Каждый день они ездили за продовольствием в Айербе. Однажды утром Аугусто встретил Берту. Он уже знал, что она там. Ему об этом сказал Патрисио, батальон которого расположился на отдых в соседней деревне.
Аугусто, погрузив провизию, иногда отправлялся на ту улицу, где, по словам Патрисио, жила Берта. Слоняясь по городу или же сидя в кафе на площади, он думал о том, что было бы хорошо ее встретить, но думал как-то отчужденно, без волнения.
И вдруг он встретил Берту на одной из тихих, безлюдных улочек. Было уже около двенадцати. Солнце щедро лило на улицу свои ослепительные лучи, и в их дрожащем свете все вокруг словно трепетало в призрачном танце. Берта шла одна. В мареве солнечного дня казалось, будто она плывет по воздуху. Сердце Аугусто забилось. Он привык думать о Берте как о чем-то недосягаемом, нереальном, несбыточном, точно она была далекой, счастливой мечтой. Теперь он понял: что-то росло в его душе, незаметно и упорно, и девушка оставила в ней след, гораздо более глубокий, чем он думал.
Берта протянула Аугусто руку и очень непринужденно заговорила, обращаясь на «ты»:
— Привет! Вот это встреча! Как поживаешь? Аугусто вздрогнул, он почувствовал какое-то приятное смущение.
— Хорошо, спасибо.
— Что ты делаешь в Айербе?
— Я ведь ротный каптер и каждый день езжу сюда за продовольствием.
— Правда? А я не знала.
Они пошли рядом.
— Я уже слышала, какое несчастье постигло ваш батальон. Бедный Алдама! Славный был парень.
— Да, такие, как он, нечасто встречаются.
— Он очень хорошо к тебе относился.
— Я к нему тоже.
— Какая ужасная война! Верно? Кастро тоже был чудесным парнем. Мне даже не верится, что их уже нет.
Аугусто почувствовал себя неловко.
— Да, это верно.
— Вы сейчас на отдыхе в Пласенсии дель Монте?
— Да.
— Мой зять собирается навестить вас на днях. Как вы там живете? В этих деревнях такая скука.
— Я — хорошо. Главное — далеко от фронта, — улыбнулся Аугусто.
Берта посмотрела на него.
— Боишься?
— Да, немного.
Берта скорчила презрительную мину. Аугусто заметил это.
— Ты удивлена?
— Да как тебе сказать… Такой парень, как ты, должен иметь большую смелость, чтобы признаться в этом. Наверно, мои друзья преувеличивают. Большинство из них на фронте, и все как один говорят, что не знают, что такое страх.
Аугусто усмехнулся.
— Чему ты улыбаешься? — спросила она.
— Да так. А что думает по этому поводу твой зять? Берта с удивлением взглянула на Аугусто.
— А! Теперь понимаю… Он тоже смеялся. Не понимаю, почему вы смеетесь? По-моему, в этом нет ничего смешного.
— Кто не знает, что такое страх, не знает, что такое смелость.
— Неужели?
— Да.
— Что ты хочешь этим сказать? Что мои друзья — хвастуны?
— Ни в коем случае. В тылу я рассуждал так же. Но смелость как раз и состоит в том, чтобы побороть страх.
— И ты его, конечно, поборол, — съязвила Берта.
— Да нет… По правде говоря, не совсем, — улыбнулся Лугусто.
— Ты говоришь так, чтобы меня позлить?
— Нет, почему же! Я говорю то, что думаю.
— Ты первый, от кого я слышу подобные вещи.
— Просто ты привыкла к риторике речей и газет, к тыловому краснобайству. В тылу мы все сказочные герои. На фронте иначе. Там мы люди, самые обыкновенные люди. Одни совершают подвиги. Другие, такие, как мы, просто отбывают службу.
Берта пренебрежительно пожала плечами.
— Я вижу, ты разочарована, — сказал Аугусто. — Но не забывай: то, что мы находимся на передовой, видим все ужасы, страдаем и умираем — уже героизм. Тыловикам этого не понять. Вот и приходится придумывать всякие небылицы о том, что не испытываешь страха.
