Армен

Арамазд Севак

Роман «Армен» Севака Арамазда — это пронзительная история человеческой судьбы в современном мире и обществе, где самое трудное и самое опасное — быть человеком. Одновременно легенда и документ, притча и живое место событий, зеркальность естественного и сверхъестественного живут в этой книге, густой, как сказочный лес и раскаленный космос. Это космос Шекспира, Эдгара По, братьев Гримм и Хичкока.

Роман написан прекрасным армянским прозаиком, поэтом, эссеистом и переводчиком немецкой классики, который живет и работает в Германии (Юнна Мориц).

Перевод: Альберт Налбандян

ДВА СЛОВА Вместо предисловия

Время от времени у каждого человека возникает необходимость навести порядок в своем доме. Та же рука, которая создавала хаос, разбрасывая все вокруг, — та же самая рука теперь бережно протирает и раскладывает вещи по местам. Вот так и я однажды решил навести порядок в собственной жизни: настежь открыл окна памяти, чтобы проветрить каждый ее уголок, распахнул пространство любви и тоски, выбросил прочь ветошь ненависти и злобы, стер толстый слой пыли со своих чаяний и надежд и поставил на стол настоящего прозрачную вазу былого, из которой пьют яркие цветы будущего.

И когда устало присел, чтобы немного перевести дух, почувствовал вдруг, как разливается в душе неуловимый аромат вечности, — и незаметно задремал. А очнувшись, увидел свое отражение в зеркале пережитого, висящем напротив, на стене суровой реальности, — и улыбнулся: рядом со мной на столе лежала эта книга — почти сплошь жизнь и чуточку литература.

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

1

Добравшись до тихой и безопасной поляны, молодой человек по имени Армен остановился и прислушался, тяжело дыша и внимательно глядя по сторонам. Сюда не доносилось ни звука. Вытянувшиеся деревья самозабвенно пили тишину заката, точно старались не уронить ни капли льющегося с неба драгоценного света, который, тем не менее, ускользал от них, падал на землю и рассыпался в траве. Казалось, лес трепещет и содрогается каждым листком. «Как я…» — мелькнуло у него в голове, и внезапно он почувствовал лютый голод. Хотел положить рюкзак на землю, но безотчетно рванулся вперед и на ходу дрожащей рукой вытащил из рюкзака небольшой прозрачный пакет с круглыми пирожками величиной с грецкий орех. Он купил их при входе в село у сидевшей на обочине дороги старухи, при этом ему бросилось в глаза сходство между ее маленькой круглой фигурой и испеченными ею пирожками. Сейчас, вспомнив изучающе-подозрительный взгляд старухи, когда она протянула ему пакет, молодой человек пожалел о своем неуместном великодушии и подумал, что, не остановись он возле нее и не потеряй время на покупку, он не встретил бы тех троих, что хотели его убить.

Дело в том, что в этом небольшом селе, приютившемся в уголке лесистой долины, при невыясненных обстоятельствах погиб двенадцатилетний мальчик, сын старосты села, его тело нашли недалеко от ветхого и уже покинутого жилища, в котором жил какой-то чужеземец; все решили, что именно он убил ребенка — убил и скрылся. Молодой человек случайно забрел сюда в поисках работы и узнал об этом от местного мальчугана, когда попросил его указать дом старосты, но тот, сбивчиво рассказав о случившемся, испуганно повернулся и удрал. В тот же миг молодой человек почуял, что в пустынности этого укрывшегося в лесу маленького села таится засада, и решил было вернуться, но в это время, преградив ему путь, из-за деревьев вышли три свирепых типа и угрожающе двинулись на него. То, что последовало за этим: шум, крики, брань, удары, обрушившиеся на него со всех сторон, — было каким-то кошмаром, от которого в памяти остались смутные, бессвязные обрывки. Отчетливо помнил он лишь то, что во время всей этой неразберихи его не покидало чувство глубокого, непостижимого стыда и страх перед тем, что он может упасть и это будет конец. А потом в какой-то момент драки его ослепил блеск узкого лезвия, и он яростно набросился на того, кто был с ножом, заломил ему руку, заставил выпустить оружие из его обмякших потных пальцев и, не обращая внимания на двух остальных, продолжавших осыпать его ударами, подобрал нож и забросил его в гущу деревьев. Один из нападавших тут же рванулся за ножом, двое оставшихся опешили, не зная, что делать, и он, воспользовавшись заминкой, подхватил упавший на землю рюкзак и скрылся…

