Джером Бар

— Бейсбольный матч

(Перевела И. Стам)

Рэй Брэдбери

— Белые и черные

(Перевел М. Загот)

Чарлз Ван Лоун

— Мистер Конли

(Перевел А. Графов)

Джордж Гаррет

— Прыжок

(Перевела Ю. Жукова)

Чарлз Б. Гилфорд

— Человек за столом

(Перевела Т. Гинзбург)

Стояло свежее и ясное воскресное утро. Главная улица Хиллона простерлась под солнцем, словно длинный хвост. Начинался он на западе у самого обрыва, под которым расползался во все стороны Капустный пригород — там в основном жили немцы, фермеры, ушедшие на покой. Дальше хвост лениво тянулся вдоль болотистой долины со скудной растительностью; здесь расположились деловой и торговый центр, дома для белее цивилизованной части горожан, а также небольшой норвежский квартал. Потом хвост вновь поднимался из низины вверх и на востоке, в предгорье, завершался, наконец, наподобие кисточки, районом под названием Польское предместье.

От главной улицы там и сям отходили короткие переулки; они бесцельно брели в разные стороны и в конце концов терялись на топких выгонах. Одинокая речка сначала бежала вдоль хвоста, потом, повернув рассекала его пополам и превращала тем самым западную часть городка в Вест-Энд. Река была неуравновешенного нрава, каждую весну грозила выйти из берегов, но в то утро она вела себя смирно, разве что досаждала шумом машин, тарахтевших на разболтанных досках моста.

Под ярким высоким небом обитатели городка не спеша шли в церковь и говорили только о бейсболе. Сезонные достижения игроков в подаче и приеме мяча совершенно вытеснили такие популярные темы бесед, как рыбалка и виды на урожай. Казалось, все — и природа, и люди — в полном согласии ждали того часа, когда хиллонская команда местной бейсбольной лиги откроет сезон 1927 года матчем с традиционным соперником, командой Фридома, соседнего городка.

В Хиллоне спорт любили и всегда держали какую-нибудь команду. В те годы, когда о собственной бейсбольной команде можно было только мечтать, хиллонцы увлекались баскетболом. Они преданно поддерживали своих игроков, и спортивное руководство приобрело такой вес и власть, что смогло приглашать звезд со стороны и добиваться побед над командой Чикаго. Это стало предметом гордости для всех хиллонцев.

Свою благосклонность к спортсменам горожане не ограничивали пределами Хиллона. Когда в соседнем поселке Диллон список игроков вдруг раздулся за счет своего собственного Джорджа Дюпона и других спортсменов из большой лиги, неожиданно ставших поклонниками сельской жизни, хиллонцы дружно являлись болеть и за эту команду. Каждое воскресенье беззубый Том Гилберт собирал шесть грузовиков перед своей бильярдной, чтобы везти болельщиков на матч.

Трибуны за проволочным ограждением были заполнены до предела. Зрители ждали. Мы, мальчишки, всласть наплававшись в озере пронеслись между белыми коттеджами, мимо курортной гостиницы и, галдя, плюхнулись на дешевые скамейки, оставив на них пятна влаги. Жаркое солнце пробивало листву высоких дубов, что окаймляли ромб бейсбольного поля. Наши отцы и матери, в брюках для игры в гольф и легких летних платьях, цыкнули на нас и велели сидеть смирно.

Мы нетерпеливо поглядывали то на гостиницу, то на заднюю дверь огромной кухни. Через пространство между ними, все в крапинках из солнца и тени, потянулись цветные женщины, и через десять минут весь дальний левый сектор дешевых скамеек словно налился соком — это сияли их свежеумытые лица и руки. Уже сколько лет прошло, а я и сейчас, вспоминая тот день, слышу производимые ими звуки. В теплом воздухе их разговор напоминал негромкое голубиное курлыканье.

Но вот все радостно встрепенулись, веселое улюлюканье взлетело в ясное небо Висконсина — дверь кухни широко распахнулась, и оттуда выбежали большие и маленькие, шоколадные и кремовые негры: официанты, уборщики, кондукторы, лодочники, повара, мойщики бутылок, киоскеры, садовники и смотрители на площадках для гольфа. На всех новенькая, красная в полоску, форма — они явно ею гордились. На бегу они, сияя белозубыми улыбками, дурачились и выкидывали коленца, над зеленой травой мелькали их начищенные до блеска ботинки, вот они вразвалочку протрусили вдоль скамеек с дешевыми местами и не спеша перетекли на поле, приветствуя всех и вся.

