Не думайте, я вовсе не жду, что кто-то поверит этой истории. В этом я убедился, когда во время недавней поездки в Лондон, полный энтузиазма и наивный до глупости, принялся излагать ее суть члену Королевского Геологического Общества.

Если бы вы видели, как он при этом смотрел на меня, то наверняка решили бы, что я замешан в таких чудовищных преступлениях, как похищение из Тауэра королевских драгоценностей и попытка подсыпать яд в кофе Его Величества. Уже на середине моего рассказа ученый джентльмен крайне холодно прервал меня, и я понял, что мои розовые мечты о почетной мантии, золотой медали и бюсте в Зале Славы растаяли как туман в ледяной атмосфере полного недоверия.

Но я верю этой истории, как поверили бы и вы, и даже ученый член КГО, если бы услышали ее из уст человека, который поведал ее мне. Если бы вы видели его сверкающий взгляд, взволнованное лицо, слышали убежденность и пафос, звучащие в его голосе, то поверили бы ему без всякого сомнения.

Вам даже не понадобилось бы для этого осматривать вещественное доказательство правдивости его рассказа - невероятное, фантастическое существо. Он привез его с собой из "внутреннего" мира, о котором вы узнаете несколько позже.

Я столкнулся с ним совершенно неожиданно на окраине великой пустыни Сахары. Он стоял возле палатки из козьих шкур, раскинутой под тенью финиковых пальм в небольшом оазисе. Поблизости было еще восемь или десять шатров арабов-кочевников.

К вечному огню

Я родился в Коннектикуте почти тридцать лет назад. Меня зовут Дэвид Иннес. Мой отец был богатым шахтовладельцем он умер, когда мне было девятнадцать лет. Все его состояние должно было перейти ко мне в день моего совершеннолетия при условии, что два оставшихся года я посвящу глубокому изучению доставшегося мне в наследство крупного дела.

Я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы исполнить последнюю волю покойного. И не столько из-за наследства, сколько из чувства глубокого уважения и любви, которое я питал к своему отцу. Шесть месяцев я провел в шахте и конторе, стремясь детально изучить все тонкости дела.

А потом случилось так, что я сильно увлекся изобретением Перри. Он был уже стар и большую часть своей жизни посвятил разработке механического подземного разведчика. В свободное время он занимался палеонтологией. Я посмотрел его чертежи, выслушал его доводы, увидел в работе модель и распорядился выделить необходимые средства для постройки действующего аппарата.

Мне нет нужды подробно описывать созданную машину - она находится в паре миль отсюда. Завтра, если пожелаете, мы можем отправиться и посмотреть ее. Это стальной цилиндр длиной в сто футов. Корпус его состоит из частей, соединенных между собой таким образом, что при движении он может изгибаться в разные стороны наподобие гусеницы. На носу имеется мощный бур, приводимый в движение двигателем, который, по словам Перри, способен развивать большую мощность в расчете на кубический дюйм объема, чем любой другой на кубический фут. Я помню, как он любил повторять, что один этот двигатель способен озолотить нас. После первого ходового испытания, в случае успеха, мы собирались запатентовать его, но, увы,

Странный мир

Без сознания я находился не больше секунды. Падение на железный пол кабины моментально привело меня в чувство.

Первым делом я бросился к Перри. Мысль о том, что он умер на пороге спасения, ужаснула. Разорвав рубаху у него на груди, я приложил ухо к сердцу и чуть не завопил от радости оно билось медленно, но ровно.

Я намочил водой платок и несколько раз похлопал им по лбу и щекам Перри. Мои усилия привели к результату - он раскрыл глаза. Некоторое время старик тупо глядел на меня широко раскрытыми глазами, но постепенно взгляд его становился все более осмысленным. Он приподнялся и сел, удивленно втягивая носом воздух.

Смена хозяев

Преодолев несколько миль по темным мрачным джунглям, мы оказались в поселении человекообразных. Мои пленители разразились дикими криками, на которые почти сразу последовал ответ со стороны стойбища. Вслед за этим масса существ такого же обличья высыпала наружу. Я вновь оказался в центре внимания верещавшей орды. Они щипали, толкали и били меня, пока все мое тело не превратилось в сплошной синяк. Я не думаю, что подобное обращение было вызвано злобой или жестокостью, скорее это походило на поведение ребенка, получившего новую игрушку, которому мало иметь ее перед глазами, но необходимо обязательно потрогать, чтобы убедиться в ее реальности.

