За ночь песок остыл. Цэвэн поежился на кошме, в полусне поплотнее закутался в дэли, но не согрелся и проснулся. Узкое жесткое седло под головой стало каменно-твердым, шея затекла и ныла. Надо бы встать, разжечь костер и вскипятить чай, но предутренняя лень опутала его. Арат надвинул на лоб меховую шапку и лег поудобнее.

Низкое темно-фиолетовое небо со сверкающим звездным узором раскинулось над ним. Каждая звезда испускала холодный лучик, и Цэвэну казалось, что звезды мечут тонкие ледяные стрелы, которые пронизывают его старое тело. Он запрокинул голову, чтобы увидеть любимую аратами Алтан-Гадаз-Од. Полярная звезда сияла теплым дрожащим огоньком и честно указывала направление на север — заднюю сторону мира. Если сесть спиной к Алтан-Гадаз-Од, перед тобой окажется передняя сторона — юг, где косо поднимается темный массив хребта Хурх-Ула, заслоняя край звездного неба. К западу — в сторону барун — хребет резко понижался, открывая путь к колодцу Сайн-Худук в песках Бордзон-Гоби. Всю левую сторону — дзун — заполняли горы Хачиг-Ула с едва различимой в холодном звездном свете вершиной Ямат-Ула. Цэвэн знал, что склоны хребтов изрезаны многочисленными сухими руслами, в которых нынешним летом частенько журчит вода.

Арат совсем замерз.

— Позже выросшие рога длиннее прежде выросших ушей! — выругался он и встал.

Ему следовало заночевать в Номгоне, но он беспокоился о стаде и к вечеру одолел еще полуртона. Проехал бы и больше, но впереди вздымались барханные пески Халдзан-Дзахэ, о которых шла дурная молва. И зачем беспокоился? Сын — настоящий арат: и верблюдов убережет, и хорошие пастбища сумеет найти. Да и лето влажное: парнолистники, солянки, ковыльки растут повсюду. Правда, хабтагалы обнаглели и часто нападают на стада, чтобы отбить верблюдиц. Глаз да глаз нужен… Жалко, что дочь не хочет пасти скот и работает на швейной фабрике в аймачном центре Далан-Дзадагаде. От нее-то и возвращается Цэвэн к своим верблюдам.

Биолог Иван Михайлович Волков, начальник комплексной советско-монгольской экспедиции, вернулся на базу голодный, усталый и злой. День выдался пыльный, миражистый. Щебенчатая дорога, которую высокое гобийское солнце выкрасило в синий цвет, вымотала душу; потоки горячего воздуха наполняли тяжелым зноем «газик»; от мутного марева, искажавшего рельеф, слезились глаза. Иван Михайлович с трудом вытащил из машины свое огромное тело и хлопнул дверцей. С брезентового верха заструилась пыль, та же пыль обильно въелась в кожу, скрипела на зубах. Но жаловаться не приходится, такова работа. Ну ладно, надо умыться и пообедать, чтобы поднять настроение. А потом уже мозговать, как дальше обходиться без повара.

— Ты, Сайхан, отдохни в палатке, — сказал он шоферу, коренастому монголу лет пятидесяти с припухшими и серыми от пыли веками. — А я распоряжусь насчет обеда.

— Хорошо, дарга, — согласился Сайхан.

База экспедиции находилась на самом краю песков Бордзон-Гоби у колодца Сайн-Худук. Пять двухместных палаток и одна большая для камеральных работ — вот и весь лагерь. В составе экспедиции — биолог, врач Анна Семеновна, геолог и географ, физик и метеоролог, два шофера. Четыре монгола, трое русских и один татарин — национальный состав. Сейчас все они упражняются в стрельбе, вместо того чтобы встречать начальство хлебом и солью.

