Клад Соловья-Разбойника

Барышников Александр

1 серия

Красная горка

Ночь кончалась. Все явственнее чувствовалось приближение утра, и замершие на вершине Яр холма парни и девушки сдерживали взволнованное дыхание, не решаясь нарушить торжественность надвигающегося мгновенья. Было тихо, лишь чуть слышно журчала под берегом сонная вода.

Все лица были обращены в одну сторону, напряженные взоры уперлись в сочащийся алым край неба, из-за которого вот-вот должно было появиться Солнце. А великое светило словно зацепилось за невидимую преграду. Оно живой слезой нетерпеливо дрожало на ресницах уходящей ночи и уже готово было выкатиться на чистую щеку нового дня.

— Пора, — выдохнула девушка-хороводница и решительно шагнула в средину круга. Движение это словно бы нарушило краткое равновесие между тьмой и светом, и Солнце горячей струей пролилось в обрадованный мир.

— Слава Яриле! — звонко крикнула девушка и вскинула вверх правую руку.

— Слава! Слава! Слава! — дружно подхватил хор молодых голосов.

Светобор

С детства знакомые звуки и запахи убаюкивающим облаком обволакивали Светобора. Напряжение бурной, колготной жизни незаметно отпускало душу, и она тихонько млела в благословенном покое родительского дома. Но сон не шел. Стоило закрыть глаза, и тотчас стремительно убегала назад земля с пучками прошлогодней травы, вилась перед лицом черная грива коня, мелькали прутья придорожных кустов и стволы деревьев. Откуда-то сбоку выплывали потускневшие от долгого житья глаза отца, глухо звучал его голос, и снова дорога, и бесконечное трепыханье черной гривы, и кусты, и деревья, и синий окоем впереди:

Старый Путило свесил с полатей бороду, негромко кашлянул.

— Не спится, сынок? — спросил участливо. Светобор потянулся всем своим сильным, гибким телом, резко вскинулся и сел, привалившись широкой спиной к выглаженным временем бревнам стены.

— Отвык, небось, на лавке почивать? — хохотнул старик.

Светобор молчал, сторожко прислушиваясь к звукам ночи.

Молодой вождь

Келей, молодой вождь Верхнего племени, ловко угнездившись в седле, гнал вороного коня по едва приметной лесной тропинке. Сверху, сквозь кроны сосен, иногда просверкивало яркое весеннее солнце, но здесь, под сводом леса, было сумрачно и прохладно.

Прошло не так уж много времени, как он покинул свое селение в устье Вотской реки, но борзый конь быстро нес его вперед, и уже недалеко оставалось до Полой речки, а там и до Ваткара — рукой подать.

Конечно, можно было отправиться в путь на лодке. Весной течение в Серебряной реке бурное, да и ветер с утра был попутный, но уж очень не хотелось лишний раз проходить под стенами ненавистного Булгакара:

Предчувствие счастья

Солнце поднималось все выше. Прекрасная Лада, обручавшаяся в эти дни с громовником Перуном, бирюзовым светом бездонных своих очей ласково обнимала гуляющую на Ярилином холме молодежь. Одна песня сменяла другую, Улита-хороводница завивала живую цепочку в диковинные узоры, достойные украсить венок богини любви и красоты. Микула, послушный движению хоровода, оказывался то на склоне холма, то на его вершине, то у самой воды, и все это время он украдкой поглядывал на окружающих его девушек, пытаясь угадать ту, которая принародно призналась, что он, Микула, люб ей. Эта тайна не давала ему покоя, она ласково сжимала его молодое сердце теплой нежной ладонью. Ничего не зная наверняка, он все же чувствовал, что этот праздничный день, первый день Красной Горки, каким-то образом резко изменит его жизнь…

Напевшись песен, вдоволь наплясавшись под звуки гудков и гуслей, парни и девушки тут же, на склоне холма, весело распеленали плетеные кошницы со снедью. После первой чаши с медом жизнь стала еще прекраснее, добрее улыбнулся великий Ярило, бездоннее и ласковее стали небесные глаза Лады, и даже свирепый Позвизд, не решаясь нарушить светлое торжество Перуновой невесты, потуже затянул свой кожаный мешок с ветрами и бурями.

Девушки, пошептавшись, незаметно окружили Бажена и вдруг разом накинулись на него. С криками, визгом, бестолковой толкотней живой клубок молодых горячих тел покатился по склону к синеющей внизу воде. Остальные парни, враз забыв зачашные разговоры, кинулись выручать товарища, но было поздно — Бажен, нелепо взмахнув рукой с зажатой в горсти чашей, взлетел вверх и с криком рухнул в реку.

