История последних пятнадцати лет ХХ века — это история распада СССР и социалистического лагеря, объективно самого важного события прошлого века. Перестройка и ее крах, вернее, ее не совсем запланированный в начале итог окончательно изменила баланс сил на всей планете. Маленький Азербайджан в одночасье переместился совсем в иную координатную систему, политически, экономически и духовно переориентировался на совершенно иные направления. Хотя результат очевиден, но от этого не перестает представлять и научный, и практический интерес один вопрос: как и почему это случилось? Думается, что искать ответ необходимо не только в том, что СССР проиграл экономически, что “система изжила себя”, но и в том, как и почему реагировали на события массы, как повела себя элита.

Азербайджанцы до 1988-го года были в абсолютной своей массе верны СССР, строю, России. Хотя загнивание шло, коррупция въелась во все поры общества, теневая экономика сращивалась с госаппаратом, однако население, в силу природной пластичности, приспособилось к этим условиям и было органически чуждо к протесту и инакомыслию. Народ был настроен не менять порядки, а приспосабливаться к ним. Главная задача жизни для среднего азербайджанца — найти алгоритм, соответствие, угадать главный закон и правила поведения, вписаться в существующий порядок и добиться относительного материального благополучия.

Левые идеи, конкретно социал-демократия, появились в Азербайджане в начале ХХ века в связи с оформлением РСДРП как общероссийской партии. Промышленный и интернациональный Баку стал благодатной почвой для деятельности рабочих вожаков и профессиональных революционеров. В то же самое время ускорилось формирование националистических партий, что было характерно для всего закабаленного Востока — арабские страны, Иран, Индия… Хотя левые и националистические течения в то время еще не выглядели антагонистами, но признаки размежевания и соперничества были заметны уже тогда. Объективно националисты имели более широкую социальную базу и более соответствовали потребностям классово слабо структурированного общества, но победа большевиков России и вторичная колонизация Азербайджана в 1920-ом году на целых 70 лет формально отдала бразды правления в руки азербайджанских коммунистов. Очень скоро Компартия стала государственной структурой, и, несмотря на широкие репрессии против националистов, именно память о целой плеяде деятелей национального движения и патриотизм, осознаваемый в отрыве от «социалистического отечества», стали прибежищем мало-мальски протестных и оппозиционных настроений и взглядов.

Очень скоро, как и во всем СССР, идейные коммунисты Азербайджана были репрессированы, начался отбор в правящую элиту по отрицательным признакам: приспособленчеству, трусости, мздоимству. Со второй половиной советской эпохи ускорился процесс деградации и распада. В Азербайджане эта «вторая половина» связана с именем I секретаря ЦК КПА Гейдара Алиева. Именно он, благодаря природным способностям, более всех других в республике, способствовал деградации политической, идеологической и экономической базы советского коммунизма. Ложь, лицемерие, подхалимство, пустословие, коррупция, местничество и кумовство стали неписаными, но железными законами жизни. Качество компартийной служивой, творческой и научной элиты понизилось катастрофически и перестало быть адекватным запросам общества. Гейдар Алиев буквально внедрил огромный пласт своих земляков из Армении и Нахичевана в управленческие структуры во всех сферах и регионах республики. Гроссмейстер мимикрии, он навязывал ради личной карьеры приписки и громогласно боролся с ними, размещал в руководящих структурах своих земляков и боролся на словах с местничеством, уничтожал любое проявление свободомыслия, но провозглашая себя покровителем творческой интеллигенции. Естественно, такое усердие было замечено в Москве и его перевели в 1982 году на работу первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. На свое место I секретаря ЦК КПА он поставил своего земляка, некоррумпированного, но слабовольного Кямрана Багирова, фактически продолжая управлять республикой, как своей вотчиной.

Формирование правящей партийно-хозяйственной бюрократии, как и прежде, продолжало идти под тщательным контролем Гейдара Алиева, абсолютно полновластного “хозяина” партии-государства на этом уголке СССР. Достаточно сказать, что в 1997-ом году из 252 партийных секретарей районного, городского и республиканского уровней в восстановленную Компартию Азербайджана вошли лишь два бывших секретаря — Евлахского райкома партии и Бакинского горкома партии. Все остальные с той или иной долей успеха вписались в новые рыночные порядки.