Молодой человек поднес пирожок ко рту, но ему почудился звук шагов за спиной. Он тревожно оглянулся, однако на тропинке никого не было, и только жужжание нескольких кропотливых вечерних жуков на поляне нарушало тишину леса. Внезапная мысль о том, что недавнее происшествие — вовсе не недоразумение, а как бы неизбежное возмездие, вызвала в нем смутное и гнетущее чувство, точно именно он стал причиной гибели ребенка. Он вспомнил, как его уверения в невиновности наталкивались на удручающее непонимание: те трое поначалу только орали и угрожали, к действиям они перешли после того, как его собственные объяснения неожиданно для него самого стали звучать неубедительно и он, подавленный, невольно опустил голову: в ту минуту ему показалось, что он в самом деле убил ребенка…

— Им было ясно только одно: ребенка убил чужак… — прошептал молодой человек и с удивлением почувствовал, что это, как ни странно, правда — независимо от того, что произошло в действительности.

Вот, оказывается, что имеют в виду говоря «чужбина»: это обреченность, причем неважно, виновен ты или нет.

2

Выйдя из лесу и проходя над мутной и хмурой рекой, отделявшей лес от степи, он на минуту остановился на мосту и осмотрелся. Далеко-далеко падающий шар солнца будто с неслышным отсюда грохотом ударился о горизонт и рассыпался, при этом его раскаленные лучи брызнули во все стороны, наполнив бескрайнюю степь равнодушной пылью вечернего безмолвия. Мир был так огромен, а путей-дорог в нем так много, что впору было отчаяться, и сердце Армена сжалось от неясной тревоги: куда он попал, как и зачем?.. В следующее мгновение он впервые ощутимо понял, что погруженная в море теней земля кругла, и душу его неожиданно переполнила радость: он открыт и для жизни, и для смерти, и для победы, и для поражения…

Дойдя до первого перекрестка, он снова немного помешкал: дороги, точно бесчисленные морщины, бороздили темнеющее лицо страны. Где-то далеко отсюда едва угадывались в наступающих сумерках поселки, села, города, напоминающие то здесь, то там случайно выросшие в этой бесплодной и бескрайней степи густые кустарники, и Армен невольно вспомнил сидевшую на обочине дороги торговку пирожками.

«Будто морщинистое лицо той старухи», — подумал он о земле, по которой шел.

Слева от него по узкой и бугристой дороге двигалось темное пятно. Непроизвольно Армен тоже повернул влево: наверняка это человек, у которого можно что-то узнать. Немного погодя навстречу ему из сумерек выплыло какое-то существо, припадавшее на одну сторону. По легкому покачиванию вытянутого тела Армен догадался, что это собака. Заметив человека, она замерла, потянула носом воздух, а затем продолжила путь. По всей вероятности, это был бродячий пес, побитый и голодный. «Какя…» — подумал Армен и, остановившись, достал из рюкзака пирожок и протянул его навстречу собаке. Та, к удивлению Армена, сделав большой крюк, обошла его и равнодушно побежала дальше; судя по всему, конечным пунктом ее маршрута был лес, где она намеревалась переночевать. Армен посмотрел ей вслед, и в следующий миг мурашки поползли у него по телу: это был вовсе не бродячий пес, а самый настоящий волк; остановившись на перекрестке, он тоже обернулся и посмотрел на Армена сверкнувшими в полумраке глазами. Некоторое время Армен и волк не сводили друг с друга взгляда. Потом волк отвернулся и медленно удалился в сторону прибрежных кустов, а Армен продолжил путь.

