— Тебе кажется, ты все понял?

Этот вопрос звучал ниоткуда — не сверху, не снизу, не справа, не слева, и даже не во мне самом. Он звучал ниоткуда.

— А что я должен был понять? — я насторожился и на всякий случай еще раз огляделся по сторонам.

— Запомни, что ты ответил, — сказал тот же голос. — Если бы ты все понял, ты бы ответил по-другому…

Было неприятно чувствовать себя как на допросе. Возникло ощущение, что меня экзаменуют, «ловят на словах». Кто бы это мог быть?

— Но… А как я должен был ответить? — cпросил я, продолжая взглядом искать говорившего.

— Запомни, что ты сказал сейчас, — продолжал голос. — Если бы ты был таким, каким хочешь быть, ты бы не спрашивал чужого мнения о том, как тебе следует отвечать…

О чем это говорит мой загадочный невидимый собеседник? Если бы я был таким, каким я хочу быть, то я бы не спрашивал чужого мнения… Что это значит?

— А ты знаешь, каким я хочу быть? — я недоуменно пожал плечами.

Голос тут же ответил:

— Запомни, что ты сказал сейчас. Твой ответ говорит о том, что тебя — двое, иначе бы ты не понял моих слов…

Меня — двое? Я раздвоен? Расщеплен?.. Да, наверное, это так. Наверное. Когда человек целостен, он должен чувствовать себя по-другому. Он должен радоваться. Да. Он должен радоваться, а я не могу.

Моя душа неспокойна. Мне необходимо найти отца, узнать его тайну, пройти его путь, сделать то, что завещано, открыть Скрижали. И тогда… Я буду тем, кем я хочу быть. Я не хочу быть расщепленным, я хочу подлинного единства самим собой.

— Но кто ты? — я вдруг испугался. — С кем я говорю? Я тебя не вижу…

— Видишь, — спокойно ответил голос.

— Но где же? Где?

Голос ничего не ответил. Мне показалось, что он разочарован. Мои слова ни разу не попали в точку. Напротив, я наговорил всякой ерунды…

— Ты еще здесь? — обеспокоенно спросил я. — Ау!

— Я всегда здесь…

Тут мне вдруг отчаянно захотелось что-нибудь еще узнать у этого голоса. Словно ему известна какая-то тайна, что-то, что мне нужно обязательно знать. Обязательно! Но что именно? Я не понимал и поэтому не мог задать своего вопроса. Но он у меня был! Был! Это совершенно точно!

Случается так: вертится что-то на языке, а что — не поймешь, уловить не можешь — только нащупаешь и сразу теряешь.

Я силился, пытался как-то собраться с мыслями. Но чувствовал, что время уходит, что оно торопится немилосердно, ускользает сквозь пальцы, тает, как снежинка на ладони, что его совсем мало осталось. Оно истекает…

Мне все больше и больше становилось не по себе.

— Что значит: мысль там, куда ты идешь? — вдруг спросил голос, не дождавшись моего вопроса.

— Мысль?.. — я задумался. — Что значит: мысль там, куда я иду?

Если я иду к Свету, к Новому Миру, если я иду к Просветленности, то мысль, наверное, не значит там ничего. В мире духа нет места рациональности. Мысль видит в пространстве Истины лишь парадоксы. Да, только парадоксы, потому что Истина невыразима в словах. Она не от разума, Истина — от Бога. Нельзя осмыслить духовное. В духе возможно лишь чистое присутствие.

Как сон и явь не соприкасаются друг с другом, как жизнь и смерть лежат в разных плоскостях бытия, так и мысль не соприкасается с духом. Это две абсолютно разные, несравнимые и несопоставимые формы существования.

Об этом ли меня спрашивает голос?..

— Наверное, нет, — пробормотал я. — В смысле, что… Она ничего не значит там, куда я иду.

— Так можно ли прийти туда путем, который создан мыслью?

Я был обескуражен. Действительно! Как я не догадался об этом раньше? А ведь это же лежит на поверхности. В сферу духа нельзя пробраться дорогой размышлений, логикой. Мысль — это препятствие к Просветлению. Так, и никак иначе. Путь к нему не может быть выстроен мыслью! Мысль только заграждает дорогу. Да, конечно! И я всегда говорил об этом Андрею. И Даниле я говорил…

— Нет, нельзя! — воскликнул я. — Конечно нельзя! В мир духа нельзя прийти дорогой мысли. Конечно!

— Запомни, что ты сказал сейчас…

Но секундочку… К чему весь этот разговор? На что намекает говорящий со мной голос?.. Я сам хорошо это знаю, я прекрасно понимаю, что мысль и дух не переходят друг в друга и мостов между ними нет. Я хорошо это понимаю. Абсолютно! Зачем мне это говорить? Зачем мне задавать такие вопросы?..

И тут с каким-то странным звуком, который трудно описать, поскольку такой звук может быть только в сновидении, свет, лившийся до того из дальнего конца тоннеля, исчез. Его словно втянула в себя какая-то безумная сила, словно гигантская космическая черная дыра. В одно мгновение! Стало абсолютно темно. Будто я незаметно для самого себя моргнул, а когда веки поднялись, света уже не было. Непроглядная тьма.

— Ау! — закричал я… — Обернись, — попросил Хенаро.

Я обернулся. Он стоял сзади — помолодевший, как будто слегка искусственный, словно сделанный из воска, в странном люминесцирующем свечении. Все его тело словно было обернуто в световую матрицу искристого синевато-красного света — будто огонь газовой горелки, а вокруг все та же непроглядная тьма.

— Не похоже на сновидение… — недоверчиво сказал я, глядя в пустые, будто пластиковые глаза Хенаро. — По правде сказать, мне показалось, что я умер. Когда вы положили меня на жертвенник… Эти лезвия…

— По крайней мере теперь ты знаешь, что это не так страшно, — Хенаро как-то странно, двусмысленно улыбнулся, хотя, может быть, мне это только показалось. — Ты в искусственном сновидении. Оно почти такое же, как и обычное, только плоское.

— Плоское? — не понял я.

— Да, только плоское, — подтвердил Хенаро. — Все здесь происходит не в массе объема, как в обычном сновидении, а в пустом пространстве, которое кажется от этого плоским. Нет перспективы, нет деталей. Речь искажена, словно просеяна через сито. Слышишь это эхо?

— Слышу ли я эхо? — переспросил я и автоматически прислушался.

Да, действительно, мой голос давал странное эхо: «Слышу ли я эхо?.. Слышу ли я эхо?.. Слышу ли я эхо?..»

Словно мы заперты в огромной, просто гигантской комнате. Но я не видел ничего, кроме Хенаро — здесь, совсем рядом. Предположить, что мы находимся в таком большом помещении, можно было только теоретически. Кроме эха, не было никаких оснований так думать.

— Да, слышу… — подтвердил я через мгновение.

— Это искусственное сновидение, — спокойным комментирующим тоном сказал Хенаро.

— Понятно… Я задумался.

И что мне теперь делать? Куда идти? Как «работают» эти искусственные, «грибные» сновидения? В обычном сне ты всегда получаешь какую-то подсказку, которая указывает тебе правильную дорогу. Сон сам ведет человека. Нужно только знать, какова твоя цель, остальное происходит само собой. Но этот намек всегда в деталях. А здесь их нет?

— Хенаро, а с кем я разговаривал сейчас?.. — спросил я. — С тобой?

— Ты говорил с Источником Света, — невозмутимо ответил Хенаро.

— С Источником Света… — проговорил я почти по слогам и рассмеялся, настолько, по моим ощущениям, это звучало глупо, нелепо, неправдоподобно. — Хенаро, я говорил с Источником Света?! Да?!

— Да, — так же невозмутимо ответил дед.

— Нет, — я продолжал натужно смеяться, но что-то во мне уже дрогнуло. — Ты меня разыгрываешь… Ведь так? Разыгрываешь?..

— Нет, — как робот ответил Хенаро.

— Не может быть… — прошептал я.

У меня началась паника. Не знаю, правда, что смущало меня больше. Может быть, мне было трудно представить себе, что это в принципе возможно — мой разговор с Источником Света. А может быть…

Разве возможно, чтобы мой разговор с Источником Света был таким? Странный разговор, оставивший у меня неприятный осадок и смешанные чувства. Источник Света не должен был так со мной говорить. Со мной Он говорил бы по-другому. Нет, этот голос не мог Ему принадлежать. Он ловил меня на словах, словно специально выискивал в моем мировоззрении ошибки и огрехи. Он словно обвинял меня в чем-то…

Нет-нет! Исключено! Голос, с которым я разговаривал, не мог быть голосом Источника Света! Просто не мог! Конечно!

