«Подсознательно готовясь принять мысль о возможности поехать в СССР я написала Олиной тетке в Калифорнию, спрашивая ее, возьмет ли она на себя полную ответственность за племянницу, если со мною случится что-либо неожиданное. Моей первой мыслью было не брать Олю с собой. Но ответ мне ничем не помог. В отличие от своего порывистого, искреннего брата, его сестра всегда подолгу обдумывала каждый шаг и слово, нередко советуясь с адвокатом. Теперь она просила, чтобы я предоставила ей письмо от врача, характеризующее мое состояние здоровья: была ли действительно какая-то серьезная опасность?.. Я вдруг совершенно разъярилась на весь американский образ жизни и мышления — такой деловой, такой бессердечный, — как казалось мне в этот момент. Не могла же я сказать ей, что вдруг смогу поехать в СССР! Смогу?.. Теперь надо было подумать об этом всерьез.»
Путешествие на родину
Путешествие на родину после семнадцати лет жизни на Западе было шагом непредусмотренным и незапланированным. В книгах всегда все выглядит таким логичным, так гладко все идет. Все объяснения — сделанные позже — выглядят такими убедительными. В жизни же все неожиданно, случайно и часто необъяснимо. Как тот первый звонок моего сына в середине декабря 1982 года — первый за семнадцать дет.
Взяла я трубку в нашей снятой в Кембридже мансарде, в Англии, и вдруг услышала по-русски: «Мама, здравствуй!» И не поверила. Голос был каким-то неузнаваемым, совсем иным, грубым. И только когда он рассмеялся над моей торопливой путаницей в английском и русском языках, смех его прозвучал знакомо. И я поняла, что да, это сын.
Но с этого момента все пошло к одной неминуемой цели: увидеть его, увидеть дочь и двух внуков, потрогать их всех руками… Полтора года прошло до того дня, когда мы действительно отправились в СССР, но началом-то всему был тот никак не предвиденный телефонный звонок. А до этого момента самая мысль о путешествии на родину была для меня полным абсурдом, так как не существовало у меня для этого никаких причин.
Все в жизни смешано. Рациональность политиков, умные речи и книги академиков, квалифицированные комментарии телевизионных обозревателей, интеллигентные рассуждения о вере — и необъяснимые поступки, продиктованные сердцем, ежедневно происходят по обе стороны сегодняшнего разрезанного на две части мира. Очень, очень похожи одна на другую эти две непримиримые половины — как их правительства со всеми их агентствами и пропагандой, так и жизнь людей обыкновенных. И если мне удавалось сравнительно легко приспосабливаться и тут и там, и снова тут, и снова там естественно входить в строй иной культуры, так это, несомненно, от этого сходства.
Америка и Советская Россия просто не знают, насколько они похожи. Различия постоянно показываются и безумно раздуваются телевидением, кино, книгами пропагандистов и поверхностных журналистов. Но один старый человек — Арманд Хаммер — вот уже несколько десятилетий продолжает свой трудный подвиг, убедить мир, как необыкновенно близки и нужны друг другу две огромные страны. И если мой голос неавторитетен, то к голосу Хаммера следовало бы прислушиваться.
1
ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ГРАНИЦЫ
Сентябрьским ясным утром 1984 года я ехала поездом из Кембриджа в Лондон, везя с собой в сумке письмо в советское посольство с просьбой о разрешении возвратиться к моей семье. Не имея понятия о том, где находится посольство, я нашла адрес в телефонной книге на Ливерпульской станции, а затем спустилась в метро.
На широкой улице, обсаженной старыми красивыми деревьями, находилось множество посольств, но нужных мне номеров не было. (Намного позже я узнала, что советские намеренно сняли номера — из соображений предосторожности.) Однако по виду и одежде людей, перебегавших улицу от одного здания к другому, можно было догадаться, что советское посольство находилось именно здесь.
Письмо было у меня в руке, и я позвонила у запертой чугунной старомодной калитки большого особняка. Долго никто не отвечал. Прогуливавшийся по тротуару полицейский начал присматриваться ко мне. Мне становилось не по себе. «Что они забаррикадировались?» — с раздражением подумала я, все еще не догадываясь — или забыв, — что вот это и есть советский образ жизни, от которого я отвыкла за многие годы… По существу, я сейчас переходила невидимую границу в другой мир, хорошо знакомый мне, но забытый, где люди будут вести себя совсем иначе.
Наконец в микрофоне в каменной ограде прозвучал голос, я меня спросили, что мне нужно. Я сказала, что несу личное письмо к послу. «Писем не принимаем. Пошлите по почте.» — «Подождите! Могу я поговорить с кем-нибудь хотя бы здесь?» — заторопилась я.
Последовало долгое молчание. Наконец по ту сторону калитки появился молодой человек в коричневом костюме советского пошива и повторил, что письма следует посылать по почте. Недавно миссис Тэтчер прислали в письме бомбу, — вспомнила я. — Наверно поэтому они боятся взять в руки письмо… Чтобы не терять времени понапрасну, я объяснила, кто я такая и почему я пишу лично послу. Человек в коричневом костюме молча выслушал все и ушел, оставив меня на тротуаре возле калитки.