Мы находились в центре стойбища. Оно состояло из нескольких сотен грубых сооружений из веток и листьев, укрепленных на сучьях деревьев. Между "хижинами" были проложены примитивные мостки из сучьев и тонких сухих стволов, образующих подобие кривых улочек и переулков на высоте футов пятидесяти над землей. Эти мостки представляли собой почти сплошной настил, что вызвало у меня немалое удивление, так как плохо увязывалось со способом передвижения этих

существ. Лишь позже, когда я познакомился с разнообразием полуручных-полудиких домашних животных, также обитавших здесь, мне стала ясна необходимость такого помоста. В частности, я сразу обратил внимание на обилие диких собак, стая которых так вовремя отвлекла от меня внимание дирайта, и на многочисленных представительниц козьего племени, чьи раздутые соски лучше всяких слов объясняли причину их присутствия здесь.

Наконец меня поставили на ноги перед одной из хижин и бесцеремонно втолкнули внутрь. Двое чернокожих уселись перед входом снаружи, наверное, чтобы предотвратить попытку бегства с моей стороны, хотя я не имел ни малейшего представления, куда бежать, появись даже у меня такая возможность.

Прекрасная Диан

Когда охранники разбудили нас, мы чувствовали себя значительно лучше. Нас накормили. Пусть это были всего несколько обрезков вяленого мяса, они все же влили новую энергию в наши измученные тела. Теперь мы тоже двигались уверенной походкой с высоко поднятой головой. По крайней мере я, потому что был молод. Что касается Перри, то он не любил ходить пешком. Дома я не раз видел, как он берет такси, чтобы перебраться через площадь. Теперь старик за это расплачивался, и мне не раз приходилось поддерживать его и даже тащить на себе в продолжение всех этих изнурительных переходов.

Ландшафт начал меняться. Равнина уступила место горам с могучими гранитными пиками. Тропическая растительность приобрела вид более умеренных поясов, но и здесь жара и хорошая освещенность способствовали ее росту. Со скал срывались кристально чистые ручьи, питаемые вечными снегами на вершинах. Над их снеговыми шапками нависали густые темные облака. По мнению Перри, эти облачные массы имели двойное назначение: восполняли потерянную от таяния снегов влагу и защищали снега от прямых лучей солнца.

К этому времени мы оба уже начали понемногу понимать жаргон, на котором конвоиры общались с рабами, и одновременно продвигались в изучении мелодичного и приятного на слух языка наших невольных попутчиков. Случилось так, что я оказался прикованным рядом с молодой девушкой. Нас разделяло лишь три фута цепи, но для меня эта навязанная нам близость вовсе не была в тягость. Она, как учительница, не только охотно обучала меня языку своего племени, но и много рассказывала о жизни и обычаях этого мира, насколько сама была с ними знакома.

Несколько лет я уже не мог выбраться на настоящую, большую охоту. Наконец мне удалось завершить свои дела, и у меня появилась реальная возможность отправиться на свои старые стоянки в Африке, где я охотился на львов.

День моего отъезда уже был назначен. Школьник, считающий часы, остающиеся до начала летних каникул, вряд ли мог сравниться со мной нетерпением. Но тут случилось нечто, что спутало все мои планы, и в итоге я отправился в Африку двенадцатью днями раньше, чем предполагал.

Надо сказать, я часто получаю письма от не знакомых мне людей. Прочитав мою книгу, они спешат выразить свою благодарность или свое негодование. Мне нравится получать такие письма. Вот и тогда, увидев одно из них, подписанное незнакомой рукой, я вскрыл конверт в предвкушении удовольствия. Помимо всего прочего, на нем стоял алжирский штемпель, что естественно, возбудило мое любопытство, так как именно Алжир был конечным пунктом моего путешествия.

Но это письмо было особенным. Еще до того, как я дочитал до последней строки, и охота, и львы были уже совершенно забыты.