— Ты так думаешь? Не вижу в этом необходимости.
— А я уверен, что им никогда нас не понять и вряд ли они смогут нас простить.
— Почему ты так говоришь?
— Не знаю. Так мне кажется. Во всяком случае, я убежден, что им нет никакого дела до наших страданий.
Берта казалась раздосадованной, растерянной.
— Ты как-то странно рассуждаешь, — сказала она. Аугусто несколько минут шел молча, думая о своем.
— Очень может быть. Мне еще ни с кем не доводилось говорить об этом.
— Не сомневаюсь, что многому из того, что ты сказал, ты сам не веришь, — беззаботно улыбнулась Берта, давая понять, что не желает больше говорить на эту тему.
Аугусто понял ее и тоже улыбнулся.
— Вероятно, — сказался, — я еще под большим впечатлением последних боев.
— Вот видишь. Не вздумай отрицать, что и на фронте бывают приятные минуты. Друзья говорили мне… — Берта вдруг осеклась.
— Да, — ответил он, — это верно.
Аугусто подумал, что его откровенность встревожила Берту, что она не понимала — или не хотела понять, как, впрочем, и другие, — того, о чем он говорил. Аугусто не упрекал ее за это, потому что уже знал, что его страдания близки и понятны только тем, кто сам их пережил. Кроме того, он чувствовал, как, попав во власть ее женских чар, сам постепенно забывает об ужасах войны.
Аугусто проводил Берту до дверей ее дома. Он хотел назначить ей свидание на завтра, но не решился.
На следующий день Аугусто приехал в Айербе, горя нетерпением повидать Берту. Он быстро погрузил продовольствие и долго ходил по улице, где жила девушка, в надежде встретить ее. Потом бродил по городу. Каптеры из других рот, сидевшие в кафе, кричали всякий раз, как он переходил площадь.
— Эй, дружище, ты что бродишь? Иди сюда, опрокинь рюмочку!
— Сейчас! Мне надо еще кое-что сделать.
Аугусто не встретил Берты ни в тот день, ни на следующий. Раздосадованный, мрачный, сидел он с каптерами в кафе на площади.
— Что с тобой?
— Ничего. А почему ты спрашиваешь?
— Ты какой-то молчаливый.
Возвращаясь в деревню, он обедал и, избегая встречи с Рокой и Эспиналем, шел бродить по полям. Аугусто нервничал, настроение у него было отвратительное. «Какое мне до нее дело! Довольно, хватит о ней думать. Это в конце концов глупо!» Или же на него вдруг нападала какая-то расслабляющая грусть. Он ложился на траву, у подножий деревьев. Дрожащая пористая тень листвы сгущалась. Солнце пригвождало ее к земле золотистыми копьями своих лучей. Аугусто вспоминал прогулки по полям и горам у себя в городке. Вспоминал родителей, сестер. Но мысли опять и опять возвращались к Берте. И к тому, что рассказал Патрисио. Но об этом он старался не думать.
Он встретил Берту только на третий день. Она переходила площадь, болтая с каким-то лейтенантом. Аугусто в этот момент тащил к машине огромный мешок с хлебом. Она холодно поздоровалась с ним едва заметным кивком головы. Аугусто почувствовал себя униженным, его душила злоба, и было только одно желание — никогда больше не видеть ее.
Он не захотел ехать вместе с остальными каптерами и, отправив машину, пошел пешком. Все еще переживая свое унижение, Аугусто брел по главной улице. Вдруг он увидел, как остановилась какая-то машина и лейтенант вскочил в нее. Берта что-то говорила ему и смеялась. Аугусто прибавил шагу. При желании он мог бы повернуть обратно, но ему казалось это трусостью, ребяческим малодушием. Берта пожала руку лейтенанту, и машина тронулась. Берта махала ей вслед. Аугусто пошел быстрее. Он слегка кивнул девушке, мрачно и сдержанно. Машина быстро удалялась.
— Подожди! — услышал он голос Берты.
Он нехотя остановился, раздосадованный собственным безволием. Все это казалось ему бессмысленным.