На следующий день я начал собирать информацию о кружках и общественных объединениях, которые существовали в то время. Выяснилось, что в Баку с этим было не густо, а те, что были, находились под патронажем ЦК комсомола. Какие это были организации, из кого они могли состоять и чем заниматься, не трудно было догадаться. Я сумел раскопать две неформальные организации. Одну из них — «Гала» (крепость) — опекал ЦК ЛКСМ, другую — «Догрулуг» (правдивость, честь) — не опекал никто. Вторая оказалась совершенно прелестной организацией. В ней объединились несколько работников Бакинского почтамта (имена двоих — Халид и Теймур — я не забыл до сих пор), их целью была борьба против хищения работниками Бакпочтамта ценных вещей из посылок. Я с ними встретился. Хамид оказался высоким, симпатичным и интеллигентным человеком. Все их сигналы в правоохранительные органы и Министерство связи оставались без реакции. Теймур, коренастый брюнет, был уверен, что грабители из Бакпочтамта и правоохранительные органы связаны круговой порукой. Оба они надеялись, что можно придумать такую систему обработки посылок, которая исключала бы возможность воровства. Как я понял, с «Гала» и «Догрулуг» начать большое политическое дело было невозможно. Оставался «Ченлибель», который был мне чужд из-за своего националистического крена, мифический «Ашуг Алескер», возглавляемый педагогом Политехнического института Беджаном Фарзалиевым по кличке «папах Беджан» (из-за того, что на зачетах и экзаменах он открыто брал взятки, мол, перед ним лежит кепка, куда студенты бросают деньги). В моем представлении Народный Фронт должен был дебюрократизировать страну, привнести элементы демократии и реального народовластия в советский социализм. По своим главным параметрам НФА должен был стать организацией, способной преодолеть сопротивление партийно-хозяйственной номенклатуры и открыть новые горизонты развития социализма в СССР. Без свободы слова, многопартийности и честных выборов построить социализм шведского образца было невозможно.

Делать было нечего, создавать НФА как союз самостоятельных организаций в Азербайджане было не из чего. Надеяться на то, что сервильные и глубоко антидемократические творческие союзы интеллигенции Азербайджана смогут стать инициаторами Фронта, как это случилось в Эстонии, нечего было. Фронт надо было лепить из отдельных индивидуумов. Я, человек, в общем-то, замкнутый и стеснительный, начал знакомиться с людьми. Очень быстро «производственная необходимость» выбила из меня комплексы прошлого, как-то неожиданно для себя я обнаружил, что совершенно свободно заговариваю с незнакомыми людьми и обладаю способностью к публичным выступлениям.

Ключи от комнаты, выделенной горкомом «антизабастовочному комитету», все еще были у меня. Про эту комнату все забыли. Я начал по вечерам собирать всех своих старых и новых знакомых в этой комнате. Пол был из необработанных досок, почти из горбыля, был прибит плохо, шатался, стулья были тяжелые, из наследия канцелярий 50-х годов. Но беседы шли горячие, перестроечные. Перечислялись больные темы, обсуждались возможные пути решения проблем, но каждый раз обсуждение заканчивалось одним и тем же горестным восклицанием: «Да разве дадут? Да разве позволят? Да разве поймут?» Тысячеголовая гидра бюрократии опутывала народное тело и души бесчисленными щупальцами, сковывала и душила любую инициативу и свободную мысль.

В сентябре 1988-го года, после завершения летних студенческих каникул, группа Неймата Панахова вновь приступила к попыткам провести митинг. Милиция жестко пресекала эти попытки. Каждую субботу сентября людей собирали где-то на подступах к площади Ленина, чтобы затем прорваться на оперативный простор площади, но их разгоняли. От субботы к субботе число сторонников Неймата Панахова уменьшалось. Оптимистическое настроение населения от положительного для Азербайджана решения Президиума ВС СССР еще не развеялось. Информацию о депортации 12 тысяч азербайджанцев из Степанакерта в сентябре 1988-го года властям удалось утаить от народа.

Численность участников посиделок «ради НФА» росла. Тех, кто не знал адреса, встречали у памятника поэту Насими и препровождали в комнату на Видади 125. После трех собраний народу стало так много, что негде стало сидеть, к тому же одна из досок пола проломилась. И тут один из моих новых знакомых, преподаватель Азербайджанского инженерно-строительного института Расим Иманов предложил проводить заседания в помещении музыкально-спортивного объединения преподавателей и студентов АЗИСИ «Джанги».

То, что ВИЦ НФА находился под колпаком, было совершенно ясно. Власти пытались помешать нам провести учредительную конференцию. Пришлось создать небольшую группу доверенных лиц, которые сами, никому не говоря, должны были подыскать помещение и только за час сообщить о месте встрече. В этой группе ответственность за подыскание помещения для конференции взял на себя поэт Агамали Садиг Эфенди.