Если бы я действительно общался с Источником Света, разве Он стал бы задавать этот дурацкий вопрос об отношениях мысли и сферы духа? Нет, не стал бы. Он бы знал, что я хорошо понимаю это и не нуждаюсь в разъяснениях. Он бы не стал меня подлавливать, экзаменовать и говорить: «Запомни, что ты сказал». Я не давал Ему поводов так со мной разговаривать. Я этого не заслужил. Это неправильно…

— Хенаро, нет, — я поднял глаза и посмотрел на деда, который за эти несколько мгновений существенно уменьшился в размерах и превратился в свою собственную маленькую восковую копию, окруженную все разрастающимся синим пламенем. — Это неправда. Ты мне лжешь… Ты все это специально подстроил! Ты хочешь меня пристыдить и запутать! Ты боишься, что я вернусь к своему отцу и узнаю правду! Скажи — так?! Это так?! Так?!

— Ты говорил с Источником Света, — повторил Хенаро, на глазах обращаясь в крошечную фигурку, исчезающую в никуда, как испаряющаяся капля воды на раскаленной поверхности.

Я остался в кромешной темноте.

— Ау! Есть здесь кто-нибудь?! Ау!!!

Никого.

Я сделал несколько шагов вперед — неуверенно, боясь наткнуться на какое-нибудь препятствие. Но нет, никаких препятствий. Я развернулся и пошел назад. Метнулся вправо, влево. Еще и еще… Побежал. Я все так же боялся наткнуться на какую-нибудь неразличимую в темноте стену. Никаких стен или препятствий. Ничего и главное — никого. Абсолютная пустота и абсолютное одиночество. И тут страх сменился отчаянием. Совсем один. Совсем. Ни одной живой души. Бесконечное пространство и непроглядная тьма. Меня объял ужас. Нет, все-таки я умер. Это смерть.

Данила как-то говорил, что в детстве он пытался представить себе — как это, когда ты умрешь. Ты умираешь, и тебя больше нет. Просто нет, и все. Совсем.

Нет, он ошибся. Он был не прав. Смерть страшнее: ты есть, а вот вокруг тебя — никого, абсолютная пустота. Ты есть, а ничего нет. Это смерть…

Мне стало так жутко, так больно, так невыносимо тяжело на душе… Впрочем, даже не на душе. Я вдруг почувствовал, что моей души не стало. Остался только крик, только застрявший где-то глубоко внутри крик…

Неужели это действительно все? Конец?.. Или нет, это только начало?.. Ужасающее начало вечного ужаса. Сколько это будет продолжаться? Вечность?..

Перед моим отъездом Андрей говорил про одиночество: человек не может быть один и он нуждается в одиночестве.

Я сбежал, потому что нуждался в одиночестве. Но теперь я ощущаю его и понимаю, что просто не могу быть один. Не могу! Он был прав. Прав! Почему я не послушал его?!

Абсолютное Ничто. Это не-вы-но-си-мо!!! Смерть…

— Все чего-то ходит… Все ищет чего-то… — недовольный, ворчливый старушечий голос прозвучал для меня как величайшее обретение, как голос самого Господа Бога.

Я обернулся и, потрясенный, застыл в полной растерянности.

Старуха, та самая, с автобусной остановки, в которой я узнал свою смерть… Она ходила в нескольких метрах от меня, слегка ссутулившись, и разбрасывала вокруг странно поблескивающий в темноте порошок.

— Не спится? — ехидно пошутила она, продолжая деловито «сеять» в моем искусственном сне свой магический порошок. — Все бы уже закончил, да и делу конец. А то все играется, играется…

— О чем вы говорите? — прошептал я. — Что закончил?..

— У всякого есть свое дело, — равнодушно заметила старуха. — Вот свое и закончи.

Мне почему-то показалось, что старуха намекает на мою смерть.

— Умереть? — спросил я. — Я должен умереть?

Старуха уставилась на меня как на душевнобольного.

— Умереть? — повторила она и презрительно скривилась. — А ты знаешь, что такое смерть?

Мне стало дурно. Казалось, хуже уже быть не может. Не может… А стало хуже. Господи, сколько же я могу это выдержать?.. Мысли, мысли… Слова… Слова…

Прежде я был уверен, что запутался, но теперь даже это определение не отвечало моему состоянию. Я не просто запутался или растерялся. Я потерял всякие ориентиры.

Я разрушен, погребен под руинами своих собственных мыслей, чувств, своего мировоззрения, психологии. Я превращен в толченую крошку.

Слова в моем мозгу утратили всякий смысл. Старуха спрашивает: знаю ли я, что такое смерть? Но я уже не знаю даже, что такое жизнь…

Лечь и умереть — вот единственное, что бы мне хотелось сейчас. Просто лечь и умереть, прекратить это. Этот ужасный, этот чудовищный кошмар! Но как?!

— Не знаешь, так спроси у него, — встав на цыпочки, старуха прошептала мне это в самое ухо.

Я опустил глаза и увидел, что она протягивает мне открытую морщинистую ладонь. А на ней, на этой страшной старушечьей ладони, лежат восковая фигурка, пучок волос, стянутых красной шерстяной нитью, свечной огарок и круглый амулет из темного камня, с отверстием и каким-то непонятным витиеватым рисунком.

У меня тут же возникло странное чувство — захотелось прикоснуться к этим предметам, прижать их к себе, но я не хотел брать их в руки. В памяти всплыли слова этой старухи, сказанные ею еще при первой нашей встрече на той злополучной остановке: «своим умом».

Но сейчас, как и тогда, я не мог понять, что это значит — «своим умом». Эти слова словно бы просто повисли передо мной в воздухе и ничего не говорили — будто набор неизвестных мне иероглифов. Просто буквы, просто слова, и всякое отсутствие мысли…

И я отмахнулся от них как от какого-то нелепого наваждения, потянул руку вперед, чтобы прикоснуться к предметам, которые лежали передо мной на старушечьей ладони. Протянул и даже не успел заметить, как они сами собой оказались в моей руке. Но я не хотел их брать… Я поднял глаза и увидел, что старуха снова стоит на значительном удалении от меня, продолжая раскидывать вокруг блестящий порошок. — А что вы делаете? — спросил я.

— Рассыпаю каменную крошку, — безучастно ответила она, не отрываясь от своего занятия.

— А зачем?

— Отпугиваю мертвецов, — тем же тоном сказала она.

— Много их здесь?

Старуха подняла на меня удивленные глаза, досадливо хмыкнула и показала взглядом куда-то в сторону. Я машинально посмотрел в том же направлении…

Вдали, наверное, метрах в двадцати-тридцати от меня в бледно-желтом световом пятне виднелась фигура сидящего на крошечной подставке человека. Он сидел ко мне боком или даже почти спиной, так что лица его я не видел. А перед ним возвышалась Тень — огромная, холодная, тяжелая.

— Теперь ты понимаешь, что сила не внутри, а вокруг? — спросила страшная черная Тень.

— Да, — монотонно сказал человек, глядя прямо перед собой на эту страшную неподвижную тень. — Сила не внутри, сила вокруг.

— Папа! — закричал я и бросился к этому человеку.

Это был мой отец! Наконец-то! Я нашел его! Он в моем сновидении, а значит, он жив! Господи, какое счастье! Какое счастье!

— Папа!

Но Поль не слышал меня. Я подбежал к нему, но он не увидел меня. Дрожа всем телом, я провел рукой перед его лицом, но он не заметил этого…

— Папа, — прошептал я, и слезы покатились из моих глаз. — Это же я, твой сын — Анхель… Слышишь меня, папа? Я так скучал, так скучал… Мне тебя так не хватало, папа. Я пришел к тебе, слышишь?

Я встретил его — родного человека, а он не слышит и не воспринимает меня, словно бы меня и нет вовсе. Внутри с пронзающей болью что-то натянулось, какая-то последняя жила…

— Ты хочешь получить власть над этой силой, которая вокруг тебя? — спросила Тень.

— Да, — ответил Поль и едва заметно кивнул головой. — Я хочу.

— Ты хочешь изменить мир? — сказала Тень, словно бы удостоверяясь в том, что она и так уже знала. — Тебе нужно чудо?

— Да, — подтвердил Поль. — Я хочу изменить мир. Я хочу, чтобы произошло чудо. Мне нужна эта сила.

— Но знаешь ли ты, что не так сложно завладеть силой, как удержать ее?.. — прогремела Тень.

— Я смогу, у меня получится, — ответил Поль.

— Но у тебя ничего нет для этого, — усомнилась Тень. — Ничего, кроме твоего желания, а этого мало. Желания — ветер. Они есть всегда, но они не ходят в том направлении, куда им указывают. Они идут лишь туда, где есть недостаток…

— Я чувствую этот недостаток, — сказал Поль, перебивая своего невидимого собеседника. — Поэтому я и пришел к тебе, чтобы ты дал мне то, что мне нужно, — силу изменить мир.

— Но когда я дам тебе эту силу, этот недостаток исчезнет и твои желания переменятся. Говорю тебе, одного желания — мало! — рассердилась Тень.

— Но ты же говоришь и другое — что желания будут всегда, — возразил на это Поль. — А если есть сила и есть желание, то ничего страшного не случится…

— Да, ничего страшного не случится, — тихо рассмеялась Тень. — Все страшное уже произошло.

— О чем ты? — спросил Поль.

— Ты ведь готов отказаться от всего ради своей цели, так? — понизив голос, заговорщицки спросила Тень.