— Так, — страшным голосом сказал Волков, подойдя к стрелкам. — Значит, патроны переводим…

Коротконогая лошадка, увязая по бабки в песке, резво пробиралась между барханами. Со склонов она почти съезжала, подогнув задние ноги и едва перебирая передними. Цэвэн то наклонялся к шее коня и ложился грудью на высокую луку, то откидывался, упираясь гутулами — высокими кожаными сапогами — в стремена. Все это не мешало зорко посматривать по сторонам: все-таки он ехал через опасные пески Халдзан-Дзахэ. Хорошо, что очки купил, будто вернул молодые глаза.

Солнце клонилось к вечеру, небо потеряло голубизну и стало мутно-серым. Зато склоны барханов окрасились в фиолетовый цвет с той или иной примесью красноты. Непривычному глазу такая окраска показалась бы мертвенной, но Цэвэну, как и любому гобийцу, нравилось сочетание красного и синего. Красными были кисти на праздничной узде (пусть все знают, что он возвращается от дочери!), синим было его дэли с высоким стоячим воротником. И в песнях поется о голубом Керулене и вечно синем небе. И светло-серая лошадка его под гобийским солнцем тоже стала синей. Потому и называется она хуху-морь — «голубой конь». Лошади других мастей недолго держатся в удушающей жаре.

Гиблое место кончалось, до ближайшего аила осталось совсем немного. Цэвэн приободрился, привстал на стременах и оглянулся на пройденный путь. Сердце на миг замерло: слева над гребнем бархана почудились синие тени. Неужели?… Но нет, это были дзерены. Цэвэн недаром в молодости слыл мэргэном — метким стрелком. Ружье само выскочило из-за спины, приклад уперся в плечо, глухо громыхнул выстрел. Охотник не успел как следует разглядеть гибкие стройные фигурки животных и острые, дважды изогнутые рожки, как все уже кончилось. Стадо унеслось по направлению к хребту Хачиг-Ула, добыча осталась на месте.

Арат неспешно слез с лошади и пошел степенной, важной походкой, огибая бархан с наветренной стороны. Спасибо умному человеку, придумавшему очки, спасибо славному мастеру, выточившему стекла. На старости лет Цэвэн снова стал мэргэном и принесет в юрту свежее мясо и крепкую шкуру. Где тут мой дзерен, убитый одним выстрелом?

Лошадь спокойно смотрела вслед хозяину и поматывала головой. Вдруг она вздрогнула и запрядала ушами. Цэвэн скатился с крутого подветренного склона, вскочил и, увязая в песке и теряя гутулы, тяжело побежал к коню. Тот шарахнулся, но арат уже ухватился трясущимися руками за луку, запрыгал на одной ноге, не попадая другой в стремя, наконец, попал; едва не вывернул седло, усаживаясь, и что есть мочи ударил пятками в потные бока лошади. Та рванулась, и тут дико и бессмысленно в круп врезалась плеть. Хуху-морь почти по-человечески вскрикнул, вытянул шею, как гусь, и, ничего не видя перед собой, полетел над раскаленными песками.

— Иван Михайлович, а олгой-хорхой существует на самом деле?

Волков удивленно вскинул на маленькую Анну Семеновну голубые глаза:

— Почему вы спросили?

— Да вот прочитала рассказ Ефремова. Там сказано, что в безводных песках Джунгарской Гоби живет огромный червяк, убивающий на расстоянии.

— Понравился рассказ?

К вечеру море стало сумрачным. О борта корабля тяжело били серые свинцовые волны, над самыми надстройками висело набрякшее небо. Оставалась узенькая полоска между молотом туч и наковальней океана, и корабль полз изо всех сил, все еще надеясь выскользнуть из-под удара грозы.

Правда, такая картина могла возникнуть разве что для наблюдателя из самой дальней дали: корабль несся, как гигантский плуг, мощно вспарывая океан. Все сорок два участника научно-исследовательской экспедиции разместились в уютных каютах, кое-кто еще сидел в библиотеке, некоторые отправились в кают-компанию смотреть фильм, доставленный вчера самолетом вместе с почтой.