Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Ариёси Савако

Роман известной японской писательницы Савако Ариёси (1931–1984) основан на реальных событиях: в 1805 году Сэйсю Ханаока (1760–1835) впервые в мире провел операцию под общим наркозом. Открытию обезболивающего снадобья предшествовали десятилетия научных изысканий, в экспериментах участвовали мать и жена лекаря.

У Каэ и Оцуги много общего: обе родились в знатных самурайских семьях, обе вышли замуж за простых деревенских лекарей, обе знают, что такое чувство долга, и готовы посвятить себя служению медицине. Но между невесткой и свекровью возникает отчаянное соперничество – каждая претендует на главную роль в жизни человека, которому предстоит совершить переворот в хирургии и прославить род Ханаока.

1

Каэ было восемь лет, когда она впервые услышала об Оцуги и уговорила Тами, свою нянюшку, отвести ее поглядеть на эту женщину. И вот однажды жарким летним деньком они пришли в соседнюю деревушку Хираяма и остановились у переднего двора обветшалого домика. В густых зарослях бурьяна тут и там радовали глаз сполохи дурмана, его белые цветы чудесным образом перекликались с появившейся вскоре изящной женской фигуркой.

– Смотри, дитя мое, – шепнула няня. – Вот она!

Завороженная красотой Оцуги, девочка ничего не ответила.

Каэ уже приходилось слышать рассказ о том, при каких обстоятельствах Оцуги, дочь Мацумото, пересекла реку, чтобы войти женой в семейство Ханаока из деревни Хираяма уезда Натэ. Здесь, в благоприятном климате провинции Кии,

[1]

плодородные поля простирались по обоим берегам Кинокавы. Сейчас, в мирные времена Токугава,

[2]

в этом захолустье редко случались события, действительно достойные внимания. Но если что-то все же происходило, это становилось темой для нескончаемых сплетен и легенд, передаваемых из поколения в поколение.

Прошло всего десять лет со дня появления Оцуги в Хираяме в середине эпохи Хорэки,

[3]

все действующие лица этой истории были живы-здоровы и являлись объектом частых пересудов. В округе едва ли нашелся хотя бы один человек, который был бы не в курсе мельчайших подробностей их судьбы.

2

В преклонном возрасте дед провел много приятных часов в обществе Наомити Ханаоки. И хотя здоровье старика было достаточно крепким, в один прекрасный день, когда Каэ исполнилось восемнадцать, его хватил удар – причем безо всяких видимых причин и жалоб на недомогание, – и он тихо умер в своей постели. Имосэ предпочли позвать семейного врача, а не Наомити, но, когда врач прибыл, дед уже отошел в мир иной. К тому времени минуло более десяти лет с тех пор, как Садзихэй принял на себя обязанности главы семьи, поэтому внезапная смерть инкё не доставила Имосэ никаких серьезных неудобств, а селяне еще долго обсуждали, как спокойно и безмятежно он покинул этот мир.

Поскольку в прошлом дед являлся чиновником довольно высокого ранга, для него устроили пышные похороны. На первое поминовение счел своим долгом явиться каждый житель Натэ, чтобы отдать ему дань уважения. У дома Имосэ выстроилась длинная очередь желающих воскурить благовония по покойному. Членам семьи надлежало принимать всех этих скорбящих, и у них не осталось времени предаваться собственному горю. По правде говоря, в доме скопилось столько родственников и близких друзей, что атмосферу можно было назвать мрачной только с большой натяжкой. Восемнадцатилетняя Каэ, само собой разумеется, осознавала всю важность происходящего. Но она, как и все остальные Имосэ, была слишком занята текущими делами на всем протяжении тюина,

[12]

чтобы убиваться по усопшему; к тому же дед умер внезапно и без страданий, что тоже сыграло свою роль. Прошло немало времени, прежде чем внучка начала по нему скучать.

Поскольку Каэ предстояло появляться на людях, родители позаботились о том, чтобы сделать ей приличную прическу и обрядить в соответствующее случаю черное шелковое кимоно. Девушке полагалось везде следовать за матерью и приветствовать гостей и односельчан. Именно тогда она и увидела Оцуги во второй раз. Наомити приходил на поминовение днем раньше и пропьянствовал в доме Имосэ всю ночь. Оцуги с красными четками в руках и в подобающем кимоно из шелка ручной работы стояла среди скорбящих. Каэ она показалась воплощением святости, словно это была сама босацу Каннон

Остальные тоже смотрели на Оцуги во все глаза, поскольку та редко появлялась на общественных мероприятиях. В тот день присутствие этой красавицы напомнило всем о ее прошлом, и людей в который раз поразило то, как молодо она выглядит, хотя выносила и родила семерых детей. Обычно женщины, преодолевшие сорокалетний рубеж, окончательно теряли привлекательность – многочисленные роды и долгие годы изнурительного труда делали свое дело. Но Оцуги казалась по меньшей мере лет на десять моложе своего возраста и была необычайно элегантна и грациозна в своем траурном наряде. Похоже, не одна Каэ увидела у нее над головой ореол.

Замечала ли Оцуги все эти взгляды? Без сомнения, внимание и восхищение собравшихся, которые таким образом отдавали дань ее молодости и красоте, льстили жене деревенского лекаря. И хотя голова ее скромно склонилась, спина оставалась прямой – Оцуги наверняка кожей ощущала каждый восторженный взгляд. Однако наивной Каэ и на ум не пришло заподозрить ее в лицемерии. Девушка стояла словно завороженная и пожирала глазами женщину, которая, казалось, в тот день была еще прекраснее, чем образ, запечатлевшийся десять лет назад в детской душе.