— Да, я готов. Я уже говорил тебе, — уверенно ответил Поль. — Я готов отказаться от всего.

— Даже от Бога… — низкий, пульсирующий в пространстве голос Тени перешел в зловещий шепот.

— Если сила не внутри, а снаружи, то Бога нет, — спокойно ответил Поль. — Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Я готов отдать тебе все — Бога, мою душу, мой ум. Назови свою цену…

— Мне не нужны ни твоя душа, ни твой ум, — безразлично оборвала его Тень. — Ума своего у тебя нет. Душа твоя тебе и так не принадлежит. У меня есть твоя жизнь. Этого вполне достаточно.

— Так чего же ты хочешь еще?

— Я хочу… — Тень замолчала, словно раздумывала над чем-то. — Я хочу, чтобы ты заложил жизнь своего сына.

— Жизнь моего сына? — удивился Поль. — Но у меня нет сына…

— Пока нет, — рассмеялась Тень. — Пока…

Что же это такое?! Я, до того стоявший как вкопанный перед своим отцом, отпрянул назад. Это прошлое?.. Я вижу то, что случилось с моим отцом много лет назад? Это как запись во времени?..

И тут я услышал в своей голове испуганный плач маленького Анхеля. Того мальчика, что я напугал в самолете. И встревоженный голос его отца: «Господи! Зачем вы его напугали?! Он же совсем маленький! Зачем вы это сделали?!» Я вспомнил, как отец защищал сына. Он делал это, хотя маленький Анхель и не нуждался в помощи, я ничем не угрожал ему. Но отец… Отец защищал сына.

— Я собираюсь изменить мир, — резко ответил Поль. — Мир! И мне нужна сила, понимаешь?! Мне нужна сила умерших. Теперь я знаю, что она есть. Я ее чувствую! И мне нужно только одно — получить доступ к этой силе! А ты меня спрашиваешь про какого-то моего сына, которого еще нет в природе!

— Уже есть… — с каким-то странным самодовольством сказала Тень. — Уже есть.

— Есть? — лицо Поля как-то странно дернулось.

Господи, да он же из воска!

Я только сейчас это понял, что сидящий передо мной Поль сделан из воска! Он — как фигура мадам Тюссо! Я машинально открыл свою ладонь и уставился на предметы старухи — восковая фигурка, пучок волос с красной нитью, свечной огарок и амулет из темного камня.

— Ну так что?.. — развеселилась Тень. — Может, передумаешь?

Поль молчал. У него есть сын. Он только что узнал обо мне. О том, что Лихо беременна мною. Его сын. Он понял это!

— Нет, — тихо, с напряжением в голосе сказал Поль. — Не передумаю.

Но Тень, говорившую с моим отцом, этот ответ почему-то не устроил. Ей не нравилось, что он заколебался.

— А если я тебе скажу, что твой сын — Избранник? — промолвила Тень. — Если я тебе скажу, что на него будет возложена миссия изменить этот мир…

— Нет, — прошептал Поль. — Сколько на это понадобится лет? Неизвестно. Но если я могу сделать это уже сейчас, зачем ждать? Нет, я не передумаю.

— А если я скажу тебе, что только он один сможет спасти тебя, когда настанет время? — Тень, казалось, предприняла последнюю попытку переубедить Поля. — Но он узнает, что ты его предал… Может, все-таки передумаешь?..

Поль молчал. Потом поднял глаза и посмотрел в темноту. Он смотрел так, словно лицо Тени не было от него скрыто, — он присматривался, щурился, отводил взгляд, потом снова смотрел. Кто эта Тень — я не знал. Но он знал, он видел.

— Если у тебя есть цель, ты не должен бояться жертвы, — отчетливо проговорил Поль. — Если у тебя есть цель, нужно быть готовым заплатить самую высокую цену. Ты требуешь у меня самое дорогое — мою жизнь, жизнь моего сына и, быть может, главное — расстаться со всякой надеждой на спасение, если моя цель не будет достигнута. Из этого я заключаю, что у тебя есть то, о чем я прошу тебя. А если оно у тебя есть, бери у меня все, что пожелаешь. Бери без разговоров. И закончим на этом…

— Ну что ж… — как-то опечаленно сказала Тень. — Ты обо всем предупрежден, со всем согласен. Значит — по рукам?

Я вздрогнул. Это же было много лет назад. Полю так и не удалось изменить мир. Он превратился в зомби. Его обманули!

— Нет, папа! Нет! — закричал я.

Но он меня не слышал.

— По рукам… — прошептал Поль.

— Вот такая история, сынок, — сказала старуха, посыпая пространство вокруг себя блестящей каменной крошкой. — Вот такая история…

Она подошла, разжала мою окостеневшую руку, высыпала себе в ладонь магические предметы — фигурку, волосы, свечу, амулет — и пошла прочь.

А я все так и стоял на месте как соляной столп. Вокруг снова была одна непроглядная пустота. Ни моего отца, ни этой страшной Тени, только удаляющаяся куда-то старуха…

— Постой! — тихо позвал я.

— Чего тебе еще? — рассерженно шикнула она и повернулась вполоборота.

— Так я могу его спасти, да?

— Кого?!

Старуха сделала вид, что не поняла, о чем я. Но она поняла, я видел это.

— Моего отца, Поля. Того, что был здесь, разговаривал с Тенью…

— С какой Тенью? — на сей раз она сделала вид, что удивилась. — Он говорил с шаманом, а не с Тенью. С чего ты взял?..

Мне показалось, что я ослышался.

— С шаманом? — переспросил я. — Ты его видела?

— Видела, не видела… — заворчала старуха и снова повернулась, чтобы идти. — Вечно ты задаешь дурацкие вопросы… У тебя одни глупости на уме! Одни глупости!

— Ну ладно-ладно, хорошо, — я уже был готов со всем согласиться, не возражать и не спорить, нужно было, чтобы она мне ответила. — Так я могу спасти его? Скажи…

— Он тебя предал, — нарочито грубым тоном, каким читают нотации, сказала старуха. — Он тебя предал, понимаешь?! Предал и продал! А ты что меня спрашиваешь? Как его спасти?! Ты еще больший дурак, чем я себе думала! Тьфу!

Старуха сплюнула и пошла прочь.

Я смотрел ей в спину. Меня словно парализовало. И в то же время все внутри меня переворачивалось, словно цемент в бетономешалке. Мне было так плохо, так плохо… Это не передать никакими словами. Ужасно! Меня буквально выворачивало наизнанку — от злобы, от боли, от бессилия, от отчаяния, от нестерпимой муки.

Я ненавидел своего отца. Ненавидел! Всем сердцем. Я задыхался от ненависти к нему. Я ненавидел его так, как только можно ненавидеть. К самому лютому врагу у меня не могло бы возникнуть такой ненависти, такой злобы, такого призрения, как в эту минуту возникло у меня к отцу.

Почему мой отец совершил такую глупость? Мой отец… Как он мог?! Почему?!

— Постой! — закричал я вслед старухе, но она и не думала останавливаться, и я побежал за ней следом. — Постой! Подожди!

— Ну что ж ты за навязчивый червяк такой! — обозлилась старуха. — Не видишь, что ли, я — старая женщина! Что тебе от меня надо?! Вот прицепился глупый молокосос на мою голову! Чтоб у тебя язык отсох так мучить старую женщину! Тьфу!

— Постой… — бормотал я, не слушая ее проклятий и ругательств. — Я ведь могу спасти его, так? Могу?!

— Да зачем тебе спасать его?! — злилась старуха и гневно махала руками. — Какого черта?! Сволочь он! Бросил мать с новорожденным на руках! Ребенка продал своего! Куда ж это годится-то?! Ты сам-то подумай! Идиот!

— Ты не понимаешь, — продолжал я упрашивать старуху, приседая, пытаясь заглянуть ей в глаза и хватая за руки, чтобы она не отворачивалась. — Просто… Он же не для себя этого хотел… Не для себя, понимаешь? Мир он хотел изменить… Это для людей.

— Мир он хотел изменить, — огрызнулась старуха. — Ничего я не понимаю, что ты говоришь, — она и не собиралась сдаваться, но ее раздражение стало меньше. — Мать с ребенком бросил — это я понимаю. Сына своего продал — это я понимаю. А мир изменить для людей — этого, убей бог, понять не могу!

— Нет, правда… — умолял я.

— Не понимаю, — буркнула старуха. — Не надо тебе его спасать. Не надо.

— Ну подожди же… Как тебе это объяснить?.. Я ведь тоже мог так… У него цель была. Она ему глаза затмила, поглотила его. И со мной может быть так. Понимаешь? Но разве бы я себя не стал спасать, если бы мог? Стал бы. Так, значит, я и его спасти должен… Понимаешь теперь?!

— Вот себя и спасай, — все так же ворчливо отнекивалась старуха. — Себя и спасай. Все.

— Нет, не все… — настаивал я.

— А я говорю — спасай! — заорала она, уставившись мне в глаза как разъяренный бык на тореадора. — Можно подумать, у тебя взор чистый! Себя спасай! Понял?! Цель, видите ли, отцу его глаза затмила… А твои что, чистые?!

