Поплавок слабо шевельнулся и замер. Виктор даже вздрогнул от неожиданности — он так внимательно смотрел на воду, что задумался. По глади озера пробежала мелкая рябь. Виктор встряхнулся, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Поплавок больше признаков жизни не подавал, явно издеваясь над рыболовом.

Виктор начал злиться, почему–то именно сегодня чертовски хотелось ухи. И время для клева было вполне подходящим. Он машинально посмотрел наверх, на небо над озером, и привычно натолкнулся взглядом на твердь прозрачного купола. И на красно–фиолетовые сполохи за ним. Точно такие же, как вчера. Солнца Виктор не видел уже двенадцать дней и очень сомневался, что увидит его когда–нибудь снова. Смена дня и ночи в его новом мирке происходила теперь по совершенно неведомым ему законам.

Он решил посидеть еще с полчасика и, если карась не пойдет, идти «на панораму». Так он для себя прозвал место метрах в тридцати на восток от его дачного домика, у самой стены купола. Он расчистил там от хлама пятачок земли, водрузил огромный древний стул, напоминающий трон, и усаживался на нем каждый вечер понаблюдать за миром. При желании он мог прислониться лбом к слегка вогнутой поверхности купола и смотреть сквозь нее, даже если прозрачный материал искажал черты мира. Это было не столь важно. Хотя чаще он просто сидел, расслабленно откинувшись на спинку, и с болезненным очарованием наблюдал за тем, что происходило снаружи. Там бушевали настоящие стихии. Почерневшая, затянутая болезненной коркой растрескавшаяся земля подставляла свои бока под безумные протуберанцы и смечи серой пыли. В мглистом багровом или иссиня–фиолетовом мареве происходили катаклизмы ураганов, обломки и обрывки неизвестно чего проносились с огромной скоростью, спутываясь в причудливые и гротескные фигуры. Облака, свинцовые до черноты, мчались вверху с совершенно нереальной скоростью, раскачивая этот мир набок. Это фантастическое зрелище поначалу вызывало у Виктора легкое головокружение, пока он не научился абстрагироваться от «панорамы», как бы одновременно находясь в том, что он помнил об этой земле, и тем, чем осознавал себя сейчас.

…В тот день он приехал на дачу под вечер, после работы. Старенький «жигуленок» обессилено замолк у неказистого домика. Виктор выбрался из машины, потянулся, распрямляя затекшие от сидения плечи. Воздух, казалось, не колышется. Приятный запах трав царил вокруг. Виктор улыбнулся и неторопливо двинулся к дому, слегка опьяненный непривычной тишиной. Смолкло все. Звуки пропали, но это молчание не напоминало предгрозовое затишье. Это было по–другому.

Вспышка настигла его где–то на полпути. Она была настолько яркой, что Виктор даже присел, как от удара. Блеск, обрушившийся на него, был таким же сильным, как и коротким. Яркий, словно электрический, режущий свет пропал, оставив после себя темную мглу. Будто мгновенно время перенеслось на несколько часов вперед, и наступили глубокие сумерки. Виктор боязливо посмотрел по сторонам. И увидел.

Если смотреть из окна вниз, на землю, если всматриваться в неподвижность деталей, прижавшись лбом к стеклу, как смотрел сейчас Игорь, то картина действительно напоминает декорацию. В предутренний час листья деревьев не колышет даже ветер. Воздух замирает в грозном предчувствии близкого хаоса: грядущего разрезания на части утренними прохожими, стальными молниями автомобилей, каплями дождя, который обязательно должен пролиться в такой день.

Игорь смотрел вниз, выхватывая из неподвижности желтый маленький лист, сухую ветку, блик пожухлой травы. Он смотрел вниз, боясь потревожить тишину неподвижности, и сам себе казался бессмысленным и жалким. Где–то вверху было небо, но он не смел поднять свой взгляд…

Самое удивительное, что он начал разговор первым. Сам обратил внимание, подошел, повинуясь неясному импульсу, и заговорил. Дело происходило на автобусной остановке, на которой в этот полуденный час было не так уж много людей. Она стояла чуть поодаль, будто даже и не ждала, а просто стояла, задумчиво рассматривая другую сторону улицы.

— Девушка, извините, 63‑й тут останавливается? — высказав эту чудовищную банальность, Игорь искренне подивился самому себе.

Мареев поднял воротник и посмотрел вдоль дороги. Серая асфальтовая лента терялась и расплывалась во мгле. Мареев сощурился, пытаясь рассмотреть грань между землей и маревом, линию, где дорога превращалась в точку, в ничто, но увидел только белесую зыбь.

Дождь даже не моросил. В воздухе просто болталась мокрая смесь, противно заползая за воротник плаща.

Магистраль уходила резко вправо, а примыкающая к ней старая дорога, которую разглядывал Мареев, была перечеркнута у съезда куцым шлагбаумом, объехать который при необходимости не составило бы труда.

Так далеко от города Мареев выбирался не часто, а за последние несколько лет, можно сказать, не выбирался вообще.

Он глубоко вздохнул, разглядывая уходящие под горизонт поля с островками крохотных березовых рощиц. Шел неспешный август, хотя воздух пах осенью.

Я никогда не был знаком с девушкой, которую мой клиент называл Ребенком. Я никогда не служил в армии. Во всяком случае, в той, что называется срочной. Сергей — всего лишь оперативное имя, псевдоним, необходимый для выполнения задания.

Странно, что я так поступил. Я никогда не испытывал никакой сентиментальности к своим жертвам. И уж совершенно точно, я ни на йоту не поверил в раскаяние этого беспринципного и зарвавшегося негодяя. Я изучал его дело и нигде ни разу не увидел проблесков взбудораженной совести. Только головы, по которым он шел, и кости, на которых он танцевал… И все же я дал ему шанс поверить, что все произойдет из–за единственного человека, который, возможно, был ему небезразличен. Я подарил ему эти полсекунды. Не знаю, зачем. Как последнюю волю приговоренного, придуманную палачом. Возможно, это зачтется. Только вот где и кем?

Я смотрю на стрелку на часах. Как она переваливает за полночь, словно нарушитель границы. Я стою посреди пустой комнаты с пистолетом в руке и в последней степени готовности. Я весь превращаюсь в слух и, как радар, пронизываю пространство вокруг себя невидимыми лучами. В комнате только старый будильник. Он отмеряет вечность своим тиканьем. Прошло тринадцать часов и двадцать минут с тех пор, как я прошел по дороге. Клиент говорил, что рекорд равняется четырнадцати.

Поэтому я жду.