Агамали Садиг Эфенди был очень искренним и настолько наивным человеком, что даже его хитрости были какими-то детскими. Будучи далек от политики, он проникся большим уважением к авторам Программы и, завидев меня, заговорщически спрашивал:

— Бей, а есть ли какая-нибудь новая концепция?

— Еще нет — отвечал я.

Он понимающе кивал. Как же, концепции просто так не рождаются. Нужно время. Он все понимает. Только мне, как он сказал, мог доверить страшную тайну о месте проведения конференции НФА. Как выяснилось, Агамали договорился с неким человеком из своего квартала в 8-ом микрорайоне, заведовавшим зальчиком на 100 человек, больше похожим на хлев с окнами, забранными металлической сеткой, о проведении в нем церемонии обрезания некоего мальчика. Я был озадачен и расстроен услышанным. «Обрезание» еще больше приземляло нашу конференцию, выставляло ее в дурацком свете.

Подробности событий, предшествовавших вводу войск в город, сама карательная акция, сходная с теми, которые проводили нацистские войска на оккупированных территориях, подробно описаны в многочисленных статьях и двух книгах авторитетных исследователей этого события — композитора, народного артиста СССР и депутата Съезда народных депутатов Арифа Меликова и профессора Чапая Султанова. Я же могу только поделиться воспоминаниями — своими и близких друзей.

19-го января я на своей машине поехал в Локбатан, поселок на южном выезде из города. У развилки было сооружено подобие баррикады, стояли люди. Остановив машину, я подошел к ним и спросил, кто их собрал и для чего. «Мы — фронтисты. Стоим здесь, чтобы не пустить армию в город» — был ответ. «И как же вы собираетесь это сделать?» — поинтересовался я. «Нам обещали подвезти оружие и бутылки с зажигательной смесью».

Тут надо заметить, что куски арматуры длиной в 1 метр с заостренным концом были оружием погромщиков и не годились для борьбы против армии. Тем не менее, Совет Национальной Обороны от имени НФА распорядился опорным группам на заводах готовить именно это «оружие». Фронтист, инженер Сахиб Мамедов из Бакметрополитена рассказывал, что лично он приказал рабочим разрезать полторы тонны арматуры.

Потом я выехал на Волчьи Ворота, еще один выезд из города. Там повторилась та же картина. Провокаторы из НФА вывели людей на баррикады, пообещав им оружие и «коктейли Молотова». Стояли ящики с пустыми бутылками. Зажигательную смесь обещали подвезти позже. Самое странное, что мужчины стояли бездумно.

Во второй половине дня я отвез отца на дачу в Бильгя. По дороге, у въезда в поселок Маштаги, я увидел костры и людей, якобы «перекрывших» дорогу. Оставив отца на даче, я вернулся в город «правительственной трассой» через дачный поселок Загульба. У поворота на остров Артем также была выстроена баррикада, стояли люди. Их вывели на дорогу призывы лидеров НФА «защитить город».

19 августа 1991 года в Москве произошел бездарный путч коммунистов. Народ в Баку реагировал до изумления бесстрастно. Только АСДГ сделала заявление против путчистов. 21-го августа путч ГКЧП провалился. Присмиревшие на время ГКЧП, фронтисты решили провести митинг солидарности с российскими демократами. Был и повод: необдуманное и поспешное заявление Муталлибова в поддержку ГКЧП, сделанное им во время визита в Тегеран. Посыпались обращения к Ельцину с требованием ареста президента Азербайджана как путчиста. Штаб-квартира НФА на улице Советской опять кишела людьми, почуявшими запах беспорядков и власти. И тут в дело вмешались организации «Гардашлыг» и «Товбе». Деклассированные элементы одной стороны напали на деклассированные элементы другой стороны. Побили и Эльчибея, и Сабира Рустамханлы. Милиция и сама поработала дубинками, а на жалобы избитых ответила издевательским бездействием. Фронтисты обвинили во всем министра внутренних дел, начальника городской милиции и лично Муталлибова. Когда они пришли к власти, то именно за это избиение лидеров НФА был арестован полковник Бахтияр Алиев, бывший в то время начальником горотдела МВД. Сели в тюрьму и лидер «Гардашлыга» Ага Ахундов, и лидер «Товбе» Гаджи Абдул. Еще долго лидеры НФА преподносили это насилие чуть ли ни как главное преступление номенклатурного режима.

Мне предстояло еще четыре телевизионных выступления. Первое из них — 24-го августа. Утром 24-го августа Араз позвонил Муталлибову и сообщил, что у него есть предложения по выходу из ситуации. Муталлибов немедленно принял Араза.