Впрочем, думаю, нет смысла пересказывать написанное, так как у меня сохранился сам текст. Итак, вот он:

Арабы, о которых я писал тебе в своем последнем письме (так начал Иннес), оказались, вопреки моим предположениям, очень дружелюбными и милыми людьми. Собственно говоря, они охотились не за мной, а за той бандой мародеров, которая угрожала моему существованию. Они были сильно удивлены в напуганы, когда увидели огромную рептилию, которую я привез с собой из внутреннего мира. Ее мне подсунул Худжа-Проныра вместо Диан.

Громадное впечатление на них произвел и мой "подземный разведчик", которого я оставил в двух милях от лагеря.

С их помощью мне удалось установить аппарат в вертикальное положение: нос в яме, выкопанной специально для этой цели в песке, а корма в воздухе - мы ее подперли стволами пальм, срубленных поблизости. Все это было довольно трудоемко, но арабы со своими выносливыми лошадьми выполнили работу грузового крана, и все прошло благополучно.

Честно говоря, я сомневался, брать ли махару обратно в Пеллюсидар. Впрочем, она была очень покорна и послушна с тех пор, как поняла, что она пленница на борту "железного крота". Общаться с ней, как ты понимаешь, я не мог, потому что у нее нет обычных для нас органов восприятия.

В общем, все кончилось тем, что я счел бесчеловечным оставить даже эту мерзкую тварь во враждебном, незнакомом ей мире, и взял ее с собой в обратный путь. По всей видимости, она поняла, что мы возвращаемся в Пеллюсидар, так как едва мы очутились внутри "крота", настроение махары улучшилось и она развеселилась.

Мы разбили лагерь там же, на берегу тихой реки. Здесь Перри и рассказал мне обо всем случившемся с ним со дня моего отъезда.

Выяснилось, что Худжа-Проныра распространил слухи о том, что я намеренно не взял Диан с собой и, более того, не собираюсь вернуться в Пеллюсидар. Он рассказывал всем, будто я устал от этого чуждого мне мира и от его обитателей.

Диан он объяснил, что во внешнем мире у меня осталась жена и что я, мол, никогда не помышлял взять Диан Прекрасную с собой.

Вскоре после этого Диан исчезла из лагеря, и Перри ничего не знал о ее судьбе.

Он не имел ни малейшего представления о времени, прошедшем со дня моего отъезда, но предполагал, что с тех пор минуло уже несколько лет.

Постоянно сверяясь с компасом, я медленно брел в густом тумане, не слыша уже больше рева медведей и не сталкиваясь ни с одним из них. Уже значительно позже я узнал, что эти чудовищные хищники ужасно боятся тумана и, едва попав в него, стремятся выбраться из его объятий. Должен признаться, что я испытывал похожие чувства.

Мне было грустно и одиноко. Собственные трудности не заботили меня так, как гибель Перри, - я был очень привязан к нему.

Я уже начал сомневаться, что мне когда-либо удастся преодолеть перевал. Несмотря на природный оптимизм, испытания, выпавшие на мою долю, надломили мой дух, и я был близок к отчаянию.

Серые гряды облаков действовали на меня угнетающе. Надежда, по всей видимости, питается солнечным светом, в тумане же она чахнет. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее надежды. Ничто не может подавить его - даже угроза ужасной смерти. Вот и теперь, подталкиваемый этим всемогущим инстинктом, я шел и шел вперед.

По мере моего продвижения туман становился все непроницаемей. Даже снег и лед, по которым я ступал, оставались вне видимости. Казалось, я плыл в море пара.

"Сари" оказался крайне непокорным и ненадежным кораблем. На нем хорошо было бы устраивать прогулки на тихом пруду, но в огромном море он оставлял желать много лучшего.

Конечно, он плыл, когда дул ветер, но стоило тому стихнуть, корабль начинал дрейфовать, и нам не удавалось следовать намеченному курсу. Наше продвижение было крайне медленно.

В результате, вместо того, чтобы приблизиться к Анороку, мы оказались намного правее. Вскоре уже было очевидно, что нам придется проплыть между двумя островами, находящимися справа от него, и попытаться подойти к Анороку с другой стороны.

Наконец мы добрались до островов. Перри был совершенно очарован их красотой. Я, впрочем, тоже не мог остаться безразличным - это была поистине величественная картина.

В тот самый момент, когда Перри разразился цветистым панегириком в честь красоты этих мест, с ближайшего острова в нашем направлении выскочило каноэ, битком набитое вооруженными туземцами. За ним последовало второе, а затем и третье. Их намерения были очевидны.