— Привет! Так и уйдешь, ничего не сказав? Голос Берты звучал мягко и участливо.
— Прости! Меня ждут. Я уже опоздал.
— У тебя очень тяжелая работа, правда?
Аугусто был рад, что она заговорила об этом. Он устыдился своих недавних переживаний.
— Что поделаешь, война. Надо привыкать ко всему, — сказал он с улыбкой. — В окопах под пулями еще тяжелее.
— Опять ты за свое?
— Нет, нет, больше не буду. Что ты делала эти дни?
— Ничего. То же, что и всегда: немного гуляла и много скучала. Вчера со своей сестрой Глорией ходила в деревню, где стоит батальон зятя. Этот офицер из его роты.
— А-а… понимаю…
— Чем ты занимался до войны?
— Работал и учился. К концу июля я собирался оставить работу и посвятить себя занятиям. Я должен был получить степень бакалавра и потом думал поступить на юридический факультет. Да не вышло!
— Скольких ребят постигла та же участь! Кто только выдумал эту войну!
Аугусто посмотрел на нее с удивлением, не веря своим ушам. Неужели она всерьез? Он сделал над собой усилие, чтобы не рассмеяться. «Кто только выдумал эту войну!»
Когда они прощались, Аугусто решился спросить:
— Мы увидимся завтра?
— Ну конечно! В котором часу ты отправляешь продукты?
— Приблизительно в одиннадцать.
— Я буду тебя ждать на дороге, там, где и сегодня.
— Буду очень тебе признателен.
— Вот глупости! За что?
С тех пор они виделись каждый день.
Иногда они шли погулять или сидели на лугу неподалеку от дороги. Берта очень скучала в городке. И общество Аугусто поначалу было ей просто приятно. Но через несколько дней она вдруг почувствовала, что Аугусто ей очень нравится, может быть, даже слишком.
Аугусто влюбился по уши. Берта была первой женщиной, пробудившей в нем столь глубокое и сильное чувство. Тем более что встретилась ему после всех пережитых ужасов, как раз в ту пору, когда он испытывал жестокое, гибельное одиночество, задыхался от тоски и так нуждался в ком-нибудь, чтобы заполнить эту скорбную пустоту чувством, которое смягчило бы его муки и растерянность и вырвало бы из объятий страдания и смерти, куда он был неумолимо брошен.
Однажды, когда они прогуливались, Берта сказала:
— Когда умер мой дядя и я вернулась домой, я думала, что не переживу этого и умру с горя. Тогда я поклялась себе, что выйду замуж только за богатого человека. Теперь я уже не так уверена в этом.
Аугусто привлек ее к себе.
— Ты говоришь правду?
Она молча смотрела ему в глаза. Рот ее был полуоткрыт, взгляд горел. Аугусто чувствовал, как дрожит ее тело.
— Я люблю тебя, Берта!
Он поцеловал ее в губы. Берта задохнулась. Казалось, силы покидают ее, но она тут же взяла себя в руки.
— Оставь меня.
— Что с тобой?
— Ничего. Я не верю тебе.
Аугусто посмотрел на нее растерянно и смущенно.
— Зачем ты так говоришь?
— Я не верю тебе. Ты правда меня любишь?
— Ну конечно. Ты сама знаешь.
— Ничего я не знаю.
Она холодно простилась с ним и несколько дней не приходила на свидание. Аугусто пришлось обратиться к соседке, и та сказала, что Берта каждое утро уезжает на машине с офицером моторизованных войск. Аугусто совсем отчаялся. Каждое утро он являлся в условленное место и, когда снова увидел ее там, почувствовал неудержимую радость.
— Зачем ты так сделала? — спросил он дрогнувшим от обиды голосом.
— Затем, что я тебе не верю. Я же сказала.
— Но разве я тебе причинил какое-нибудь зло?
— Нет. Я тебе не верю, потому что ты мне слишком нравишься.
— Берта!
Он хотел поцеловать ее, но она его отстранила.
— Не надо! Оставь меня. Я пришла проститься с тобой. Я не хочу тебя больше видеть. А с этим идиотом я ездила, потому что…
Аугусто не дал ей договорить и с силой притянул к себе.