Араз вернулся через два часа окрыленным. Он сообщил, что здание ЦК почти пустое, большинство сотрудников не выходят на работу, выжидают. Муталлибов сидит в прострации, ожидая ареста некими московскими следователями. Араз сказал ему, что самой твердой гарантией от ареста за поддержку путча и шансом заполучить поддержку Запада явилось бы объявление Верховным Советом Азербайджана независимости республики. Далее, следует предпринять шаги для консолидации общества. Президент должен обратиться к оппозиции с предложением о создании постоянно действующего Круглого стола, работу которого будут освещать в прямом эфире радио и телевидение. Следует согласовать программу действий и создать коалиционное правительство для его выполнения. Муталлибов сообщил, что готов принять за основу деятельности правительства Программу НФА, а состав правительства может быть целиком оппозиционным, за исключением четырех постов: министров внутренних дел, иностранных дел, обороны и безопасности, так как, насколько он знает, у НФА нет достойных кадров для заполнения этих должностей. Араз сказал, что Муталлибов должен отказаться от проведения выборов 8-го сентября и отложить их на 6–8 месяцев. После практического управления страной фронтистским правительством можно будет организовать свободные и справедливые выборы. Не исключено, что Муталлибов их проиграет, но он станет сильной и уважаемой фигурой, проведшим Азербайджан сквозь опасное переходное время от тоталитаризма к демократии. Учитывая уровень знаний и профессионализма фронтистов, предсказал Араз, весьма вероятно, что они проиграют если не первые, то вторые выборы президента страны. Так будет заложена основа стабильного государства с законной сменой левых и правых правительств, как это происходит в Польше и повсеместно в Европе. Муталлибов принял эти предложения и обещал сделать все для их реализации.

Выслушав отчет председателя о переговорах с президентом, бюро решило послать к фронтистам двух бывших членов НФА: Алякрама Гумматова и Гудрата Исагова. Они должны были передать им согласие президента на предложение о Круглом столе и коалиционном правительстве, переносе президентских выборов более чем на полгода. Наши товарищи должны были сообщить, что «эсдеки» не претендуют ни на какие должности, но хотят, чтобы в работе Круглого стола принимали участие представители небольших партий, в т. ч. АСДГ.

Часа через два тягостного ожидания наши посланники вернулись. Смуглый от природы Алякрам выглядел еще более почерневшим. Первое, что он сказал нам, было:

Руководство РФ требовало от лидеров СНГ создания единого командования вооруженных сил государств-членов СНГ. Муталлибов понимал необходимость такой структуры для полноценного строительства Национальной Армии, но боялся гнева НФА, который непрерывно обвинял президента в предательстве «идеалов независимости».

18-го февраля 1992-го года Меджлис НФА издал в газете «Азадлыг» решение за подписью председателя Меджлиса НФА Арифа Гаджиева. НФА предлагал Муталлибову добровольно уйти в отставку. Только в этом случае НФА гарантировал ему и его семье безопасность и возможность покинуть страну, если он этого пожелает. В противном случае НФА угрожал применить силу и не остановиться перед кровопролитием. Естественно, НФА, как всегда, вещал от имени азербайджанского народа.

Российские солдаты, которых офицеры и сержанты армянской национальности, загодя переведенные в 366-й полк накануне распада СССР, заставляли воевать против мирных азербайджанских граждан, стали дезертировать из полка и просить власти Азербайджана помочь им вернуться в Россию. По их рассказам, почти каждую ночь армяне — офицеры и сержанты выводили бронетехнику с закрашенными номерами для обеспечения боевой поддержки действий армянских боевиков, нападавших на азербайджанские села. Российских солдат, отказывавшихся выполнять приказы, жестоко наказывали. Нескольких таких солдат показали по телевидению Баку и обеспечили им безопасный выезд в Москву, где их передали правоохранительным органам. Президент Муталлибов, который боялся личных встреч с вечно пьяным и хамоватым Ельциным, вызвал к себе утром 25-го февраля Араза Ализаде и попросил, во-первых, переговорить с прибывшим в Баку генералом Борисом Громовым о разделе имущества бывшей Советской Армии, во-вторых, вылететь в Москву и попросить Ельцина вывести полк карателей из Карабаха. Араз взглянул на большую группу руководителей страны, распивающих чай вокруг большого стола в кабинете президента страны:

— Что эти люди делают здесь? — спросил он Муталлибова.

— А у нас, у друзей, есть традиция вот так, без всякого повода, собираться раз в неделю, посидеть, поговорить о том о сем за чашкой чая.