— Мои — чистые, — уверенно сказал я. — Я должен его спасти! Понимаешь — должен!

— Ну и спасай, дурак такой! — старуха вырвала у меня из рук морщинистые пальцы и быстро зашагала прочь, раскачиваясь из стороны в сторону как утка.

— Но как?! — заорал я сквозь накатившие слезы.

Она не отвечала.

— Как?!!

— Как-как! — заорала она. — Убей этого шамана ко всем чертям. И все!

Я остолбенел. Неужели так просто?.. Просто…

— Убить этого шамана?.. — прошептал я.

— Я же говорила тебе! Как только увидела тебя, так и сказала! — кричала старуха, исчезая в темноте. — Сразу сказала!

«Куда едешь, сынок? — вспомнились ее слова. — Убить кого-нибудь задумал?» Черт!!!

Нужно открыть глаза. Но мне страшно. Что я увижу? Снова непроглядный мрак потустороннего мира? Я все еще сплю?.. Или купол неба, проткнутый миллионами звезд? Последнее мгновение перед смертью…

— Он приходит в себя! — воскликнула Лихо. — Хенаро, он приходит в себя!

— Мама… — я открыл глаза и увидел перед собой мать.

Она склонилась надо мной и зашептала сквозь слезы:

— Анхель, любимый мой мальчик… Как ты? Как?..

— Все нормально, мама, — просипел я пересохшим ртом. — Все нормально…

— Тебе надо попить, — засуетилась Лихо и отошла в сторону, чтобы налить мне воды. — Тебе надо попить, ты потерял много крови.

— Много крови?..

Я наклонил голову, чтобы увидеть свое тело. Оно все было сплошь покрыто продольными разрезами и обожжено. Неприятное зрелище…

Тут мой взгляд скользнул дальше, и я внезапно столкнулся глазами с Хенаро. Он полусидел-полулежал в массивном кресле в углу комнаты и внимательно наблюдал за моими движениями.

Мы смотрели друг на друга — несколько секунд. Пять, от силы — десять. И не просто смотрели. Мы разговаривали, причем достаточно эмоционально и красноречиво.

Я понял, что он уже знает о моем решении. Как и обещал, он был со мной рядом в моем «грибном» сновидении. И решение, которое я принял, его не обрадовало. Но он принял его. Так я понял по его глазам. И еще я понял: он не хочет, чтобы Лихо что-либо знала.

— На, выпей, — Лихо подошла ко мне с кружкой, в которой плескалась красноватая жидкость. — Это поможет тебе вернуть силы.

Хенаро продолжал смотреть на меня — напряженно, сосредоточенно, задумчиво. Он словно бы изучал меня. Пытался понять, как я поступлю дальше, что буду делать, зная то, что знаю. По правде сказать, я бы тоже хотел это понять…

Я медленно глотал слегка горьковатое на вкус лекарство и искоса поглядывал на него.

— Ну как ты? — с нежностью спросила Лихо, присаживаясь на край моего топчана и заботливо убирая с моего лба волосы. — Знаешь, я верю, что тебе стало лучше. У тебя взгляд изменился. Совсем другой стал.

— Да, мама. Все нормально. Нормально. Я многое понял. Я узнал про отца… — тут я дернул глазами, чтобы увидеть деда, но на сей раз взглядами мы не встретились, он напряженно смотрел в окно. — Я понял, что все правильно. Я зря думал про вас плохо. Я понял, что отец… Что он поступил неправильно. Да. Вот что я понял.

— Мы пытались помочь ему, — Лихо склонила голову и уставилась в пол. — Но он сделал то, что сделал. Я не верю в Вуду.

— Не веришь? — переспросил я, оторвавшись от кружки.

— Не верю в том смысле, что они способны как-то повлиять на человека, — Лихо отрицательно покачала головой. — Я думаю, что сила Вуду — в человеческой слабости. Когда человек умирает по приговору колдуна Вуду, это происходит из-за страха. Человек боится наказания и сам убивает себя своим страхом. Это так.

Я посмотрел на деда. Но Хенаро оставался безучастным к нашему разговору, словно и не слышал, о чем мы говорим. Нет, он знает, что Вуду — это не плод воображения, и не фантазия, и не самогипноз. Что бы Лихо ни говорила, духи умерших — это духи умерших. В них есть сила. Но наверное, Хенаро считает, что пусть лучше Лихо думает именно таким образом. Он не собирался ее переубеждать.

— А зомби? — я посмотрел на мать.

— Зомби… — Лихо провела рукой по лицу. — Это тоже своего рода — страх. Если человек верит, что над ним одержали верх, что он себе не принадлежит, он превращается в зомби. В сущности, если человек не верит в себя, не чувствует себя, разве можно его назвать — человеком? Он — зомби. Таких много. Для этого и Вуду не требуется…

— Не живет «своим умом»… — задумчиво произнес я и краем глаза заметил, что Хенаро снова смотрит на меня, но по-другому — в его глазах была слабая, малая надежда, что я одумаюсь, остановлюсь.

Но я не собирался останавливаться. Нет. На самом деле я просто так и не мог понять этой загадочной для меня фразы. Что это значит: «жить своим умом»?

Ведь что такое «свой ум», если разобраться? Всякая информация, которая содержится в нашей голове, приходит к нам из внешнего мира. Абсолютно вся. Все, что мы знаем, умеем, все маши ценности, истины, которые мы исповедуем, — все это так или иначе досталось нам от других людей.

Да что далеко ходить? Каждое слово, а любая мысль состоит именно из слов, из понятий, — это приобретенное знание. Мы не выдумываем собственных слов. Все они взяты нами от других людей. Мы перенимаем их вместе с тем смыслом, который они несут, который в них еще до нас вкладывали другие люди.

Так возможно ли жить «своим умом»? Не является ли это стремление какой-то утопией? И вообще — почему я должен верить это безумной старухе?..

— Да, мама, наверное, ты права, — я сказал это, но с единственной целью — успокоить ее. Лихо и так порядком натерпелась за последнее время.

— Тебе надо отдохнуть. Я думаю, мы с дедом тебя оставим, — Лихо склонилась надо мной и поцеловала в лоб. — Эти раны… Они заживут. Они не глубокие. По-другому было нельзя. Я надеюсь, что ты поймешь и простишь.

— Не волнуйся, мама, — сказал я и улыбнулся. — Я все понимаю. Вы все сделали правильно. Все нормально…

Лихо погладила меня по щеке, улыбнулась, встала, помогла деду подняться, и они вдвоем вышли из комнаты.

Уже смеркалось. Я лежал на своем топчане, пытаясь привести мысли в порядок.

Может быть, это стыдно, но я ненавидел своего отца, ненавидел и презирал. Холодно, рассудочно, бесчувственно. Мне было плевать, что он меня продал. Да, сейчас я на глазах превращаюсь в зомби. Дед меня уже почти похоронил… Но я ненавидел Поля не из-за этого. Я ненавидел его за то, что он не совершил того, что должен был совершить.

Да, я презирал в нем проигравшего человека, неудачника. Я однозначно решил для себя, что должен его спасти. Но с другой стороны, именно за это я и ненавидел Поля. Отец — это тот, кто должен защищать. А сейчас получалось наоборот. Поль смалодушничал, проявил слабость, был глуп. И теперь я должен стать убийцей, чтобы спасти его.

Этот шаман, колдун, Тень… Поль вступил с ним в единоборство. Но даже не понял этого и допустил ошибку. Ему не следовало преклонять колени, торговаться и ждать милостей от своего хозяина. Он должен быть получить знание, вырвать его и уйти. О власти не просят, стоя на коленях. Но Поль склонился — и угодил в расставленную ловушку.

Во всем этом было что-то чудовищно неправильное, дикое, ошибочное.

Однажды я слышал историю про святого мудреца. Знатный купец, зная об удивительных способностях этого человека, пришел к нему с просьбой.

«Напиши для моей семьи какое-нибудь доброе пожелание, — сказал он. — Я люблю своих детей, своих внуков. Я хочу, чтобы они были счастливы. Дай нам свой завет…»

Святой взял бумагу, карандаш, и уже через минуту купец получил то, о чем спрашивал. Пожелание было кратким: «Умер дед, умер сын, умер внук».

«Что ты такое написал?! — разгневался проситель. — Разве я желал услышать от тебя проклятья?»

«Ты ничего не понял, — ответил святой. — Все мы умрем. Но проклятием было бы, если бы я написал тебе: "Умер внук, умер сын, умер дед"… А эта последовательность правильная. Если вы уйдете в таком порядке, это будет счастьем».

Я думал об этой истории и понимал, что святой говорил о моем проклятии. Не в прямом смысле, конечно, но по сути — отец передал мне свои долги. Но наследство не должно быть отрицательным, завещать долги неправильно.

Наверное, во мне говорит разочарование. Да, я разочаровался, это правда.