Глава вторая

1

Он вошел в город с восточной стороны, когда землю уже окутала кромешная ночь. Судя по мерцающим в темноте редким огням, по беспорядочно разбросанным и утопающим в зелени деревьев небольшим приземистым домам, это был скорее поселок, широко и привольно расположившийся на обоих берегах реки, густо поросшей камышом. Армен не сумел найти таблички с названием города. И хотя особого значения это не имело, все же знание имени — как и при знакомстве с людьми — обычно внушает определенную уверенность. На окраине, во дворе уединенного дома, он заметил какое-то живое движение, но когда подошел ближе, чтобы справиться у хозяев о названии города или о дороге на автовокзал, за решеткой двора к нему метнулась тень огромного сторожевого пса. Вздрогнув, Армен отпрянул и пошел прочь, провожаемый яростным лаем и злобно горящими во мраке глазами. Вдалеке под тусклым светом одинокого фонаря он увидел припозднившуюся корову, но пока поравнялся с домом, хозяин уже завел ее во двор и запер ворота. Оказавшись после бескрайнего и равнодушного безмолвия степи среди живых звуков, Армен испытывал такое чувство, точно попал в другой мир, в котором на него со всех сторон могут напасть из засады, и даже тьма в нем темнее и на каждом шагу предательски подкрадывается и дышит в затылок. Его охватило ощущение безнадежного одиночества и покинутости, однако он так вымотался, что остался глух и безразличен; его волновало лишь одно — поскорее отыскать автовокзал и там кое-как переночевать.

2

На автовокзале было довольно оживленно. Грохот машин, гул разговоров будто стремились отогнать сонливость, незримым облаком повисшую под гулкими сводами вокзала, а площадь перед ним, окаймленная темным забором, за которым чернел лес, напоминала огромный бугристый лоб спящего великана, по которому, словно ночные тени, снуют люди-муравьи. Перейдя реку и оставив позади сквер, Армен оказался в суматохе и гомоне вокзала и облегченно перевел дух: теперь он в безопасности — и до чего же приятно быть безликой и безымянной частичкой толпы! Все, что здесь происходило — шум, движение, суматоха, — казалось каким-то ночным сновидением, которое улетучится в любую минуту, едва спящий проснется. Армен улыбнулся, увидев как бы подтверждение своих мыслей: сидевший под стеной старик с неприметной внешностью проснулся и широко зевнул в тот самый миг, когда он проходил мимо.

Небольшой зал ожидания был переполнен, некоторые спали вдоль стен, обняв свои вещи, иные сидели или полулежали на облупившихся, а кое-где и разбитых скамейках, вполголоса разговаривая, перекидываясь в карты или уставившись в одну точку в ожидании своего маршрута. Через противоположную дверь Армен вышел во внутренний двор, и в нос ему ударила едкая вонь, исходившая от мокрых стен, на которые несколько типов как раз мочились, воровато озираясь. Армен прошел дальше, покружил по двору, взгляд его скользнул по небольшой группе мужчин и женщин, которые пили пиво, укрывшись за железным мусорным баком, потом он вернулся, так и не найдя удобного места, где можно было бы прикорнуть. Продолжая поиски, он снова вышел на площадь, ему подвернулась какая-то заплутавшая девочка. Армен остановил ее, взял за пухлую ручку и подождал, пока не подбежала сурового вида мать и, грубо схватив малышку за плечо, не увела, без конца шпыняя. Армен невольно проводил их взглядом, а потом заметил, что остановился там, где только что сидел зевавший старик, но старика уже не было, и место пустовало. Армен тут же устроился на освободившемся клочке пространства и, полулежа на боку и опираясь на рюкзак, прислонился спиной к стене. Справа от него, упав головой на грудь, спала богатырского сложения крестьянка, ее толстые руки властно лежали на бесчисленных мешках, придавая ей сходство с большой наседкой, а слева, крепко прижав к груди толстую папку и мерно посапывая, дремал худой волосатый мужчина с недовольным лицом. Армен сомкнул веки и тут же испытал странное чувство, будто он и есть тот старик с неприметной внешностью, только что здесь сидевший. И мгновенно все потеряло для него значение, и он забыл, кто он такой, и где находится, и существует ли вообще — все растворилось в забытьи, и вместо сна он погрузился в какое-то напряженное оцепенение…

Из этого состояния его вывел сонный женский голос, оповестивший по репродуктору о прибытии какого-то автобуса. Свободных мест в нем не было. Выскочив из зала ожидания наружу, люди столпились у двери автобуса, всячески пробуя разжалобить водителя, а тот, массивный мужчина с бычьей головой, ни на кого не глядя, повторял небрежной скороговоркой, что мест нет… На лице у него лежала печать надменно-величественной усталости и непреклонности, точно это он по своему усмотрению решает судьбу людей, судьбу мира, судьбу всей Вселенной…