Зычно ухнул развеселившийся Водяной царь, заплескала смехом жена его Белорыбица, звонко рассыпала сверкающие брызги смешинок их дочь Параська, и все это вперемешку с девичьим хохотом взметнулось ввысь.

Бурей налетели парни, вмиг устроилась куча-мала с криками, смехом, дурашливым воем и обжигающими прикосновениями.

Клад Соловьиный

Выгребая против течения Сухоны, Бессон и Быкодер добрались, наконец, до приметного издали яра и, схоронив лодку в прибрежных кустах, вскарабкались по крутому склону. Здесь, на сухом песчаном пригорке, стоял под сосной шалаш, чуть заметно курился догоревший костер, возле которого устало ютились сонные от долгого сидения дозорщики.

— Будьте здравы! — радостно приветствовал их Бессон.

— И вам того же, — отвечал пожилой дозорщик.

— Все ли ладно? — деловито спросил Быкодер.

— Спокойно, — заверил пожилой, поднимаясь на ноги.

2 серия

Непокорный раб

Бий Торымтай выехал из леса и остановился возле богатого двора базарбаши Бигеша. Один из сопровождавших воинов отправился поискать хозяина двора и тотчас исчез среди многочисленных построек, занимавших вершину холма. А по склону холма, до самого речного обрыва, широко раскинулся знаменитый булгарский торг Агабазар. Всего два дня минуло с тех пор, как великое войско урусов ушло из-под стен Булгар-кала, а торг Агабазар уже вновь неуемно шумел, толкался и суетился. Все шло так, как будто не было нашествия и десятидневной осады.

Там, за лесом, в самом городе, громкогласные муэдзины возвещали с высоты минаретов время намазов и приглашали правоверных восславить великого Аллаха, волею своею оградившего город от беды. Здесь, на берегу Итилъ-реки, среди лавок, навесов, шатров и загонов бурлила разноязыкая, разноцветная толпа, слышались крики, смех, проклятья, ревели быки и верблюды, перемещались тюки и бочки, мелькали мешки и корзины. Вешнее солнце припекало так, что радостные торговцы кумысом и кислым айраном едва успевали наполнять свои кувшины. Благодатной свежестью веяло от реки. Внизу, под обрывом берега, весело плескалась синяя вода, шелестели сворачиваемые паруса, скрипели сходни, бодро покрикивали хозяева прибывших из разных мест купеческих судов.

Вернувшийся гонец сообщил, что базарбаши Бигеш с утра отправился на пристань. Бий Торымтай дернул повод и начал неспешно спускаться с холма. Стройную, в ярком халате, фигуру, ловко влитую в конское седло, заметили издали, в толпе зазвучало славное имя. Жители Булгар-кала разом вспомнили, как войско урусов подошло к ханской столице и осадило ее. Чужих воинов было так много, что страх невольно вошел в сердца булгар. Они с ужасом ждали начала штурма и беспрестанно молили Аллаха о помощи. Молитвы были так горячи, просьбы были так искренни, что великий бог не мог остаться равнодушным.

Всемогущий Аллах затмил разум юного урусского бия Изяслава. В то время, как военачальники урусов совещались в белом шатре своего хана Всеволода, нетерпеливый Изяслав в одиночку, с невеликою дружиной, ударил на булгарских батыров, оборонявших подступы к городу.

Дерзкому юноше удалось пробиться к воротам, воины его успели даже поставить штурмовые лестницы:

Гледенский дозор

Весь долгий день властвовал Ярило над тихой глухоманью, купался лучами своими в полноводных реках и укромных лесных озерах, ласкал теплыми ладонями обитателей таежного мира.

Весь долгий день, не смея вздохнуть и охнуть, сидел в гнилом болоте свирепый Позвизд, прижимал к себе кожаный кошель с ветрами и бурями, чуть слышно шептал в заиндевелую бороду проклятья и угрозы. Он знал, что власть Ярилы не вечна, и с нетерпеньем ждал прихода богини ночи Мораны. Она прогонит с неба солнечного бога, погасит отблеск его горячих лучей, одурманит сном живущих, и вот тогда, может быть, удастся раскинуть над землей сизый полог ненастья.

Ожиданье давно наскучило, и Позвизд отважился послать навстречу хозяйке ночи гонца-ветра. Тот радостно расправил невидимые крылья, озорно раскачал вершины леса и умчался прочь.

Морана, как всегда, надвигалась со стороны Рифейских гор. Усталый, наигравшийся за день Ярило медленно отступал, все ниже склоняя к земле утомленный свой лик с гаснущим взором. Дрожа от нетерпения, Позвизд развязал кошель и выпустил в небо стаю серых туч. Они хищно окружили бога Солнца и начали наступать на него со всех сторон.

Унылая сумеречь разлилась по земле, в мире стало тоскливо и неуютно.