Ведь в какой-то момент я было даже поверил, что Поль знает путь, что я принесу ему Скрижали — единственное, что ему не хватало, — и мы пойдем вместе с ним по этой дороге, заручимся силой и изменим мир. Но…

Превозмогая боль, я поднялся с топчана. Надо ехать. Я должен спасти его. Он просил меня о помощи, и он получит ее. В конце концов, я обещал. Я должен и не имею права потворствовать своей ненависти, своей горечи, своему разочарованию. Не имею права…

Я не буду таким, как мой отец. Я не такой…

Дверь из моей комнаты вела в коридор, заканчивающийся винтовой лестницей.

Я шел медленно, пытаясь делать вид, что я вовсе не потенциальный беглец, а благородный дон, разгуливающий в порядке вечернего моциона. Впрочем, наверное, эта мнимая безмятежность не слишком убедительно мне давалась, потому что стражники дворца Тупака Амара все равно смотрели на меня подозрительно. Но, судя по всему, команды держать меня под замком им не поступало.

Поэтому я абсолютно беспрепятственно вышел из дворца, а затем, тоже без каких-либо эксцессов, выбрался и с территории плавучего города ацтеков. Дальше мне предстояло подняться на горный склон, а оттуда уже двигаться в направлении Куаутемока. Там — до океана, и уже от океана, по воде — до Гаити. Более четкого плана пока не было, но и этот вполне меня устраивал.

— Прощаться не будешь? — услышал я и оглянулся.

— Дед…

На горном склоне, там, где меня встретила мать, стоял Хенаро. Как он сюда добрался, он ведь был так слаб?!

— Я надеялся, что ты все же попрощаешься, — грустно сказал Хенаро, глядя куда-то вдаль, в сторону Куаутемока.

— Прости, Хенаро, но я думал, ты все понял… Ты же был в моем сне.

— Сейчас главное не то, что понял я, а то, что понял ты, — ответил дед.

— А я что-то понял неправильно? — мне вдруг почему-то стало не по себе. — Что ты имеешь в виду, дед?

Хенаро не стал отвечать сразу. Он словно бы что-то взвешивал, решал, обдумывал и только спустя минуту заговорил:

— Ты ненавидишь Поля за то, что он проявил слабость. Ты всего в двух шагах от того, чтобы возненавидеть и меня. Возненавидеть за то, что ты посчитаешь слабостью. Но подумай, Анхель, какова истинная причина твоего намерения спасти Поля?

Я рассчитывал, что Хенаро будет меня переубеждать, попросит отказаться от моих планов. Но нет, он не стал этого делать. Он выдвинул против меня обвинение…

— И в чем же она, на твой взгляд? — зло бросил я.

— Ты едешь к Вуду не за тем, чтобы спасти отца, Анхель, — грустно сказал Хенаро. — Признайся себе в этом. Ты едешь туда, потому что хочешь сделать то, что не удалось твоему отцу. Ты хочешь победить его, взять над ним верх. И я боюсь…

Хенаро замолчал, опустил глаза…

— Чего же ты боишься? — сказал я, чувствуя, как у меня дрожат колени.

— Я боюсь, что в какой-то момент эта безумная цель настолько ослепит тебя, что тебе станет все равно, какова эта победа…

— В смысле — «какова эта победа»? — я прищурился. — Что ты имеешь в виду?

— Быть лучше кого-то или быть хуже кого-то в некоторых ситуациях — это одно и то же.

— В каких это ситуациях, интересно? — усмехнулся я.

— В каких? — переспросил Хенаро и внимательно посмотрел на меня. — Ты не знаешь?

— Нет, не знаю, — честно признался я, вообще не понимая, к чему он клонит.

— В тех ситуациях, когда ты боишься быть таким же, — спокойно и с какой-то особенной, пронзительной грустью в глазах сказал Хенаро.

Я замер. В голове вдруг не стало ни одной мысли. Мгновение пустоты. Еще одно, третье… И вот уже ужас и лютая ненависть объяли меня изнутри.

— Глупость, — зло прошептал я, развернулся и, хромая и спотыкаясь, побежал прочь. — Глупость, Хенаро! Это глупость и бред!

— Анхель, нет ничего более обманчивого, чем отказ от цели, — раздалось мне вслед. — Именно в тот момент, когда ты думаешь, что ты от нее отказался, она и берет верх!

— Бред! — орал я.

— Я буду рядом, — прошептал дед.

Не знаю, вправду ли он сказал это, или мне только почудилось. Я уже был слишком далеко от него, чтобы различить шепот. Может быть, я просто хотел это услышать? Нет, не хотел…

Соленый морской воздух. Это именно то, чего мне так долго недоставало. Легкий бриз, бездонное небо над головой, бесконечное пространство вокруг и настоящий соленый морской воздух.

Попасть из Мексики на Гаити — дело совсем нетрудное. Для этого любой желающий фиктивно оформляется в рыболовецкую команду — или на мексиканское судно, намеревающееся зайти на Гаити, или на гаитянское, оказавшееся волею судеб в Мексике.

Этот «туристический» бизнес хорошо налажен на восточном побережье, а конкурирующих «агентств» здесь более чем достаточно. Поэтому, едва я оказался в порту, ко мне тут же подошли и за вполне умеренную плату предложили такой «круиз» до Гаити.

Теперь наконец я почувствовал легкость. Мое тело еще продолжало болеть от ран, у меня по-прежнему не было сна, я все так же чувствовал себя запутавшимся и уставшим, но я ощутил легкость и свободу. Теперь у меня не было никакой цели. Я освободился.

Стоя на корме небольшого рыболовецкого судна, я смотрел вдаль.

Я не буду думать ни о чем. Мне осталось лишь одно дело, мой долг. Я выплачу его и исчезну. Я не буду возвращаться в Россию, не вернусь и в Мексику, я просто исчезну. Как и где? Об этом я решил пока не думать — пусть это будет тайной даже от меня самого.

Мне чудилось, что самое страшное в моей жизни уже позади. Я был счастлив, пройдя через ад «грибного» сна, мне все стало безразлично. Лишь временами на меня нападали тревожные мысли. Бессвязные обрывки воспоминаний…

То мне ни с того ни с сего становилось неловко из-за того, что я разбил глиняный горшок в доме Риго. И я начинал переживать, думать, как бы мне загладить свою вину перед ним. То вдруг виделись глаза Андрея. И я пытался скорее избавиться от этого почему-то ужасно тягостного для меня воспоминания. Спрятаться от него как черт от ладана.

Потом я начинал думать о своей матери. О том, как я обнимал Лихо, не чувствуя привязанности и лишь играя сыновью любовь. Но этот обман почему-то совершенно меня не расстраивал. Было даже как-то весело.

Еще я вспоминал старуху — как она остановила машину. И тогда в памяти всплывали бессонные ночи, проведенные в бесконечных разговорах с отцом. Я разговаривал с ним через браслет, но не думал, что это странно или как-то неправильно.

Я собирался изменить мир, мне все было ясно…

«Бог видит тебя, Бог слышит тебя, Бог знает, что ты делаешь» — вдруг как гром среди ясного неба прозвучало в моей голове.

Откуда я помню эту фразу? Откуда?..

И тут в считанные секунды небо потемнело, его заволокли тяжелые черные тучи. Заморосил; мелкий дождь. Море, до того спокойное, чистое, пошло нервной рябью, словно предупреждая нас о грозящей беде.

— Штормовое предупреждение! — надрывно закричал капитан с верхней палубы. — Всем занять свои места! Остальным — укрыться на нижней палубе! Живее! Это буря! Черт бы вас побрал, живее! Откуда такой шторм? Черт! Живее! Живее!

«Потерял человек свой ум, зачем ему душа? — глубокомысленно изрекла в моей голове старуха. — Душа ему и так не принадлежит. А если он свой ум потерял, как же ему душу его доверить? Все. Прощайся. Хочешь сохранить душу — сохрани свой ум. А не хочешь — жри, что тебе рассказывают, верь — «по-моему», "по-твоему", «по-нашему», "по-вашему" — душа твоя больше тебе не принадлежит. Не смог сохранить — отдай! Я заберу. Сдохнешь ты скоро. Убить кого-нибудь задумал?»

«Сдохнешь ты скоро. Убить кого-нибудь задумал?» — две эти фразы, сказанные старухой в разное время, странным образом сошлись в моей голове и оказались рядом. Одно с другим. Она говорила о двух разных смертях — моей и чьей-то еще? Или…

Я перестал что-либо понимать. Мне казалось: еще секунда, еще одно мгновение — и моя голова лопнет как переспевший арбуз. Только что мне было так хорошо! Так свободно… Я понимал все. Точнее, разочаровался в возможности понять что-либо и успокоился. Оставил позади. Но это мое проклятие вновь вернулось. Зачем?! За что?!

Несчастное рыболовецкое судно мотало из стороны в сторону — туда-сюда, как щепку в горной реке. Казалось, штурман специально ловит каждую волну, чтобы она со всей своей силой ударилась о борт этой ветхой посудины. И — не одна, так другая — перевернула корабль.