— Пусти меня!
Он не послушал ее и поцеловал в губы. Берта ответила ему страстным поцелуем. Она прижалась к Аугусто, и он ласкал ее тело. Близость женщины воспламенила его. Он полыхал в огне счастья и желания. Берта покорно позволяла обнимать себя, но Аугусто удалось побороть сладкое опьянение.
Он тихонько отстранился. Берта смущенно смотрела на него.
— Ты любишь меня? — спросила она, покраснев.
— Всей душой. Я не представлял, что могу быть так счастлив. Все это кажется мне сном. Что бы со мной ни случилось, я буду любить тебя всю жизнь.
— А если я опять заставлю тебя страдать?
Аугусто с удивлением взглянул на нее.
— Зачем ты так говоришь?
— Я неблагодарная эгоистка и всегда заставляю страдать тех, кого люблю: родителей, Глорию, дядю. Сестра говорит, что я взбалмошная, сумасбродная и легкомысленная, как ребенок. И как ребенок, жестока. Предупреждаю тебя.
— Я не верю этому!
— Почему?
Она повернулась к Аугусто. В ее широко открытых глазах застыло изумление, казавшееся искренним.
— Я говорю правду, — продолжала она. — Я причиняла дяде много страданий. Однажды зимой он меня отругал, а я выскочила на крыльцо в ночной рубашке. Простудилась, заболела воспалением легких. Больше он никогда меня не ругал. Когда дома меня очень уж допекают или перечат мне, я грожусь убежать с каким-нибудь мужчиной. Думаешь, не могу?
— Не знаю, по-моему, нет.
— Еще как могу. Уверяю тебя. Ты должен это знать. Я не Желаю мучиться. Страданий я не вынесу. И я возненавижу тебя, если ты заставишь меня страдать. Я хочу, чтобы ты любил меня такой, какая я есть. Подумай над этим. Ты должен хорошо зарабатывать. Бедность я не терплю. Она меня убьет. Ну что, испугался?
Аугусто опешил. Слова и тон Берты его обескуражили. Он не знал, шутит она или говорит всерьез. Он уже был в полной ее власти.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Слушаю, что ты говоришь, и люблю все больше и больше.
— Я тоже люблю тебя. И буду любить еще сильнее. Да, да. Может быть, я причиню тебе страдания, но ни одна женщина в мире не даст тебе столько счастья.
И для Аугусто наступили дни полного, всепоглощающего счастья. Иногда по вечерам он гулял с Рокой и Эспиналем. Рассказывал им о Берте, мечтал вслух.
— Ты влюблен, как мальчишка, — восклицал Рока, смеясь.
— Не совсем!
— Ну да!
— Ладно, пусть будет по-твоему, — соглашался Аугусто. — Она свела меня с ума не потому, что она красива. Я в восторге от всего, что она говорит и делает. Да! Я самый счастливый человек на земле.
Рока испуганно и грустно смотрел на него. «Вот дурья башка, — думал он. — Такого не переделаешь. Дурья башка!»
— Главное, чтобы она была хорошей девушкой, — сказал он.
— Она очень хорошая, — уверял Аугусто. — Я бы так не говорил, если бы она была плохой.
— Я рад за тебя, — сказал ему как-то Эспиналь. — Очень рад. Тебе будет лучше. Чего только я не думал о своей невесте! Помнишь, что я тебе говорил, когда мы ехали в Африку? Мы, мужчины, всегда плохо думаем о женщинах. А она оказалась хорошей девушкой. Дядя пишет, что привязался к ней, как к дочери. Она очень хорошая. Теперь ты можешь написать о Берте своим и скоро поедешь их навестить. А когда нас перебросят на другой фронт, будешь получать письма от своей невесты. Я рад за тебя.
— Спасибо, — поблагодарил Аугусто и посмотрел на него с признательностью.
Однажды Рока поехал с ним в Айербе. Аугусто познакомил его с Бертой. Девушка очень понравилась писарю.
— Теперь я тебя понимаю, — сказал Рока. — Такую Девушку нельзя не полюбить.