— И мою судьбу тоже… — непроизвольно пробормотал Армен и вдруг увидел в толпе знакомое, как ему показалось, лицо человека, которому он на какой-то станции помог подняться с земли, поскольку тот был мертвецки пьян: тогда отбросив в сторону рюкзак, он бросился к упавшему, вызвав благодарное удивление пассажиров. Человек тот был неизвестного рода-племени — лысый, с узкими, точно иглой прочерченными глазами и козлиной бородкой. Как только Армен помог ему подняться и отошел, пьяный свалился снова, и в ответ на это падение женщины, толпившиеся у кассы, громко засмеялись, а какой-то мужчина выругался…

Автобус тронулся, заглушив шумом мотора и выхлопами недовольный ропот и ругань разочарованных людей. На миг в толпе возникло какое-то волнение, но вскоре все успокоилось — и снова ночь, и трудно было уловить в ней что-то иное, кроме острого болотного запаха и отвратительного зудения комаров… Армен глубоко вздохнул и закрыл глаза, но сон пропал окончательно, осталась лишь напряженная усталость. Он пробовал поудобнее устроиться на бетонном полу, но почувствовал, что голоден. Вытащил пирожки и стал осторожно грызть, с радостью отметив, что на сей раз голод заглушил боль в деснах.

3

Легонько покачиваясь на высоких каблуках, женщина шла впереди властной походкой, ее широкие бедра медленно и плавно покачивались в тусклом свете привокзальной площади. Трепетание темных волос, рассыпавшихся по узкой и гибкой спине, едва заметная дрожь округлых линий тела были в этой ночи как будто эхом давнего потерянного воспоминания. Армен почувствовал вдруг, что в нем поднимается волна желания, и это его испугало. Он, нагруженный, точно вьючное животное, следует за незнакомой женщиной, как раб за своей госпожой, и было в этом что-то унизительное, какой-то примитивный обман. Оба они хорошо знают, куда и с какой целью направляются, и их молчание — откровенное бесстыдство. Армен недовольно фыркнул, ему захотелось сказать женщине, что для него не так уж и важна проблема ночевки, он человек привычный и вполне может поспать на скамейке в автовокзале, но подумал, что это будет трусливым бегством, позорным поражением. Шедшая перед ним женщина хорошо понимала все это и не считала нужным даже оглянуться. Ясно, что она более чем уверена в своей неотразимости. Армен сник…

Когда они покидали площадь, чуть поодаль, под какой-то полуразвалившейся стеной, Армен заметил необычное движение. Присмотревшись, он сумел разглядеть: то был жалкий калека, в невероятных муках он пытался встать, однако всякий раз костыли скользили в разные стороны и он снова падал. В тишине до них доносились его глухая отчаянная ругань и беспомощный стук костылей. Судя по всему, человек был или пьян, или… Очередная неудачная попытка кончилась тем, что калека довольно сильно ударился головой о стену и хрипло вскрикнул в голос. Армен поставил сумки на землю и двинулся было на выручку, но его неожиданно остановил голос Сары, прозвучавший холодно и властно:

— Не делай этого, Армен, он не нуждается в твоей помощи!..

Армен резко обернулся: Сара не мигая смотрела на него с улыбкой, в которой таилась угроза, и он подчинился — покорно поднял тяжелые сумки и вновь последовал за нею, отметив про себя, что бессилен противиться обаянию искушенной женщины. Вскоре они достигли погруженного в сумрак леса. На тропинке перед ними выросла похожая на тень фигура. Человек подчеркнуто вежливо поздоровался с Сарой и насмешливо взглянул на Армена, однако Сара его откровенно проигнорировала, а Армен непроизвольно опустил голову и прошел мимо.