«Если у тебя есть цель, ты не должен бояться жертвы, — монотонно, каким-то почти нечеловеческим голосом сказал во мне Поль. — Если у тебя есть цель, нужно быть готовым заплатить самую высокую цену. Ты требуешь у меня самое дорогое… Что ж, если у тебя есть то, о чем я прошу тебя, бери у меня все, что пожелаешь. Бери без разговоров. И закончим на этом…»

Небо, пухнущее от грозовых разрядов, обрушивалось вниз потоками воды. На палубу, что ходила ходуном, будто ее закрепили на роликовых коньках, одна за другой, словно языки морского чудовища, закатывались огромные волны. Океан приготовился проглотить жалкое суденышко, решившееся заглянуть в его глотку.

Один из моряков увидел меня с трудом удерживающимся на ногах на опустевшей корме.

— Эй! Что ты там стоишь?! Сюда! — я едва различал этот голос, теряющийся в шуме воды и оглушающих раскатах грома.

Завороженный увиденным, я, промокший насквозь, продолжал стоять на том же месте, обдуваемый диким промозглым ветром. Я держался за металлическую трубу, приваренную к палубе для закрепления рыболовецких сетей, и не отрываясь наблюдал за безумствующей стихией.

— Черт бы тебя побрал! — раздалось совсем рядом, прямо у меня над ухом. — Ты с ума сошел?!

Этот человек скатился ко мне по скользкой палубе, обвязавшись веревкой, закрепленной за один из выступов корабельной надстройки.

— Хочешь, чтобы тебя смыло ко всем чертям?! — орал он. — На обед акулам собрался?! Держи конец!..

Я отрицательно покачал головой.

— Давай!!! — зло кричал он, тыча в меня веревкой. — Затянись! Давай!!!

Я снова отрицательно покачал головой.

— Псих! — раздраженно отрезал волонтер-спаситель. — Ну, как знаешь… Хочешь — оставайся!

Он быстрыми движениями привязал меня к металлической трубе, затянул веревку несколькими узлами. И ловко забрался по образовавшемуся канату вверх, к надстройке корабля. Мелькнул свет открывшегося на мгновение люка, и матрос скрылся внутри судна.

Грозовые разряды в очередной раз разорвали небо.

«Ты так и не остановился… — заговорила во мне Лихо. — Цель поглотила тебя… Жертву ты принес сам… Когда тебе кажется, что ты знаешь — «как», руки начинают гореть. Человек слепнет, когда думает, что цель близка. Слепнет. Но это мираж. Мираж… Чем, тебе кажется, ты ближе подошел к своей цели, тем на самом деле она дальше от тебя. Это так, Анхель…»

Корабль вертело вокруг оси, словно он не многотонная шхуна, а флюгер на городской ратуше. Раздался страшный хруст натянутых переборок.

«Ты хочешь изменить мир? Сотворить чудо? — зло прошептала Тень. — Но знаешь ли ты, что не так сложно завладеть силой, как удержать ее?.. У тебя ничего нет для этого, кроме твоего желания, а этого мало. Они идут лишь туда, где есть недостаток… Но когда я дам тебе эту силу, этот недостаток исчезнет и твои желания переменятся. Говорю тебе, одного желания — мало!»

Гигантская волна шла на правый борт. Я сначала даже не понял, что это волна. Казалось, что корабль просто в очередной раз накренился, приблизив меня к поверхности океана. Но нет, это не корабль заваливался на бок, это огромная волна подняла его на десять, а то и пятнадцать метров вверх, пронесла над водой и с чудовищным грохотом, словно собака, наигравшаяся с мышью, бросила вниз.

«Бог видит тебя, Бог слышит тебя, Бог знает, что ты делаешь»?

— Откуда я помню эту фразу?! Откуда?! — закричал я, глядя, как разверзнувшиеся небеса на моих глазах сменяются разверзнувшейся пучиной моря. — Откуда я ее помню?!

«Тебе кажется, ты все понял? — спросил голос, когда корабль перевернулся и пошел ко дну. — Если бы ты был таким, каким хочешь быть, ты бы не спрашивал чужого мнения… Твой ответ говорит о том, что тебя — двое… Можно ли прийти туда путем, который создан мыслью? Видишь, я всегда здесь…»

— Замолчи! — заорал я, захлебываясь соленой водой. — Замолчи!

Меня почему-то не качало, только мутило изнутри. Резкий позыв рвоты, и я исторг из себя зловонную воду — едкую соленую воду, перемешанную с частицами желчи.

Я открыл глаза и увидел небо — высокое, прозрачно-голубое, безоблачное.

Было странно чувствовать под собой твердую почву. Где я?.. Песок. Желтый мокрый песок. С трудом отыскав в себе силы, я приподнялся на локтях. Земля. Не может быть… Земля! Я выжил.

— Ну что ты развалился, дурак? — где-то невдалеке раздался знакомый старушечий голос.

— Ты?.. — я не поверил своим глазам. Старуха! Та самая, которую я встретил на автобусной остановке. Та самая, которая была в моем сне. Она здесь?! Не может быть… Но где я нахожусь? Что это за земля?

— Нет, не я, — зло передразнила меня старуха. — А кем я еще могу быть?! Конечно, я. Вот почему ты такой безмозглый?! Несчастье на мою голову!

— Где я? — прошептал я, вытирая песок с губ и оглядываясь по сторонам.

Уходящий за горизонт дикий пляж. Метрах в пятидесяти — линия леса: пальмы, лианы, зеленые тропики.

— На том свете! — буркнула старуха. — Где еще ты можешь быть?! Все покойники на том свете!

Я посмотрел на нее… и заплакал. Нет, не потому, что я ей поверил. Нет, наоборот. Потому что это было неправдой. Я не умер. Я почему-то опять не умер…

— Сделаешь свое дело — и помрешь, — деловито сказала старуха, словно прочитав мои мысли. — Дело решенное. Хватит ныть! Вставай! Развалился тут…

— У меня нет никакого дела, — я отрицательно покачал головой, отчего мокрые, спутавшиеся, в песке и какой-то тине волосы упали мне на лицо.

Я ощущал абсолютную внутреннюю опустошенность. Абсолютную. Словно меня выела изнутри стая голодных термитов.

— Нету у него дела! — в негодовании воскликнула старуха. — Это надо же! Нету у него дела! Вы посмотрите, люди добрые, нету! А что ты тут делаешь, если нету у тебя дела?! Ты сам-то подумай, что за ерунду говоришь! Вот дурак! Не ожидала я даже, что такой дурак будет! Ужас! Я старая женщина… За что мне все это?!

— Уйди, — прошептал я, ложась на песок, у меня не было сил, чтобы даже просто слушать ее. — Просто уйди.

— Уйти?! Мне мертвец нужен! — взвизгнула старуха. — Понял?! Так что давай вставай! Хватит себя жалеть! Что за мужики пошли?! Смерть!

Я вдруг засмеялся — тихо, беззвучно, легкой судорогой диафрагмы. Она смешная — моя смерть. Очень смешная…

— Что ты ржешь?! — продолжала орать старуха. — Умом тронулся?! А ну вставай! Вставай — тебе говорят!

— Ты так забавно это сказала: «Что за мужики пошли?! Смерть!» — прошептал я и через секунду добавил: — Оставь меня, ладно? Уйди…

— Ну уж нет! Мы так не договаривались! Ты все это затеял, ты и расхлебывай! Нечего тут… Взбаламутил, понимаешь, а потом — на тебе, в кусты! Нет уж, вставай и делай!

— Что я затеял? — я скосил глаза, чтобы увидеть эту сумасшедшую.

Мне было не то что странно или непонятно, мне было обидно! Ведь я ничего не затевал. Ничего! Почему она не отстанет от меня?

— Да все! — в абсолютной уверенности ответила она. — Все ты и затеял!

— Да что — все?! Что я затеял?! — прокричал я, снова привставая на локтях.

— Да все! Все ты затеял! — передразнила меня старуха. — Или это не ты мучился своими духовными кризисами, носился с ними по пустыне как с писаной торбой?! Не ты смысл жизнь искал, жить не хотел, как нормальные люди живут?! Не ты, скажешь?! А в Россию не ты поехал, спаситель человечества?! Не ты Скрижали искал?! Не ты?! Ну и хватит, значит, дурака валять, вставай!

— Откуда ты знаешь про Скрижали? — мне вдруг стало как-то неловко и дурно. — Кто тебе сказал?

— Ты же не своим умом живешь, дурак! Поэтому и известно! — прокричала старуха и театрально вскинула руки, словно собиралась пожаловаться небесам за то, что они выдали ей на руки такого форменного придурка. — Вот ну не дурак?! Ну не дурак он после этого?!

— Прекрати, — прорычал я, измученный ее ехидством, глупым кокетством, театральными фразами и жестами. — Откуда ты знаешь про Скрижали? Отвечай!