Аугусто не покидало беспокойство. Он понимал, что дни проходят, что их прошло слишком много. Наступила осень. Пожелтела листва. Медленно, почти незаметно. Затем листья начали тихо отрываться и неторопливо падать, плавно раскачиваясь в воздухе.
Аугусто побледнел, когда Берта сказала:
— Завтра утром мы выступаем. Наш батальон перебрасывают в другое место.
— Куда?
Берта плакала. Голос ее дрожал.
— Сначала в Сарагосу. Потом, возможно, в Калатаюд. Там у меня родные. Зять не хочет больше, чтобы Глория скиталась с батальоном. Она нездорова, и врачи советуют ей отдохнуть.
— Мы слишком долго были счастливы… — прошептал он печально.
— Не говори так! Я скоро приеду навестить тебя. Мы будем тайком убегать на фронт.
Аугусто молчал подавленный. Берта посмотрела на него. Увидела искаженное горем лицо и испугалась. А вдруг его убьют? Она не сомневалась, что будет страдать. «Я не хочу, не хочу страданий!» Она недовольно посмотрела на него и устыдилась. Ей стало жалко и его и себя.
— Мне страшно, — прошептала она.
— Не беспокойся. Со мной ничего не случится. Аугусто обещал попросить разрешения и вечером приехать проститься.
— Какое мне дело до твоих шашней с бабами, — отрезал капитан Пуэйо, когда Аугусто обратился к нему.
— Прошу прощения, капитан, это моя невеста, свояченица лейтенанта Ромеро.
— Ну ладно, я подумаю.
— Они выступают завтра на рассвете, поэтому прошу отпустить меня…
— Я же сказал, подумаю, — перебил капитан.
— Слушаюсь! — отчеканил Аугусто, глядя на него с ненавистью.
Капитан пожал плечами. «А он, кажется, разозлился. Подумаешь, какая цаца!»
После обеда Пуэйо позвал денщика.
— Передайте этому бездельнику Гусману, что он может отправляться в Айербе, но к ужину должен обязательно вернуться.
Аугусто увидел ее, как только вошел в кафе на площади, где они договорились встретиться. Она беззаботно смеялась. Аугусто охватила тоскливая тревога. Он в нерешительности смотрел на девушку. Заметив его, Берта перестала смеяться и поднялась. В глазах ее засветилась радость. Но он не обратил на это внимания. Она смеялась! Берта вдруг стала ему чужой и совсем далекой. Он посмотрел на офицера из моторизованного взвода, который сидел с ней. Он был высок, атлетически сложен и безупречно одет, черты лица правильные. Аугусто подошел.
— Как ты долго! Я уже не надеялась тебя увидеть, — сказала Берта.
Офицер посмотрел на Аугусто с явным недовольством, нагло и вызывающе.
— Аугусто Гусман — мой жених. Хосе Луис Сендойя — мой приятель, — познакомила их Берта.
Хосе Луис не встал, он только слегка приподнялся, нехотя протянул руку и крепко сдавил ладонь Аугусто. При других обстоятельствах Аугусто только бы посмеялся над ним. Подумаешь, пижон, завсегдатай баров, кабаре и гимнастических клубов, развивающих мускулатуру за счет ума. Но сейчас Аугусто было не до смеха, его мучила ревность и сознание собственного ничтожества. Завтра Берта уедет. Берта — чудесная девушка. И любит его. Его? Он часто целовал ее, ласкал, слушал ее заверения в любви, ощущал ее покорную близость. И что же? Он с ужасом вспомнил вдруг, что ему говорили Патрисио и сама Берта. Завтра она уедет. В Сарагосе за ней будут ухаживать мужчины. Все они — люди солидные, с положением, не какие-нибудь солдаты с сомнительным будущим. Теперь он вдруг осознал это. У него нет никаких прав на нее. Судьба и так одарила его слишком щедро. Теперь он должен смириться, отречься от Берты.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — предложила Берта.
— Что? Что ты сказала? — Аугусто очнулся от тягостных раздумий. — А!.. Нет, спасибо.
