Упрямый зимний вечер крадучись входит в город и тут же вступает с ним в медленный поединок. Исход этого поединка предрешен заранее, но тем не менее он повторяется изо дня в день. Ночь рождается во дворах и медленно через узкие проходы, переулки, арки выползает на улицы. Где-то за спиной шумит, не сдается проспект — он залит огнями, но со двора в окна домов уже смотрит ночная темень. А высоко над крышами, как над горами, поднимается розовато-оранжевое зарево городской иллюминации. Мутный свет заливает все небо, из-за него совершенно не видно звезд. Но если подышать на оконное стекло, то звездами кажутся окна домов напротив. Исчезая и вспыхивая вновь, они складываются в странные, незнакомые созвездия — каждый вечер новые.

Из трещины, проходящей через полстекла, подуло морозным воздухом. Ильцев поежился и отошел от окна. Постояв несколько минут в темноте посреди комнаты, он лег на диван и, раскинув руки, уставился в темноту — туда, где должен быть потолок. За стеной послышались гитарные аккорды и негромкое пение. Это Васька, сосед Ильцева, сочиняет новую песню. Интересно, о чем? Наверное, опять о любви. У Васьки все песни о любви. Ильцев прислушался.

Так и есть, опять о любви. Откуда у Васьки такое любвеобилие? Живет вроде один, никуда не ходит. Чужая душа — потемки. Впрочем, своя тоже…

Резкий телефонный звонок прервал раздумья. Ильцев встал, отгоняя мысли, и подошел к столу. Брать трубку не хотелось — он несколько раз включил и выключил настольную лампу, постоял, нагнувшись над столом, подождал. Телефон упрямо дребезжал, даже трубка подрагивала. Вот черт, придется брать.