— Господи! — так же наигранно взмолилась старуха, но потом вдруг опустилась передо мной на корточки и затараторила с какой-то совершенно особенной обстоятельностью и серьезностью, методично загибая пальцы: — Тебе этот мир не нравился? Не нравился. Ты решил его изменить? Решил. Знания тебе нужны были?.. Нужны. Ты пошел искать. Пошел. Искал и нашел. Так? Так. Но понял, что знаний мало, нужна и сила еще. Так дело было? Так. Узнал, что отец такой же авантюрист был, как ты, и тоже силу искал, мир собирался переменить. Все правильно, ничего не путаю? Ничего не путаю. И вот мы теперь здесь, где твой отец жизнь заложил — и свою, и твою — ради этой силы. Понятно излагаю? Понятно. А теперь спроси меня, что ты делаешь сейчас, лежа на этом песке?

Я пережил настоящий шок. Откуда ей все это известно? Откуда?!

— И что я делаю?..

— Валяешь дурака! — заорала на меня старуха, вскочив на ноги. — Он ничего не затевал, оказывается! Это надо же! Ничего не затевал! Боже мой… Да за-те-вал же!!! Слышишь меня?! Затевал! А сейчас струсил! В штаны наложил от страха. Всего боишься — и что есть у тебя цель, и что нету у тебя цели, и что убьешь ты кого-то, и что сам убьешься. Всего боишься! И отца боишься вызволить, потому как непонятно, чем это обернется. И боишься не вызволить, чтобы самому себе подлецом не казаться.

— Замолчи!

— Всем угодить, всего добиться и не вымараться! Вот твой план! А такого не бывает! Понял меня?! Не бывает! С роду не бывало — и не будет никогда! Взялся — так делай! Нечего обратный ход давать. Да и нет у тебя обратного хода! Нету! Вот допустим, брошу я тебя сейчас, как ты просишь, чем, думаешь, дело кончится?

— Чем кончится? — прошептал я.

— Да все тем же!!! — заорала старуха. — Не остановишься ты! Не остановишься! Но только я знаю, где того колдуна искать, что тебе нужен, а ты — нет! Поэтому со мной ты его найдешь, а сам по себе — всю жизнь искать будешь. Вот и вся разница! Так что решай — или ты встаешь сейчас, немедленно, или оставайся лежать и потом сам выкручивайся как знаешь!

Я смотрел на нее и не мог понять — как же мне поступить, что делать?

— Я остановлюсь, — неуверенно сказал я. — Я остановлюсь. Я смогу.

— Ты дурак совсем или прикидываешься?! — взвыла старуха. — У тебя же знание есть, а оно — бремя! Как ты не поймешь этого никак?! От цели ты хочешь отказаться… Вранье это. Как ты можешь отказаться от цели, если у тебя знания есть?! Скрижали твои чертовы! Ты сам-то подумай! Раскинь мозгами!

Мне стало дурно и страшно. Она права… Злая, жестокая правда. Я не остановлюсь. Не смогу.

— И к колдуну ты идешь не за тем, чтобы отца своего спасти, — продолжала старуха. — Не за тем! Хватит врать! Оправдания все это. Одни оправдания. Ты к колдуну идешь, чтобы силу у него забрать и чудо совершить. Но убить тебе его просто так совестно, вот ты и обманываешь себя, говоришь, что убьешь его ради спасения своего папаши безмозглого! А я тебе говорю: хватит врать! Не можешь избавиться от цели — признай, что она у тебя есть. Идешь за силой — так и иди за силой, а не говори, что отцу на выручку собрался! Понятно?!

Все. У меня больше нет сил сопротивляться. Все. Сколько я ни увиливал, сколько ни пытался скрыться от правды, она настигла меня. От правды не уйти. Можно врать самому себе, но какой смысл?

Я заплакал. От горя, от безысходности. Знание — бремя. Если ты знаешь, ты уже себе не принадлежишь. Лучше не знать. Но если узнал… Дальше — только нести. И лучше сразу, по прямой, не петляя — к цели.

Но за что мне все это?! За что?! За что?!!

— Вставай! — строго скомандовала старуха. — Времени совсем нет. Все вышло. Ты уже пятнадцатые сутки не спишь. Сдохнешь скоро! Совсем скоро. Как до сих пор жизнь в тебе теплится, не знаю. Все от страсти твоей, от цели…

Старуха ведет меня по — лесам, по горам, ущельям и долинам. Где-то там, в зарослях джунглей, живет тот колдун Вуду, который лишил моего отца жизни. Он где-то там, далеко. Но мы дойдем туда. Обязательно дойдем. И я убью его. Это стыдно. Убивать нельзя, нехорошо, но я убью. Если у него есть сила, которая мне нужна, я убью его. Я должен довести это дело до конца. В противном случае не стоило и начинать.

Да, я сам заварил эту кашу. Мне недоставало той жизни, которая у меня была. Мне хотелось большего. Я хотел знания, хотел соприкоснуться с истиной, я хотел изменить этот мир, потому что в нем мне плохо. Я не чувствую себя счастливым в мире, где все неправильно, где люди разобщены, где всем и каждому наплевать на себя, на других, на истину. Что делать, коли это так? Это правда. Мир Богу не удался.

Конечно, можно, как мои друзья, верить в то, что все когда-нибудь изменится: люди осознают, что живут неправильно, потянутся к знанию, объединятся, захотят измениться… Можно в это верить. Но только время не ждет. Часы тикают все быстрее и быстрее. Цивилизация превращается в стойло, люди — в жвачных животных, которые только и умеют, что потреблять. Света не становится больше. Его становится меньше.

Это мой последний бой, моя последняя схватка. Не на жизнь, а на смерть. Я потратил массу сил, чтобы изменить этот мир. Я старался. Но все напрасно, ведь это были мои внутренние усилия, и они ни к чему не привели — и не могли привести. Даже перед лицом катастрофы люди не готовы к объединению. Они гордятся своей индивидуальностью, не понимая, что настало время, когда их индивидуальность — яд, а не лекарство.

Гордая, непокорная индивидуальность оказалась фикцией! «По-вашему», «по-нашему», «по-твоему», «по-моему»… Что такое это наше «субъективное мнение»? Искусно присвоенное чужое мнение. Никто не живет своим умом, все повторяют одни и те же заученные фразы, но в разных вариациях и под разным соусом, искренне считая, что это «их» мнение. Забавно. Было бы забавно, если бы не было так грустно и так фатально.

— Долго еще? — спросил я у старухи, когда мы присели, чтобы передохнуть.

— Самую малость… — соврала она.

— Понятно, — протянул я, осматривая свои раны, открывшиеся от влажности и страшного физического напряжения. — Дойду ли?..

— Дойдешь, никуда не денешься, — фыркнула старуха. — Не ной!

Я посмотрел на нее и улыбнулся:

— А я, знаешь, когда увидел тебя в первый раз, подумал, что ты моя смерть. А ты, оказывается…

— Смерть и есть, — оборвала меня старуха. Она сказала это безразличным тоном, без своего обычного ехидства или подтрунивания.

— Что?.. — комок застрял у меня в горле.

— Смерть и есть, — повторила она. — А у нас что, вечер откровений?

— Ты смеешься… — понял я, и на мгновение мне стало легче. — Смеешься ведь?

— Да, я смеюсь, — ответила старуха. — Я смеюсь. И я твоя смерть. Что-то еще?

— Нет…

— Не «нет», а «да». А ты что, не знал, что твоя смерть всегда рядом? — старуха была искренне удивлена. — Она всегда рядом. С каждым. Это же так просто… Неужели ты не знал этого?

— Ты моя смерть? — прошептал я, чувствуя, как мурашки бегут по моей спине.

— Что ты так испугался? — пожала плечами старуха. — Ты же с самого начала это знал. Разве не так? Просто врал себе, и все. Но знал же…

— Знал, — кивнул я.

— Вот я и говорю тебе, ты не своим умом думаешь, не своим! И что выходит?.. То и выходит…

— И когда ты меня заберешь?

— Тебе решать, — бросила старуха, встала и пошла. — Не отставай… Нет времени. Совсем нет.

Солнце подобралось к линии горизонта и окрасило небо в яркий, резкий, ранящий красно-оранжевый свет. Мы были в пути более суток. Я не чувствовал ни своего тела, ни себя самого. Я плелся на последнем издыхании, понимая, что встреча с колдуном Вуду — мой последний шанс. Сегодня все решится: или — он, или — я.

Я иду убить — или быть убитым. Впрочем, моя жизнь и так уже принадлежит этому человеку, этой Тени. У меня никогда и не было моей, своей жизни. Я всегда жил чьей-то, «не своим умом». И даже сейчас… То же самое. Мой отец нашел силу, я несу ему украденные мною Скрижали. У меня нет ничего своего. Да, я не живу. Я только повторяю…

Но что значит — выполнять миссию? Это значит — выполнять нечто, что не было твоим изначально, делать что-то, что было «спущено» тебе «сверху». Но что тогда такое — твоя жизнь, если даже твоя высшая миссия — и то лишь некое задание, которое не является подлинно твоим, внутренним, личным. Что такое — твоя жизнь?!

Можно ли умереть, если ты не жил вовсе? И может быть, страх смерти, страх, против которого мы столько боролись, и заключается в этом — страшно умирать, если ты и не жил, если тебя и не было?

