ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ОДНОМ ТОМЕ

Бачигалупи Паоло

Паоло Бачигалупи

— писатель, дебютировавший в фантастике в 1999 году и немедленно обративший на себя внимание таких мэтров жанра, как Харлан Эллисон и Гарднер Дозуа. Его рассказ «Девочка-флейта», вышедший в финал премии Теодора Старджона, включили в свои антологии сразу три редактора. С тех пор начинающий автор получил 13 премий, среди которых такие престижные, как «Хьюго», «Небьюла» и 4 «Локуса».

Ярый защитник экологии и приверженец восточной культуры, Бачигалупи сочетает в своих произведениях экзотику дальних стран с развенчанием безжалостных механизмов разрушения природного равновесия.

В данное издание вошли избранные произведения автора.

Содержание

:

ЗАВОДНАЯ:

Калорийщик

Желтобилетник

Заводная

ВОДЯНОЙ НОЖ:

Охотник за тамариском

В кадре — Апокалипсис

Водяной нож

РАЗРУШИТЕЛЬ КОРАБЛЕЙ:

Разрушитель кораблей

Затонувшие города

Орудие войны

РАССКАЗЫ:

Полный карман дхармы

Девочка-флейта

Люди из песка и шлака

Пашо

Мягче

Помпа номер шесть

Маленькие жертвы

Хлоп-отряд

ЗАВОДНАЯ

(цикл)

Калорийщик

Нет мамочки, нет папочки, бедный я сирота! Деньги? Дай монетку!

Уличный мальчишка сделал колесо, потом сальто, и вокруг его обнаженного тела заклубилась желтая пыль с тротуара.

Лалджи остановился и уставился на грязного светловолосого попрошайку, который приземлился прямо перед ним. Его внимание, похоже, подогрело бродяжку, тот сделал еще одно сальто, улыбнулся, продолжая сидеть на корточках, и на его потной чумазой физиономии появилось хитрое и одновременно нетерпеливое выражение.

— Деньги? Дай денег!

Городская жизнь замерла под гнетом полуденной жары. Несколько фермеров в хлопковых комбинезонах вели мулов в направлении полей. Дома из древесины марки «всепогодная» стояли, прислонившись к своим соседям, точно нагрузившиеся под завязку пьяницы, пропитанные дождем и потрескавшиеся от солнца, но в соответствии с обещаниями строившей их компании вполне надежные. В дальнем конце узкой улицы начинались роскошные зеленые заросли «сойПро» и «хайГро», которые, тихонько покачиваясь и шурша на ветру, тянулись к голубому горизонту. Эта деревенька почти ничем не отличалась от тех, что Лалджи видел, путешествуя вверх по реке, — еще один фермерский анклав, отдающий свою интеллектуальную собственность и отправляющий калории в Новый Орлеан.

Желтобилетник

Мачете блестели на полу склада, отражая красное сияние джута, тамаринда и энергетических пружин. Теперь они кишели повсюду — люди в зеленых головных повязках, с их боевыми кличами и влажными, влажными лезвиями. Их крики эхом разносились по складу и улице. Сын номер один уже ушел. Жену он найти не мог, сколько бы ни набирал номер ее телефона. Лица его дочерей были рассечены, точно пораженный пузырчатой ржой дуриан.

Пожары неудержимо множились. Вокруг клубами вздымался черный дым. Он бежал через офисы своего склада, мимо компьютеров в футлярах из тикового дерева с железными педалями, мимо груд пепла, где его клерки ночью сжигали папки с документацией, уничтожая имена людей, которые помогали «Трем выгодным возможностям».

Он бежал, задыхаясь от жара и дыма. В своем собственном чудесном кабинете бросился к окну и торопливо затеребил медные задвижки. Он вновь и вновь бил плечом в синие жалюзи, а склад горел, мужчины с коричневой кожей врывались в двери и размахивали влажными алыми мачете…

Трэн, задыхаясь, проснулся.

Острый бетонный выступ больно упирался в позвоночник, чье-то влажное солоноватое бедро прижималось к лицу. Он отпихнул чужую ногу. В темноте мерцала блестящая от пота кожа, окружавшие его тела сверкали, точно фигуры на полотне импрессиониста. Они пускали газы, стонали, метались в душном кошмаре, плоть к плоти, кость к кости, живые и жаркие тела мертвецов — все вместе, все вперемежку.

Заводная

Глава 1

Нет, не надо мне мангостан. — Андерсон тянет руку и показывает пальцем. — Вот, вот это.

Ко полламаи ни кхап

. С красной шкуркой, с зелеными усиками.

Крестьянка улыбается, выставляя напоказ почерневшие от бетеля зубы, и тычет в сложенную рядом с ней горку фруктов:

— 

Ан ни чай май кха

?

— Да, вот их. Кхап. — Андерсон кивает, вымучивая улыбку. — Как называются?

— 

Нго-о

, — выговаривает она старательно, чтобы иностранец хорошо расслышал, и протягивает один на пробу.

Глава 2

— Поднимай! — командует Хок Сен.

Пом, Ну, Кукрит и Канда наваливаются на сломанный вал, тянут его вверх из гнезда, будто огромную занозу из тела великана, в зазор проскальзывает Май.

— Ничего не видно! — кричит она снизу. Мускулы играют на спинах Пома и Ну, которые еле удерживают всю конструкцию, не давая той рухнуть на место. Хок Сен встает на колени, опускает вниз фонарь, девушка берет его на ощупь и уносит в темноту. Механический светильник — потряси и заработает — стоит больше нее; старик очень надеется, что рабочие не уронят вал в гнездо, пока она там. Проходит минута.