Темноту леса сменило сияние луны, а река казалась разделяющей их тусклой границей. Армену чудилось, что он и Сара — две неразличимые тени, безмолвно скользящие в жуткой ночи. Дороге не было конца. Переходя через какой-то ручей и нечаянно столкнувшись с Сарой, Армен ощутил ее упругую грудь, и сердце у него дрогнуло. Ему показалось, что это прикосновение имело некий тайный лунный смысл, как-то их связало. Через некоторое время Сара свернула с дороги и вошла в небольшой дворик, окруженный ветхим, покосившимся забором.

4

В какой-то момент слух Армена уловил глухое и монотонное постукивание, доносившееся со двора. Он прислушался, но звуки смолкли, и снова установилась тишина. Наверное, корова потерлась о доски забора, постукивая цепью, решил он. Сара спокойно спала рядом, на ее лице застыла едва уловимая улыбка. Армен медленно перевернулся на спину, глубоко вздохнул и положил руки под голову. Внутри у него была пустота: ни волнений, ни чувств, ни мыслей и забот, и это его угнетало. Жизнь — нескончаемая череда летучих мгновений, оставляющих после себя одну пустоту, как это бывает после похорон. Вот чего он в действительности боялся все это время: пустоты. Вспомнил пережитую ночь, эту мешанину любви, страха, страсти, смерти. Все это словно служило пищей некоему огромному и невидимому существу, которое пожирало эту пищу, не насыщаясь. Стоит ему насытиться — все станет лишним и исчезнет. Нет, он вовсе не хочет быть чьей-то пищей. Надо уходить…

Он бесшумно встал. Нагруженный выпивкой и закуской стол тонул в ночном полумраке. На комоде по-прежнему старательно тикали старые часы. Он скользнул взглядом по лицу Миши, с неизменной печалью глядевшего с фотографии, но все это уже как бы отодвинулось куда-то далеко и не имело к нему отношения. Сара шевельнулась в постели, приняв такую позу, точно она стыдилась своей наготы. Армен осторожно накрыл ее одеялом: губы ее тронула легкая улыбка, но она не проснулась. Она, эта женщина, тоже для него чужая и незнакомая, как и этот ветхий домишко, как история этого больного двенадцатилетнего мальчика, как этот устойчивый приторно-чесночный запах. Он случайно ворвался в чужую жизнь, как влетает в открытое окно слепая ночная бабочка… Внезапно его охватило чувство уличенного в воровстве человека. Точно он совершил преступление, тяжкое преступление. «Я влип…» — прошептал он. И тут же вспомнил, почему и как он сюда попал; понял, что между ним и этим невесть откуда взявшимся городком уже возникла определенная живая связь. То, что произошло, это начало, обязательная церемония вступления…

Снаружи, где-то под самым окном, что-то внезапно прогремело, потом со стороны лестницы донеслись шорох и уже знакомое постукивание, точно кто-то на четвереньках поднимался по ступенькам. Армен напрягся. Немного погодя наружная дверь с грохотом открылась, и в дом ворвалось чье-то шумное дыхание. Сперва Армену показалось, что это то самое огромное и невидимое существо, пожирающее все на своем пути, но в следующий миг дом огласился хриплыми и грубыми ругательствами.

— Явился!.. — проснувшись и тревожно вскочив с постели, вскрикнула Сара, натягивая на себя платье и торопливо застегивая пуговицы.

— Кто это? — изумился Армен.

Глава третья

1

Автовокзал уже полностью утопал в темноте, двери зала ожидания были закрыты. Площадь перед вокзалом терялась в густой тени, отбрасываемой разлапистыми деревьями леса, и в ее глубине погрузились в сон большие и малые строения. Все вокруг объяла ночная дремота, и только луна с высоты неусыпно сторожила земной покой.

Армен устроился под стеной, прижался к ней и почувствовал озноб: от бетонного пола веяло холодом, от стены веяло холодом, да и воздух заметно посвежел. Он подложил под себя рюкзак и сжался. В тишине иногда раздавался трепет крыльев одинокой летучей мыши, а из леса, оттуда, где в непроглядной мгле бесшумно текла река, доносилась далекая перекличка лягушек. В призрачном свете луны все словно исчезло, оставив после себя только тень. Он и сам казался собственной тенью, которая дышит, оставаясь бездыханной, дрожит, не имея тела, говорит, не издавая ни звука. Армен еще сильнее вжался в стену и спиной почувствовал знакомые неровности и трещины; оказалось, он случайно лег в том же месте, что и вечером. Ощущение было такое, что он уже целую вечность сидит под этой стеной, окаменев в ожидании; он пришел сюда неизвестно когда и уже никуда не уйдет — вокруг ночь без начала и без конца, и единственное, что осязаемо присутствует рядом, это тишина. Устало уронив голову на колени, он забылся и незаметно уснул.