Длинна рука боярская

На Волге ватага Петрилы влилась в белозерскую дружину, отправлявшуюся на помощь Всеволоду. Неожиданное подкрепление сильно обрадовало белозерского воеводу Фому Ласковича. Нет, воинов у него хватало, дело было в другом.

Вражда между Владимиром и Новгородом, то затухавшая, то разгоравшаяся с новой силой, была палкой о двух концах. Одним концом изредка попадало Всеволоду, другим — новгородцам, середина же той палки постоянно давила на Белозеро. Участие новгородской ватаги в походе Всеволода сулило надежду на примирение лавних супоптатов.

В устье Оки встретились с объединенной ратью низовцев и с нею вместе доили до реки Цывили. У острова Исады, что раскинулся на волжском просторе против цывильского устья, решено было оставить лодьи, охранять которые Всеволод поручил белозерско-новгородской дружине.

Остальное войско двинулось дальше сухопутьем.

После; краткого совета с Фомой Ласковичем Петрила приказал своим ватажникам переправляться на правый берег Волги. Легкие ушкуи, дружно взмахивая длинными и узкими крыльями весел, стремительной стаей перелетели речное пространство и укрылись в устье Цывили.

Шийлык и черное колдовство Уктына

Вместе с этой весной в душу Люльпу впервые пришла незнакомая, беспричинная, томительная грусть. Все было так же, как всегда, так же всходило и закатывалось Солнце, люди занимались обычными делами, говорили привычные слова, но что-то неуловимо и непоправимо изменилось. Она чувствовала, что весь окружавший ее знакомый и понятный мир как будто пронизан туманом неясного, сладкого и тревожного ожидания. И временами, как бы заплутав в этом тумане, она вдруг замирала, останавливалась среди будничных забот и зачарованно слушала: кого? чего? Этого она не знала, не понимала и не могла бы объяснить, но потом, спохватившись и вернувшись к делам своим, долго еще помнила ощущение манящего и пугающего полета души.

Этой весной Люльпу часто уходила в куа — семейное святилище, где у нее, как и у прочих членов семьи, была своя каморка. Закрывшись, девушка подолгу молилась великим богам, глиняные фигурки которых стояли в ряд на широкой полке. Никто не мешал этим тихим молениям — прислуга не решалась беспокоить княжну. Мужчины, по обычаю, не имели права входить в женскую келью без разрешения хозяйки. Переступить этот порог могла бы только мать, но она умерла три года назад.

Люльпу часто думала, что именно она, ее добрая матушка, могла бы сейчас помочь, подсказать, объяснить происходящее. Тело матери давно уже сгорело на погребальном костре, вечная же ее душа была где-то рядом, она жила, может быть, в одной из этих фигурок, и девушка, стоя коленями на твердом полу, подолгу говорила с ними. Она рассказывала о своей жизни, о любви к отцу, о жалости к брату Гырыны, о радостях, тревогах и опасениях. Она просила прежнего покоя, былой девичьей безмятежности, но чем горячее были просьбы, чем искреннее звучали мольбы, тем больше казалось. Люльпу, что она обманывает великих богов и вводит в заблуждение бессмертную душу матери:

Светлыми ночами соловьи, невидимые певцы весны, терзали сердце Люльпу, она подолгу ворочалась в жаркой постели, томно потягиваясь всем своим стройным телом; не выдержав сладкой муки, выбегала во двор и, быстро оседлав любимого коня, забывалась в бешеной скачке по залитым лунным серебром широким лугам предградья.

Любимым местом княжны был край высокого обрыва над устьем Колыны-шур, вплетавшей свои зеленоватые струи в живую светлую ленту Серебряной реки. Весенними вечерами девушка подолгу просиживала здесь, словно пытаясь припасть взволнованным сердцем к тихому спокойствию природы. Великая река, плавно завернув от заречного красного бора, наваливалась широкой грудью на ваткарскую гору, но, не сумев сдвинуть огромную краюху заемной тверди, покорно тащилась вдоль ее подножия до устья Большого оврага, смиренно облизывала подошву Куалын-горы и тихо уползала к далекой и зыбкой черте окоема.

Военная хитрость

К вечеру вернулись усталые и хмурые доглядчики, понуро встали перед Светобором, кормщиками и ватажными десятниками. Долго стояли молча.

— Ну? — не вытерпел кормщик Тороп.

— Лапти гну! — зло ответил Помело.

— Не томи! — потребовал Светобор.

Помело, обычно веселый и говорливый, безнадежно махнул рукой и отвернулся. Вперед выступил кормщик Кряж. Выяснилось: нетолько в крепость, но даже близко к стенам подойти не удалось, по всему лесу наставлены гледенские дозоры, в устье Юга-реки стоит наготове множество лодок, обойти Гледен посуху с ушкуями на плечах очень.