— Берта сказала мне, что вы повар, — вмешался в разговор Хосе Луис, желая уколоть Гусмана.
— Нет, каптер, — сухо ответил Аугусто.
— Ну да, что-то в этом роде, — все так же издевательски продолжал Хосе Луис.
— Раз вы так считаете… — презрительно пожал плечами Аугусто.
— Простите, я не очень в этом разбираюсь.
Аугусто чувствовал, что раздражается все больше.
— Это не делает вам чести, — вызывающе сказал он и повернулся к Берте. — Ну так как? Ты едешь? — и в его тревожном голосе послышались властные нотки.
Берта сделала недовольный жест. Сендойя усмехнулся. Аугусто понимал, что держит себя глупо, что своим ребяческим поведением дает повод Хосе Луису поиздеваться над собой, но ничего не мог сделать. Он заметил, что Берта не только недовольна, но и напугана его хозяйским тоном.
— Разумеется! Ты мне поможешь погрузиться? — обернулась она к Хосе Луису.
— Что за вопрос, дорогая, — ответил тот с подчеркнутой фамильярностью, покровительственной и вместе с тем развязной.
Аугусто побледнел. Он дрожал от ярости. «Вы что, не слышали, что Берта моя невеста?» Но, к счастью, он ничего не сказал. Только с силой сжал кулаки и стиснул челюсти. «Спокойно. Не делай глупостей. Спокойно!»
Сендойя и на этот раз не поднялся. Только слегка отодвинул стул.
— До свидания, — сказал он Берте. С Гусманом попрощался легким кивком головы, полным презрительного высокомерия.
Аугусто посмотрел на него с вызовом и не ответил на поклон.
Хосе Луис нахально улыбался. Больше всего в эту минуту Аугусто хотел, чтобы тот сказал что-нибудь, что позволило бы наброситься на него с кулаками и так излить всю свою злобу, ревность, унижение.
— Он тебе понравился? — спросила Берта, выходя из бара.
— Я уже тебе говорил.
— Ты? Вы как пятнадцатилетние мальчишки. Он забавный, правда?
— Я этого не нахожу! Прощелыга! Не понимаю, что у тебя с ним общего?
— Вовсе он не прощелыга. К тому же он мой приятель. Он специально приехал за нами из Сарагосы на машине. Он шофер при штабе. Его отец дружит и даже состоит в каком-то родстве с моим зятем. Он очень богат, и у него огромные связи. Зять сообщил ему по телефону, что мы возвращаемся в Сарагосу и прислал его за нами.
— Это не дает ему права лезть не в свое дело. Не мешало бы щелкнуть его хорошенько по носу. Тебе не кажется, что я это сделал?
— Ничего мне не кажется. Я не желаю, чтобы ты разговаривал со мной в таком тоне. Хосе Луис — фанфарон и несносный задира. Когда я была в Сарагосе, он очень увивался за мной. Его задевало, что меня не трогают его атлетическое сложение и деньги. Он плохо воспитан. Считает, что может всех презирать и всем дерзить, раз у него миллионы. Он привык к грубым выходкам в кругу таких же шалопаев, как он сам. Меня это раздражает, но с нами он всегда мил и любезен. Одно дело симпатия, другое — благодарность. Сегодня он у нас обедал. Я сказала, что у меня свидание с тобой, и он вызвался проводить меня в кафе. Ты сам понимаешь, я не могла ему отказать.
— Разумеется. Я этого не знал… Теперь мне все понятно.
— Ты не должен так переживать. Надо уметь держать себя в руках. Хосе Луис нарочно тебя дразнил, потому что ревнует меня к тебе. Как это глупо! — воскликнула она озорно, как ребенок. Аугусто нередко замечал у нее эту интонацию.
Успокоенный, он радостно улыбнулся. Они пошли посидеть на свое обычное место.
— Вы думаете остаться в Сарагосе? — спросил Аугусто.
— За обедом мы говорили об этом, но окончательно не решили. Родственники часто приглашали нас к себе в Калатаюд, но в Сарагосе лучше с сообщением и легче добраться до…
— Хорошо, очень хорошо, — перебил ее Аугусто, — поезжайте в Калатаюд.