Во сне он испуганно убегал, продирался сквозь темный колючий кустарник туда, где на горизонте маячила гора с вонзившейся в небо остроконечной снежной вершиной. Позади он слышал дыхание трех преследователей; эти типы гнались за ним по пятам и, казалось, сейчас настигнут и схватят. И вот он изо всех сил мчится к горе, которая все ближе и ближе. Его охватывает радостное чувство, что еще немного — и он спасен, что здесь-то он с ними справится. Вот наконец и подножие горы, голубое, как море, и чистое, как небо. На мгновение он оборачивается и в изумлении замедляет шаги: эти трое похожи на него как две капли воды, сомнений быть не может — это он сам, Армен. Недавние гонители подходят к нему, приветливо улыбаясь. И тут он неожиданно разражается смехом, смеются и они, и при этом что-то хотят ему сказать, но он не слышит. Они хохочут еще громче, продолжая что-то говорить и незаметно приближаясь. А подойдя вплотную, резко обрывают смех и с притворной улыбкой о чем-то его спрашивают. Он видит, что это не его улыбка, он никогда так не улыбается. Он недоумевает, невольно делает шаг назад, и в этот миг они неожиданно набрасываются. Кое-как вырвавшись, он пытается убежать, но не успевает: под ногами у него разверзается темная бездна, и он начинает падать. В следующее мгновение он видит себя уже на дне, где протекает какая-то мутная река, больше похожая на болото. С противоположного берега до его слуха доносится пение, и он удивленно застывает: там, на каменистом берегу, прижавшись друг к другу, сидят Миша, Сара и ее муж. Каждый из них завернулся в белый саван, который вдруг меняет цвет на желтый, а затем обретает оттенок глинистой почвы. Концы ткани трепещут под пепельно-серым ветром. Кажется, все трое бесконечно счастливы и поют, склонившись друг к другу головами и позабыв обо всем на свете. И то, что они наконец помирились, для него приятная неожиданность. Он радостно машет им рукой. Продолжая петь, они смотрят на эту сторону реки, но его словно не замечают. Потом разом встают и начинают самозабвенно плясать, подбадривая себя частыми короткими возгласами. Он восхищенно следит за этим яростно-диким танцем и слушает их ликующие крики. Сарин муж сбрасывает с себя одежду, и он с удивлением видит, что вместо ног у него ветхие и шаткие деревянные протезы, которые вот-вот с треском рассыплются. Он кричит, чтобы предупредить его, но тот продолжает плясать, издавая неистовые звуки. В следующий миг он видит, что это вовсе не муж Сары, а ее отец, который спрыгивает с камня и, пританцовывая, спускается к реке. Сара и Миша следуют за ним, хотят перейти реку, но поочередно увязают в иле и исчезают. Он в отчаянии садится на берегу и задумывается. Потом, будто что-то вспомнив, вскакивает с места и, повернувшись к реке спиной, входит в родительский сад. Время полива. С лопатой в руке он поднимается на гигантскую гору, именуемую Семь Родников, в крутом скалистом склоне которой прячется холодная и прозрачная струя. Исток закрывают три больших валуна. Он с усилием отодвигает эти круглые черные камни, открывая путь воде. С быстротой молнии она устремляется вниз по склону — в сторону их маленького сада, однако где-то на полпути внезапно разделяется на два рукава и, обходя сад слева и справа, низвергается в пропасть. С ужасом он видит, как пропадает зря эта дорогая изумительная влага и в отчаянии заливается слезами. Изо всех сил пробует направить струю в свой жаждущий сад, но она, извиваясь точно змея, продолжает лететь в пропасть. От стыда он весь покрывается потом, потому что вверху, над истоком, залитые солнечным светом, стоят его отец и мать и молча наблюдают за его движениями. В бессилии он кричит им, чтобы помогли ему, но они не слышат. Внезапно он замечает, что лопата не доходит до воды, она бесполезно раскачивается в воздухе, и в тот же миг понимает, что некто невидимый стоит у него за спиной и каждый раз незаметно отталкивает его руку, мешая работать лопатой. Этот некто, кажется, Миша, уже совершенно здоровый и вышедший из больницы. Он безошибочно чувствует его присутствие, хотя и не видит его. Оборачивается, чтобы сказать «прошу тебя, оставь меня в покое», но вдруг холодная дрожь пробегает у него по телу…