Мы, мальчишки, завизжали от восторга. Вон Длинный Джонсон, что подстригает газоны, а вон Каванах из киоска с содовой, и Коротышка Смит, и Пит Браун, и Молния Миллер!

А вон и сам Большой По! Мы, мальчишки, закричали, захлопали в ладоши!

Прозвище — оно как пластырь: когда налепишь его на человека, чтоб от чего-нибудь вылечить, то пристает оно легко, а вот отдирать бывает чертовски больно.

Да, называли мы его «мистером Конли» и особое ударение делали на слове «мистер». Парень он был еще зеленый, и титул этот должен был помочь ему избавиться от «зелени», но вместо этого пристал к нему так, что мы чуть не потеряли игрока, который на третьей базе был незаменим.

Прозвища большинства бейсболистов придуманы газетчиками, но с Конли было не так. Мы сами дели ему кличку, выбрав, какая позубастее. Насмешка — это такая штука, которая задевает за живое. Снести ее тяжелее, чем простую брань. Но все-таки мне кажется, что для него лучше было сделаться «мистером Конли», чем оставаться просто «Конли с третьей базы».

Вам никогда не приходило в голову, что если у бейсболиста нет прозвища, то что-то тут не в порядке? Возьмите «Справочник по бейсболу» и выпишите из него всех тех ребят, которые известны только под своими фамилиями, — вы увидите, что звезд в вашем списке окажется не так уж много. В большинстве это будут вполне сносные игроки — но и только. Их именами никогда не назовут ни биту, ни перчатку.

Чтобы правило было правилом, необходимо исключение. Почему-то, когда речь заходит о Джонсоне, никто никогда не называет его «Уолт». Все говорят «Уолтер». Впрочем, это чепуха — ему кличка не нужна, у него и без клички все в порядке.

Почти месяц стояла она в своем плотно облегающем купальном костюме из блесток на самом верху шаткой деревянной вышки, уходящей в небо, как лестница, что приснилась когда-то Иакову, стояла над облаками, в росчерках мечущихся птиц, а где-то внизу, на земле, так далеко, что при одном взгляде туда кружилась голова, полыхало в огромном чане пламя, в которое она готовилась прыгнуть. Под чаном пляшущими огненными буквами было написано:

Афиши эти таинственным образом наводнили город; однажды в понедельник они появились в витринах магазинов, на стенах домов, на телеграфных столбах, на стволах деревьев и, естественно, произвели на всех сильное впечатление. Первыми их увидели идущие в школу дети — учебный год только начался. Они сгрудились у афиш, с восторгом и ужасом разглядывая эту смелую, как из сказки, маленькую женщину с могучей фигурой, и потом целый день волновались и шумели, словно потревоженный улей. Вслед за детьми на улицу вышли взрослые и принялись сердито сдирать афиши со своих домов, а двое полицейских до самого вечера трудились в центре города над телеграфными столбами и фонарями.

Как же их было много! И как загадочно они появились! Тревожные и будоражащие, словно крик трубы в тишине, они неслышно упали ночью на город, как падает осенью первый снег. Только потом, долгое время спустя, когда все уже совершилось, официант из закусочной «Парадиз», что стоит на самой окраине за последней городской бензоколонкой и последним мотелем, посылающим в темноту мигающий призыв, за стоянкой машин, которые даже при самом ярком свете дня, среди суеты бьющихся на ветру разноцветных флажков и вертушек, похожи на выпущенных в поле печальных балаганных лошадей, — этот официант, работавший тогда в ночную смену, вспомнил, что перед рассветом того дня, как в городе появиться афишам, к ним в закусочную заходил хромой и пил у них кофе.

Несмотря на все старания, несколько афиш все-таки осталось висеть, дразня город смутным обещанием чуда. Их рвал и трепал ветер, жгло беспощадное сентябрьское солнце, секли нескончаемые осенние дожди, и красные буквы бледнели, расплывались и наконец стали совсем исчезать, словно они были написаны чем-то недолговечным и тленным, как людская кровь. Сначала было много разговоров: кое-кто утверждал, что якобы видел такой прыжок, другие о нем будто бы слышали, — много споров, даже обличений — с кафедры наиболее ортодоксальных церквей, приравнивающих развлечение к греху; но время шло, выцветали краски афиш, и вместе с ними слабел интерес. Скоро не осталось почти никого, кто верил бы, что Стелла приедет к ним в город и совершит свой прыжок, никого, кто на это надеялся. Наверное, все это лишь шутка, решили люди, глупая, бессмысленная и жестокая.