Все потеряло смысл. Все стало каким-то ущербным, пустым и никчемным. Я просто заведенная машина. И даже если я верю в то, что я делаю, это ничего не меняет. Я лишь выполняю чью-то волю…

Так есть ли у меня цель? Да, есть. Я хочу покончить со всем этим. Я или умру, или изменю этот мир. Или то, или другое. Но разве это моя цель? Умертвить себя — разве это может быть моей целью? А желание изменить мир? Разве у моего отца была другая цель? А еще у сотен тысяч других людей?..

Так, может быть, мне стоит остановиться? Но если я остановлюсь, разве это будет моей остановкой? И когда я движусь, и когда я стою на месте, я или движим, или остановлен. А меня самого нет!

Так кто же — я?.. Кто?!

Слезы полились у меня из глаз. Я — никто. Я никогда не жил своим умом. Я никогда не жил. Я — пустое место. Кто-то когда-то кому-то отдал мою жизнь. Но страшно не это, страшно, что это в принципе возможно.

А если возможно, то разве у нас есть наша жизнь?

Это какой-то абсолютный тупик — нас произвели на свет, и нас уберут с этого света, когда посчитают нужным. Полное отсутствие какой-либо свободы! Полное!

Огромные двухметровые деревянные фигуры, вкопанные в землю. Целый лес из покосившихся идолов. Круглая площадка вокруг кострища, абсолютно вытоптанная во время ритуальных танцев земля. Страшное, запущенное, голое место далеко в горах — только темно-красная почва, и ни одного растения, деревца или цветка.

— Все, пришли, — сухо сказала старуха, показывая мне на хижину, находящуюся на почтительном от нас расстоянии. — Он там. Дальше ты иди один.

— Почему один? Ты меня оставишь?

Я еле держался на ногах. В глазах двоилось. Я смотрел на это кладбище идолов и понимал — это конец. Мой конец. Начала не было, но конец — вот он, здесь.

— Мне туда нельзя, — сказала старуха и села на землю. — Один иди.

— Что ж это за место такое, что даже Смерти туда путь заказан? — я смотрел на хижину, чувствуя, что ноги мне отказывают, что сердце мое уже не бьется, а лишь имитирует свой ход — бум-бум-бум.

Я вдруг почувствовал, что во мне столько отчаяния, что раздели я его сейчас со всеми людьми — и в этом мире уже никогда не будет улыбок, не прозвучит радостного смеха, никогда и никто не произнесет слово «счастье».

— Вот — на, возьми, — старуха развязала свой узелок и достала оттуда странный предмет.

Нож.

— Что это?..

— Это ритуальный нож Вуду, — ответила старуха.

— Ритуальный нож? — не понял я.

— А ты забыл, зачем шел? — прошипела она. — Или ты собрался голыми руками его убить?

— Убить… — прошептал я.

Только сейчас я наконец понял, что все происходящее со мной не сон и не забытье. Все по-настоящему. Я иду к шаману Вуду, чтобы убить его. Убить.

Дрожащими руками я взял нож из рук старухи, присмотрелся к нему — металлическое лезвие, деревянная рукоять со множеством странных, непонятных рисунков.

— Все. Иди, — деловито сказала старуха. — Папаше привет передавай.

Я шел к хижине шамана, едва переставляя ноги. Мне казалось, что они утопают в земле, вязнут. И только когда я смотрел на них, удавалось сделать следующий шаг. Но стоило мне отвести от них взгляд, посмотреть вперед, прямо перед собой, тут же возникало чувство, что я по колено в земле и падаю.

Замерев на пороге, я не хотел идти дальше. Я не мог вступить в эту темноту, в этот ад.

Я повернулся. Позади, в просвете между идолами, едва различимая на таком расстоянии, виднелась моя Смерть. Старуха стояла и смотрела мне в спину.

Убей или умри.

— Я умру, — прошептал я, зная, что, хотя старуха и не услышит мой голос, она узнает о моем решении.

Я отдернул тряпичное полотнище, скрывавшее вход в хижину, и ступил в темноту.

В центральной части, прямо на полу, были расставлены какие-то странные предметы — ритуальные жезлы, черепа, подсвечники, столики с баночками и мензурками, тут и там лежали тушки убитых животных.

У меня возникло странное чувство. Казалось, хозяин только что был здесь, но вот что-то случилось, и он, не успев привести свое жилище в порядок, бежал прочь. И вместе с тем я ощущал здесь присутствие другого человека.

Он был здесь. Мой враг.

— Зачем ты прячешься?.. — прошептал я. — Я не буду тебя убивать. Я пришел за своей смертью, а не за твоей.

— Ты уверен, что хочешь этого? — из глубины хижины раздался странный гортанный голос.

Я рассмеялся. Слезы катились у меня из глаз, но я смеялся. Глупо и странно. Нет, даже не странно, а просто глупо.

— Зачем ты меня спрашиваешь? — прохрипел я сквозь свой беззвучный смех. — Делай!

— А зачем ты меня торопишь? Боишься передумать?

Меня объял ужас.

«Боишься передумать?.. Боишься передумать?.. Боишься передумать?..»

— Не спрашивай меня ни о чем, — попросил я. — Не спрашивай. Я раздавлен. Меня нет. Так что не спрашивай. Я просто хочу сделать хоть что-то свое. Хоть что-то… Я прошу о смерти.

— И ты не выручишь своего отца? — удивился голос.

Я вздрогнул.

— Это бред! — выкрикнул я. — Прошлое! Он давно умер. Все кончено!

Я с силой дернул браслет. Металлические скобы жалобно взвизгнули, и драгоценные камни покатились по полу.

— И тебе больше не нужна сила? — с еще большим наигранным удивлением спросил голос. — Ты больше не хочешь изменить этот мир?..

— Нет! — закричал я.

— Откажешься от чуда? — в голосе моего собеседника вдруг прозвучало сомнение и даже испуг.

— Не хочу! Делай!

Злость, поднимавшаяся у меня изнутри, пошла вверх — от живота к самому горлу, и ударила в виски, пытаясь вырваться наружу. Я сделал шаг, другой. Вперед, по направлению к голосу. Рукоять ножа впилась мне в ладонь.

— И ты вот так отпустишь Скрижали?.. — не веря в происходящее, забормотал голос. — Отступишься от всего, что ты делал? Предашь Истину? Скрижали… — Он начал меня уговаривать, словно молил о пощаде: — Подумай! Источник Света! Ты не можешь…

— Я могу. Могу… — прошипел я, переполняясь отчаянием и гневом. — Я могу! Я готов! Все кончено! Сделай это!

Я шел на голос и вот уже видел перед собой силуэт. Громоздкое создание в черном просторном балахоне или плаще маячило передо мной. Он — этот страшный шаман — был передо мной. Убийца моего отца. Мой убийца.

Я прошел весь путь до конца. Я дошел. И вот он — тот, кому от самого моего рождения принадлежит моя жизнь. Тот, кто посчитал себя вправе потребовать себе мою жизнь. Вот он, передо мной, в этом черном одеянии.

— Сделай это!!! — заорал я и схватил его за полы плаща. — Сделай!

Что было сил я дернул одеяние шамана. Покрывало слетело…

— Нет, сделай сам… — удовлетворенно, спокойно ответил голос.

Я стоял перед огромным, во весь рост зеркалом и смотрел на свое собственное отражение.

Высокая фигура ссутулившегося человека с занесенным для удара ножом.

— Сделай… — повторил он. — Позволь своей цели уничтожить тебя.

Я стоял перед своим отражением.

«Убить кого-нибудь задумал?.. Сдохнешь ты скоро…» — сказала моя Смерть.

Слезы покатились из глаз.

Сейчас все закончится.

Убить шамана…

Человек в зеркале вздрогнул. Нож в его напряженной руке медленно пошел вниз. Острие блеснуло у самой груди.

«Тебя — двое», — повторил Источника Света из моего сна.

Колющая боль жадным пламенем лизнула область сердца.

Передо мной — тот самый шаман. Тот, кому от рождения принадлежит моя жизнь. Его жизнь.

«Что значит: мысль там, куда ты идешь?» — прошептал во мне Источник Света.

Мне одному принадлежит моя жизнь. Да! Я понял это! Мне одному… Я понял это не логикой, не умом, не мыслью. Я понял это внутри…

Смерть не имеет никакого отношения к жизни. Это другая реальность. Да! И мне принадлежит моя жизнь, а не смерть. Мне одному! И этого довольно! Довольно!

Моя жизнь!

«Я всегда здесь…» — повторил Источник Света.

Я улыбнулся.

Ноги подкосились, словно кто-то резким движением дернул меня за щиколотки.

Человек в зеркале упал на пол.

— Сюда! — услышал я сквозь опускающуюся на меня пелену смерти.

— Данила, ты?.. — прошептал я, не веря своему счастью.

— Нашел?! — послышался тревожный голос Андрея. — Господи, нашли! Нашли! Слава богу!

— Андрей?.. — я чуть повернул голову. Данила, а вслед за ним и Андрей, переступив порог моей хижины, ворвались внутрь.

— Успели! — чуть не плача прошептал Данила, прижимая к груди мою голову. — Анхель! Анхель, господи! Успели! Успели…