В ушах что-то взорвалось, и в тот же миг затылок и мочку уха обожгла звонкая затрещина. Неожиданный удар заставил его качнуться в сторону, он дернулся и, вытаращив глаза, огляделся.

— Проснись, царевич, — точно издалека, из толщи непроглядного тумана, повелел чей-то хрипло-басовитый голос. — Долго спать ни к чему, а то проснешься и увидишь, что тебя сперли, — завершил фразу мрачный хохот.

2

Когда скрежет ворот затих за спиной и Армен остался один, ему почудилось, что он оказался в бескрайней и бесконечной тюрьме, и невольный вздох вырвался у него из груди. Вокруг безмолвствовала все та же ночь, только глубже и темнее, чем прежде. Единственная перемена заключалась в том, что луна стала еще бледнее и нахохлившейся птицей сидела на вершине огромного дерева, что, подобно полуразвалившейся башне, возвышалось вдали над черной стеной леса. Она тоже была одинока и всеми покинута.

На пустынной дороге раздавались лишь звуки шагов Армена. Внутри него была пустота, бездонная пустота. Такая же, какую он чувствовал в объятиях Сары и видел во взгляде Чаркина. Словно любовь и ненависть рождались из этой пустоты и, истощившись, оставляли после себя ту же пустоту…

Свернув к тропинке, Армен вошел в лес и стал подниматься по небольшой возвышенности. Казалось, деревья в темноте поднимаются вместе с ним. К своему удивлению, вскоре выйдя из леса, Армен оказался не перед автовокзалом, а на берегу реки. Что ж, значит, он инстинктивно взял противоположное направление. Потому что автовокзал стал внушать ему страх.

Армен продрался сквозь кустарник, закрывающий ему обзор, и, выйдя к небольшому косогору над самой рекой, остановился. В тусклом мерцании луны, извиваясь подобно удаву, сквозь лес неощутимо текла река — туда, к смутному наброску горизонта, где пряталась ее ночная добыча. В этом замкнутом пространстве Армен почувствовал себя в большей безопасности. Река, пусть даже пугающая с виду, была живым присутствием, она не может наброситься на человека ни за что ни про что. Армен наискосок спустился к воде и начал высматривать место для ночлега. Наконец там, где берег слегка обвалился, приметил дугообразную расщелину, в которой можно удобно устроиться. Когда он добрался до расщелины, из нее с жалобным писком выскочил какой-то небольшой зверек и в ужасе метнулся в траву. Скорее всего, это была мышь, для которой он — такой же страшный хищник, как… Вжавшись в расщелину, Армен сомкнул глаза, но сон к нему не шел. Усталость была так велика, а нервы так напряжены, что отдых становился невозможным. Он обхватил руками колени и погрузился в созерцание реки.

Вода была тихой и темной, безбрежной и страшной, она словно затаила дыхание и следила за окрестностью множеством незримых глаз. Казалось, это некое безымянное и безликое существо, которому обязано рождением все вокруг: лес, ветер, ночь, луна и звезды. И если оно нечаянно моргнет, все это перепуганной дичью низвергнется в его раскрытую пасть и исчезнет…

3

Сквозь деревья показалось здание автовокзала, одинокая лампочка над входом уже горела. Это означало, что ночь близится к концу. Выйдя из лесу, Армен не пошел на площадь, а предусмотрительно укрывшись в тени последнего дерева, стал осматриваться. Он напоминал сейчас испуганное животное, которое не решается еще раз проделать тот путь, на котором его подстерегала опасность. Надо было найти такое нейтрально-безопасное место между лесом и вокзалом, которое бы не принадлежало ни тому, ни другому. Так он будет на виду и в то же время защищен.