— Ну? Треснул? Нет?

Тишина. Лишь бы Май нигде случайно не застряла. Хок Сен садится на корточки и ждет, пока девочка все там осмотрит. Кругом кипит работа — все приводят в порядок. Тушу словно мухи облепили члены профсоюза: блестящие мачете, четырехфутовые костепилки, руки по локоть красны от трудов — разнимают целую гору плоти. Обильно течет кровь, под снятой шкурой видны мышцы и жилы.

Глава 3

Эмико потягивает виски, мечтает опьянеть и ждет, когда по знаку Канники пойдет за очередной порцией унижения. В душе она бунтует, но все остальное — то, что с голым животом, одетое в коротенькую блузку и обтягивающую юбку-пасин, сидит и пьет, — бороться за себя не может.

А вдруг все наоборот? Вдруг к саморазрушению толкает другая ее половина, которая так старательно поддерживает иллюзию собственного достоинства, а выживать заставляет тело, этот набор клеток и переиначенных ДНК, эта система, имеющая свои, более сильные и конкретные потребности — потому что именно тело и обладает волей?

И не потому ли Эмико сидит здесь, слушает ритмичный стук бамбуковых палочек и завывание пикланга

[21]

, пока танцовщицы извиваются на сцене, освещенной только светлячками, а клиенты со шлюхами громко подбадривают друг друга? Может, дело в том, что ей не хватает духа умереть? Или ее останавливает собственное упрямство?

Райли говорит, все на свете происходит по кругу: то поднимается, то опускается приливная волна у пляжей Ко Самета

[22]

или член, когда рядом есть красивая девушка. Райли шлепает подружек по голым попкам, хохочет шуткам новоприбывших гайдзинов

[23]

и объясняет Эмико: что бы те ни захотели с ней сделать — деньги есть деньги, и вообще нет ничего нового под солнцем. Очень может быть. Его прихоти не оригинальны, да и Канника, когда причиняет ей боль и требует кричать, тоже не удивляет — разве только тем, что страстно постанывать заставляет не настоящую девушку, а механическую — пружинщицу. Это, конечно, свежо.

«Ты смотри! А ведь совсем как человек!»

Глава 4

— Пятьсот, тысяча, пять тысяч, семь пятьсот… «Защищать королевство сразу от всех вирусов мира — все равно что удерживать море сетью. Рыбы, конечно, наловишь, но остальное спокойно пройдет насквозь».

— Десять тысяч, двенадцать пятьсот, пятнадцать, двадцать пять…

Такие мысли посещают капитана Джайди Роджанасук-чаи, стоящего этой душной ночью под обширным брюхом дирижабля фарангов. Вверху гудят и гоняют воздух турбо-вентиляторы, внизу валяется груз: ящики грубо взломаны, коробки вскрыты, содержимое рассыпано по якорной площадке, будто брошенные ребенком игрушки; всякая дорогая всячина и вещи из черного списка лежат вперемешку.

— Тридцать тысяч, тридцать пять… пятьдесят тысяч…

Вокруг в свете мощных метановых ламп, установленных на зеркальных башнях, раскинулся недавно восстановленный бангкокский аэродром: огромное зеленое поле, над которым то тут, то там висят аэростаты фарангов, а по периметру густой стеной растет бамбук «хайгро» и тянется спираль колючей проволоки, отмечая границу международной территории.

Глава 5

Солнце, едва выглянув из-за горизонта, заливает Бангкок ослепительным светом. Оно омывает огненными лучами торчащие сломанными ребрами башни эпохи Экспансии и покрытые золотом чеди

[38]

; играет бликами на высоких сводах Большого дворца, где, изолированная слугами от внешнего мира, живет Дитя-королева; вспыхивает на филигранных орнаментах храма Священного столпа, в котором монахи сутки напролет молят богов укрепить шлюзы и стены городских дамб. Голубое зеркало горячего, как кровь, океана сверкает под раскаленным небом.

Жар наваливается на балкон шестого этажа и втекает в квартиру Лэйка. Под навесом в потоках знойного ветра шелестят плети жасмина. Ослепленный сиянием Андерсон, щурясь, глядит в окно. На бледной коже мгновенно выступают блестящие капельки пота. Лежащий снаружи город похож на расплавленное море, в котором золотыми искрами вспыхивают металлические шпили и стеклянные стены.

Он сидит прямо на деревянном полу совсем без одежды в окружении раскрытых книг: каталогов флоры и фауны, записок путешественников, полной истории Индокитая. Повсюду ветхие заплесневелые тома, вырванные из дневников страницы — ископаемые воспоминания о тех временах, когда тысячи растений выпускали в воздух пыльцу, споры и семена. Андерсон просидел над бумагами всю ночь, но с трудом может вспомнить хоть что-то из прочитанного. Перед глазами постоянно встает пасин, скользящий вверх по ноге девушки, вышитые на искрящейся пурпурной ткани павлины, чуть влажная кожа разведенных бедер.

Вдалеке в желтоватом сыром мареве, будто пальцы, поднимаются к небу сумрачные высокие силуэты башен Плоенчит. В дневном свете они похожи на обычные трущобы времен Экспансии и сейчас ничем не выдают своей манящей тайны.

Пружинщица.