АЛЕКСЕЕВ Валерий Алексеевич
ПРОЕКТ "АЦ"
1
Я шел домой "с тяжелым сердцем"; как говорит моя мама. Дело было даже не в двойке по алгебре: за свою жизнь я нахватал их никак не меньше двухсот и успел притерпеться. Правда, это была первая двойка в новом журнале за восьмой класс; как сказала Ольга Максимовна, состоялось открытие сезона. Ольгу Максимовну это обстоятельство огорчало намного больше, чем меня. Она не понимала (или не хотела понимать), что рано или поздно это должно было случиться: журнал без двоек существует только в воображении учителей. В таком журнале и пятерки будут выглядеть подозрительно: филькина грамота, а не журнал. Гораздо больше меня огорчали слова, которые Ольга Максимовна сказала после урока: "Ты забываешь, что тебя только из жалости перевели в восьмой класс". Я не нуждался ни в какой жалости: я не был ни дебилом, ни эпилептиком, а двойки получал только потому, что слишком много запустил - начиная с шестого класса, когда от нас с мамой начал уходить отец. Я говорю "начал уходить", и правильно говорю, потому что он уходил слишком долго (все никак не мог собраться): что-то около года, да и до сих пор еще навещает нас "по закону", хотя лучше бы ему этого не делать. Тогда, в шестом классе, мне было совершенно не до занятий: мама все время плакала, и мне то приходилось мирить их с отцом, то уговаривать ее, что все обойдется и без него проживем. Я никому не рассказывал в школе о своих семейных делах и маме запретил, но, видно, бабушки и дедушки из родительского комитета дознались и попросили учителей "оказать мальчику снисхождение". Обиднее всего было то, что два года школа толковала обо всем этом за моей спиной и только сегодня Ольга Максимовна по молодости проговорилась. Она, конечно, тут же спохватилась, вся покраснела, но я не подал и виду, что это меня задело. Я только сказал: "Обратно все равно не переведут", - и она успокоилась. Зато теперь у меня не оставалось другого выхода: я должен был немедленно, сегодня или завтра, перейти в другую школу, где обо мне ничего не знают и не станут "проявлять снисхождение".
Стоял хороший теплый сентябрь, деревья еще не успели пожелтеть, и все вокруг - и мостовая и дома - было сухое и прогретое. Мне до смерти хотелось уехать куда-нибудь подальше, но на дорогу нужны были деньги, а денег у нас с мамой не имелось. Лишних, по крайней мере: все было рассчитано до копеечки.