. Каждый человек, получив то, что хотел, успокаивается, останавливается. А коли так, коли наши цели иллюзорны, то сила людей — смертна, она ничего не стоит, она — ложна.

Теперь я могу доказать это. Доказать как теорему. Как некую логическую задачку. Я все понял. Все. Ко мне наконец пришло прозрение.

Любовь… Мы столько говорили о любви, но что такое любовь? Просто двое соединятся ради одной «общей» цели — получения удовольствия друг от друга. Это может быть разное удовольствие — удовольствие от духовной близости или физиологической разрядки, удовольствие от взаимного общения или простого человеческого интереса.

Но, как бы то ни было, это не чистое объединение — «по любви». В его основе — меркантильное, эгоистическое желание. Каждый ищет в любви только одно — свое удовольствие, свое наслаждение, свой барыш. Но мы стесняемся признаться себе в своей заинтересованности и продолжаем твердить все извиняющее слово — «любовь»…

Мы поем дифирамбы своей любви, превозносим ее. Но если разобраться… Двое влюбленных движимы своим недостатком, своей неполноценностью. На самом деле они не влюбляются, нет! Они не созидают, не строят, они просто бегут в любовь… прочь от своего одиночества, своей недостаточности, неполноценности.

В своем чувстве любовники забываются. Любовь оправдывает и их слабости, и их несостоятельность, и их ничтожность. А красивые слова, миллионы раз сказанные и пересказанные о любви, — это только прикрытие, ширма, скрывающая неприглядное нутро. Все ложь. Даже любовь.

Я бесчувственно наблюдаю за тем, как моя родная мать готовит мою смерть. Суетливо, торопясь, нервно. Может быть, она и действительно верит в то, что хочет меня спасти? Может быть… Но на самом деле ее направляет желание остановить меня, лишить меня движения, привязать к себе, не пустить к отцу.

Лихо хочет контролировать меня, решать за меня, думать за меня. Она хочет, чтобы я делал то, что она для меня выбрала, играл ту роль, которую она мне придумала. Верно, ей очень этого хочется, раз она так старается. Но нужно ли это мне?! Спросила ли она у меня?! Нет, не спрашивала. Даже не думала.

Она готовит ритуал, договаривается с местными шаманами. Мне дадут чашу с ядовитыми грибами, и я засну ложным сном. Ей кажется, что это неплохое решение — усыпить меня. А я знаю, что это плохое решение, потому что его цель — лишить меня воли, лишить силы, лишить возможности сделать то, что я искренне считаю важным.

Но что мне остается сейчас? Я подыгрываю ей. Подыгрываю, потому что все понял и все знаю. А если бы не знал, если бы верил ей? То я бы и не подыгрывая сделал все, о чем она просит.

Вот она — любовь… Самая большая ложь, о которой сказано столько замечательных, «правильных» и красивых слов.

Но я нашел в себе силы сказать «нет» всем этим ложным ценностям — псевдолюбви, псевдодружбе, псевдослужению. Я наконец понял о мире и о жизни все. Все понял. Настало время, когда я могу делать то, что считаю нужным. Я смог вырваться из этого замкнутого круга взаимного вранья, круговой поруки, лживых улыбок и фиктивных ценностей. Я говорю «нет» этому миру. Я говорю ему: «Нет!»

Я выберусь, я справлюсь. Найду отца, применю мои знания, активизирую Скрижали — и мир изменится. Да, он не будет той идеальной картинкой, на которую рассчитывают поборники ложных ценностей. Но зато он будет честным!

Внизу тусклыми бледно-желтыми огнями светятся хижины индейцев. Они слегка раскачиваются на слабых волнах озера, отчего кажется, что этот город парит в воздухе. Озеро, отражая небо, стало матово-черным и лишь местами поблескивает холодным сиянием звезд, словно бы лежащих на его дне.

По ступеням пирамиды в абсолютной тишине размеренно и чинно движется факельное шествие.

Ацтеки во главе со своим вождем — рослым, стареющим, но все еще сильным и величественным Тупаком Амаром — готовятся к ритуальному жертвоприношению. На них красивейшие одежды — яркие набедренные повязки, чеканные нагрудники, драгоценные украшения и многоцветное оперение диковинных птиц.

Страшная и одновременно завораживающая картина древнего культа. Нет, это не скоморошеские танцы у костра, какими развлекают приезжих туристов в мексиканских штатах с «компактным проживанием» представителей разных «этнических групп». Это самая настоящая духовная служба. Все по-настоящему.

Ацтеки, сохранившие верность своим богам, и благоговейном ужасе поднимаются на вершину пирамиды-храма, чтобы вознести молитвы и принести жертву. Как бы я хотел, чтобы в этот миг на эту пирамиду в этом факельном шествии поднимался весь мир… Весь! И не просто поднимался, а шел на заклание!