— Но я же сказала, что родственники из Калатаюда очень просят, чтобы… — и она с улыбкой повернулась к нему. — Вот ведь ты какой! Ну как убедить тебя, что мне нет никакого дела до Хосе Луиса.
— Я это знаю. Я пошутил, — он задумался и добавил: — Впрочем, я тоже ревную тебя.
— К Хосе Луису?
— Ко всем мужчинам. Я прожил рядом с тобой самые счастливые дни в моей жизни, но они уже никогда не повторятся. Все кончено.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это правда. Я не могу просить, чтобы ты меня ждала. Я слишком люблю тебя для этого. Да и кто я такой? К тому же сейчас война.
Берта разволновалась, заплакала.
— Не смей так говорить, — глухо сказала она. — Не смей! Я тоже тебя люблю. А это — главное.
Аугусто спросил, выйдет ли она за него замуж, когда кончится война. Он обещал ей учиться, бороться, побеждать и жить только ради нее. Но отчаяние, тоска и ощущение безнадежности не покидали его.
Они болтали о всяких пустяках, шутили и, прикрываясь этим, как щитом, старались не думать о тягостной разлуке. Но время бежало. Близился вечер. Их озаряло то восторженное сияние, тот чудесный свет, который предшествует обычно осенним сумеркам. Рядом стоял тополь. Его золотистая крона шелестела от легкого ветерка, который осторожно срывал один листок за другим… И они падали, точно золотые монеты, на черную, недавно вспаханную землю.
Потом западный край неба окрасился в лиловый цвет, отливающий восковым блеском. И вечер стал круглым и ясным, как апельсин.
Время шло, и Аугусто знал это. Месяц уже разрезал тьму своим сверкающим серпом. Там, в вышине, он вспарывал мрачную реку ночи, разбрызгивая звезды, точно капли воды.
Аугусто ни о чем не думает. Он весь во власти пьянящего чувства. Берта прижимается к нему. Он ласкает ее тело, грудь, щеки. Целует глаза, губы.
Наконец с большим трудом Аугусто заставил себя очнуться.
— Уже поздно, — сказал он.
— Подожди! Еще немного! Умоляю тебя!
— Уже очень поздно. Мне пора возвращаться. Возьми себя в руки.
Аугусто поднялся и помог подняться Берте. Она смотрела на него. Глаза ее блестели от слез. Он жадно и сильно прижал ее к себе.
Они вышли на дорогу.
— Я напишу тебе сегодня же ночью, — сказал Аугусто с деланным спокойствием. — И буду писать каждый день. А недели через две мне, возможно, дадут отпуск. Тогда я приеду к тебе. Две недели пролетят незаметно.
— Будь осторожен. Очень прошу тебя: будь осторожен.
— Не думай об этом сейчас. Не надо. Я буду осторожен.
Они уже подходили к городку, когда на дороге показался грузовик. Аугусто хотел поднять руку, но она безжизненно повисла. «Это жестоко, — подумал он в отчаянии. — Это жестоко». Грузовик приближался. «Другого выхода нет!» Он поднял руку. Грузовик остановился, проскочив несколько метров.
— До скорой встречи! — сказал он.
Берта смотрела на него неподвижно, испуганно. Аугусто легонько тряхнул ее и улыбнулся вымученной улыбкой.
— Ты ничего не скажешь мне на прощание?
— Возвращайся. Умоляю тебя! Аугусто обнял ее.
— Если ты будешь меня ждать, я обязательно вернусь! Он с трудом оторвался от нее. Отступил на несколько шагов и побежал к грузовику. Взобрался в кузов. Там уже было несколько солдат. Они смеялись. «Здорово ты нас повеселил, парень!» Грузовик тронулся. Одинокий силуэт Берты казался серым пятном. Аугусто поднял руку. «Прощай, моя маленькая!» И девушка сразу растворилась во мраке. Его охватила тоска, безнадежное отчаяние. Аугусто любил жизнь, любил эту девушку. И вот он оставил ее там. Как, наверно, оставит где-нибудь свою жизнь.