Он пошел по краю леса и добрался до той полуразрушенной стены, у которой маялся отец Сары. Стена была высокая и длинная, однако тут и там валялись отбитые от нее бесформенные камни, щели между которыми были забиты грязью и мусором, а сама стена источала едкий смрадный запах. Обходя этот участок, Армен стал продвигаться дальше, когда услышал за спиной чей-то оклик. Вздрогнул, подумал: неужто снова Чаркин или кто-то из его дружков? Сделал вид, что не слышит, однако ноги перестали ему повиноваться, точно для понимания простой истины, что после того как ты выдвинул вперед левую ногу, необходимо сделать шаг правой, требовалось огромное напряжение ума. Неужели нервы у меня так раздерганы, ужаснулся Армен…

— Подойди, товарищ по несчастью, не ищи другого места, ничего лучше все равно не найдешь, — отчетливо донесся до него чей-то грудной голос. — Здесь, рядом со мной, ты будешь в безопасности.

Армен обернулся. Замерла в сумраке полуразрушенная стена, и казалось, голос принадлежит именно ей.

— Чую, позвоночником чую: близок конец ночи, — снова заговорил голос немного возвышенно, — насладись хотя бы остатком…

4

На рассвете Армен проснулся так же незаметно, как и уснул. Удивился, увидев, что вокруг настолько светло, что можно без труда разглядеть что угодно. Казалось, все ночные тени — деревья, трава, птицы и насекомые — тайком надели свои тела, точно одежду, и теперь жеманничают, стараясь показать, что они всегда были живыми существами, способными двигаться, шевелиться, порхать и издавать звуки…

Армен улыбнулся, протер глаза и посмотрел в сторону Мираша, но того на месте не было: наверно, ненадолго отлучился. Армен сладко зевнул, еще раз бросил взгляд туда, где Мираш устроил свое ночное ложе, и только тут заметил под стеной квадратик бумаги, придавленный камешком, чтобы не унес ветер. Недоумевая, Армен взял бумагу в руки. Это было короткое письмо, написанное мелким, бисерным почерком. «Армен, я ухожу, чтобы отыскать старуху и выразить ей признательность за ее материнскую правдивость, спасшую меня от старых и новых людских законов. Забираю всю твою мелочь, потому что уже три дня ничего не ел. Боюсь потерять сознание и упасть на полпути. Не хотел тебя будить. Во сне твое лицо спокойно и красиво, таким я тебя и запомню. Когда-нибудь где-нибудь обязательно свидимся, и я верну свой долг. Может быть, это будет в Армении, в твоем отчем доме… Вспоминай меня добром… Твой Мираш».

Армен сложил письмо, чувствуя, что этот маленький, чудаковатый человек ему по-настоящему близок. Было в их расставании что-то роковое, и это расстроило Армена: он больше никогда не увидит Мираша… Невольно взгляд его упал на большое, одинокое дерево, чья густая и широко раскинувшаяся крона доходила до другого берега реки. Оно словно и было тем самым деревом, о котором говорил Мираш, и на миг показалось, что он уже растворился в этом могучем стволе и исчез безвозвратно…

Армен снова остался один. Он не знал, что делать дальше. Может быть, лучше уйти отсюда? Но куда? Он прочесал почти всю эту степную равнину вдоль и поперек. Ее города и села похожи друг на друга и отличаются лишь названиями. Армен вспомнил ночное происшествие, но, как это ни удивительно, оно ушло, не оставив следа, вместе с ночью и ее непроглядным мраком, в существование которого сейчас, в ярких лучах нарождающегося утра, трудно поверить. В самом деле, может, его вовсе и не было?..

Он взял свой рюкзак, забросил его на плечо и пошел вдоль стены. Удивился, когда увидел прямо под стеной глубокий ров, прикрытый стеблями беспорядочно растущей травы и низкого колючего кустарника. Ров был заполнен мутной илистой жижей, непроницаемая глубина которой внушала страх. Значит, ночью он прошел по краю этой замаскированной пропасти, не ведая, что при любом неверном шаге может полететь вниз. А разве сама жизнь не та же западня, и разве не грозит она гибелью в любое мгновение? Вполне вероятно, что эта опасность и заставляет людей всегда шагать прямо и не ошибаться…