В свете факелов я, одетый в белую сутану, иду вместе со своей матерью вверх по живому коридору. Кажется, что лестница пирамиды идет прямо в небо. Странная, завораживающая дорога в вечность. Там призывно мерцают мертвые звезды. Опрокинутый купол словно втягивает в себя. Во всем теле легкость и непонятная сладость.

Мать держит меня под руку — крепко-крепко, словно я сейчас убегу. Но куда мне бежать?.. Я решил действовать обманом. Я усыплю их бдительность, сделаю все, что мне прикажут, а потом незаметно выведаю у Лихо и Хенаро, где мне искать отца. Это единственный шанс. Придется идти до конца.

Плоская площадка на вершине пирамиды. По размерам — небольшое футбольное поле. Справа и слева по сторонам, выходящим на север и юг, в несколько рядов выстроились воины. Перед ними на коленях стоят жрецы культа, одетые в кроваво-красные рубахи. Они держат в руках бубны, барабаны и что-то наподобие труб.

На западной части площадки, образуя своеобразный клин, стояли вожди, военоначальники, священнослужители и старейшины ацтеков. В центре этого треугольника — верховный вождь ацтеков — Тупак Амар, а по левую руку от него — мой дед Хенаро.

Как он смог подняться на такую вершину? Он же был совершенно ослаблен…

И только я задумался об этом, как мой взгляд упал на массивный жертвенник, расположенный в центре площадки. По форме он напоминал большую ванну — черный от копоти и запекшейся крови, украшенный пугающим орнаментом. Резьба, инкрустации, золотые вставки — все рассказывало о Конце Света, о великих разрушениях мира, о смерти.

С любопытством ребенка я вглядывался в эти картины… И тут меня вдруг что-то потянуло приблизиться к этому жертвеннику, прикоснуться…

Совершенно не задумываясь о последствиях, я машинально шагнул к жертвеннику и услышал дрожащий бой барабанов. Уже через секунду сотни глоток издали долгий протяжный звук, монотонное гудение. Через мгновение его подхватили и люди, оставшиеся внизу.

Огромное ложе смерти. Завораживающее… Лечь в него и отдать богам свою кровь. Свою кровь и свою душу. Соединиться со Вселенной. Уйти в Небытие…

«Ты должен сопротивляться. Да» — я услышал в голове голос своего отца.

«Папа, ты здесь! — обрадовался я. — Ты снова со мной! Где ты был? Почему я не слышал тебя все эти дни? Я волновался…»

«Ты должен сопротивляться. Да, — тревожно повторил голос. — Ты отравлен. Вместе с едой тебе дали яд, Анхель. Да. Сейчас ты не чувствуешь боли и не испытываешь страха. Да. Все это яд, который дали тебе. Тебя принесут в жертву. Да. Тебя принесут в жертву. Ты умрешь. Умрешь».

Я растерянно огляделся по сторонам. Я окружен людьми. Вниз ведут сотни ступеней, и там тоже множество людей. Меня решили принести в жертву?.. Да, точно! Я же об этом думал. Думал! Как я мог забыть?! Да, меня отравили. Отец прав. Отец прав… Но как мне бежать отсюда? Куда?! Как я могу всем им сопротивляться?!

Абсолютно безразличные, пустые, ничего не выражающие лица. Я был испуган, но странное дело — я ощущал свой страх только на уровне мыслей, но не на физическом уровне. В моем теле не было ни напряжения, ни сердцебиения. Оно оставалось расслабленным и спокойным, словно и не мое вовсе.

Господи, что же они со мной сделали?! Что?!

В эту же секунду ко мне подошли, взяли под руки, подвели к жертвеннику и подняли по ступеням на его вершину. Все это произошло так стремительно, что я не успел даже воспротивиться этому. Уже через секунду я лежал прикованным к жертвеннику, а надо мной появились лица жрецов.

Они вились надо мной как стая диких, голодных, хищных птиц. Мне открыли рот, и я почувствовал, как горьковатая взвесь сама собой влилась в мою глотку и потекла в желудок. Звуки вокруг стали еще громче, еще надсаднее — надрывное гудение человеческих голосов, бой барабанов, удары в бубны, высокие, пронзающие слух голоса древесных флейт.

— Анхель, — услышал я прямо над головой голос Хенаро, — сейчас ты пройдешь очистительный обряд. Он поможет тебе проникнуть в реальность сновидений, увидеть истинный мир, ощутить свою связь с ним. Это придаст тебе силы. Только не сопротивляйся, доверься… Я буду с тобой.

— Меня хотят убить?.. — прошептал я.

— Нет, — ответил Хенаро.

И я увидел, как блеснули в свете факелов металлические лезвия.