Асмодей нашего времени

Аскоченский Виктор Ипатьевич

«Эхъ, молодость, молодость! Широко ты, словно полая вода, разливаешься по необнимаемымъ очами долинамъ открывающейся предъ тобой жизни; вольно шумятъ шаловливыя волны твои, убегая отъ берега, где стоить пріютъ, взлелеявшій тебя, развернувшій лихія твои силы, пустившій тебя ширять по поднебесью сизымъ орломъ. И что за крепость въ твоихъ гибкихъ членахъ! Что за раздолье въ твоихъ замысловатыхъ затеяхъ!..»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Виктор Ипатьевич Аскоченский

Асмодей нашего времени

Глава первая

– «Вотъ развалины тѣ!» Чортъ побери, не поется какъ-то. Ермолай! Подай-ка, братецъ, тамъ что нибудь, скатерть что-ли… Вотъ такъ! Давай! Это что? Никакъ халатъ? Отлично, монъ-шеръ! Въ этомъ я буду истый Петровъ. Полу на плечо, физіономію поотчаяннѣй, да и того… Жаль только, что сегодня я какъ будто не въ голосѣ; ну, да ничего, попробуемъ…

И молодой человѣкъ, драпируясь шелковымъ халатомъ, запѣлъ во все горло распресквернымъ басомъ: "вотъ развалины тѣ", фальшивя отчаянно, и поминутно переходя изъ мажора въ миноръ.

Этотъ повѣса былъ однимъ изъ тѣхъ счастливыхъ натуръ, у которыхъ

завтра

вовсе не существуетъ, исключая тѣхъ случаевъ, когда несносный кредиторъ являлся съ униженнымъ напоминаніемъ о давно-просроченномъ долгѣ, объясняясь при этомъ, что онъ никакъ не осмѣлился бы безпокоить его благородіе такими пустяками, еслибъ его самаго не заставляла крайность. Еще одинъ только шагъ сдѣланъ былъ имъ въ жизнь дѣйствительную: но этотъ шагъ былъ простъ и не затѣйливъ, какъ фигуры французской кадрили. Правительство указало молодому человѣку дорогу, снабдивъ его на предлежащее путешествіе запасомъ необходимыхъ свѣдѣній, разогрѣвъ сердце его ко всему прекрасному и возвышенному и покрывъ пылкую душу его эгидою чести и долга; на счетъ всего прочаго предоставлено было распорядиться ему самому, по усмотрѣнію. Молодецъ, получивъ отъ своей матери родительское благословеніе, нѣсколько неизбѣжныхъ наставленій и небольшой бумажникъ съ довольно осязательнымъ содержаніемъ, въ проѣздъ черезъ Москву, спустилъ большую часть полученнаго имъ груза, не коснувшись только бѣлья да предметовъ невѣсомыхъ, и къ мѣсту своего назначенія прибылъ, по пословицѣ, яко благъ, яко нагъ, яко нѣтъ ничего.

Эхъ, молодость, молодость! Широко ты, словно полая вода, разливаешься по необнимаемымъ очами долинамъ открывающейся предъ тобой жизни; вольно шумятъ шаловливыя волны твои, убѣгая отъ берега, гдѣ стоить пріютъ, взлелѣявшій тебя, развернувшій лихія твои силы, пустившій тебя ширять по поднебесью сизымъ орломъ. И что за крѣпость въ твоихъ гибкихъ членахъ! Что за раздолье въ твоихъ замысловатыхъ затѣяхъ! Бойко несешься ты дикимъ конемъ въ далекую степь, пока не обожжетъ тебя палящее солнце, не заслѣпитъ тебѣ очи горячій песокъ, и пока – усталая – не обратишь, какъ жаръ, раскаленныхъ взоровъ твоихъ на право и на лѣво, ища прохладной струи, чтобъ утолить кипящую въ тебѣ жажду желаній и надеждъ!..

Молодой человѣкъ, который, пока мы говорили, окончательно сбился съ тону, поднявшись, по его выраженію, выше облака ходячаго, выше лѣсу стоячаго, – этотъ молодой человѣкъ не герой моего романа. Передъ читателемъ встанутъ во всемъ мелочномъ своемъ величіи и величавой мелочности, во всей, можетъ быть, грустной, но тѣмъ не менѣе справедливой дѣйствительности и другіе образы, другіе характеры, рѣзко бросающіеся въ глаза наблюдателю и оттѣненные самородной особенностью: но опять не на нихъ опирается все зданіе этого разсказа, не они движутъ перомъ, едва поспѣвающимъ за тревожнымъ бѣгомъ развивающейся мысли.