Малыш Нкима взволнованно запрыгал на загорелом плече своего хозяина, стрекоча и вопросительно поглядывая то на Тарзана, то в сторону джунглей.

— Нкима что-то заметил, бвана, — сказал Мувиро, помощник предводителя воинов вазири.

— И Тарзан тоже, — проговорил человек-обезьяна.

— Глаза великого бваны зоркие, как у Бары-антилопы, — сказал Мувиро.

— Иначе и быть не может, — с улыбкой отозвался человек-обезьяна. Тарзан не стал бы человеком, если бы его мать Кала не научила его пользоваться всеми органами чувств, данными ему Малунгу.

Эрих фон Харбен вышел из палатки, осмотрелся вокруг и обнаружил, что остался в одиночестве. Его лагерь на склоне гор Вирамвази обезлюдел.

Теперь стало понятно, почему, когда он проснулся, стояла непривычная тишина, вызвавшая у него дурное предчувствие, которое усугубилось тем, что слуга Габула так и не явился на его зов.

В течение всей недели, пока сафари приближалось к наводящим страх горам Вирамвази, его люди дезертировали маленькими группами, по двое-трое.

К минувшему вечеру, когда они сделали привал на склоне горы, от первоначального состава экспедиции оставалось лишь несколько объятых ужасом участников. А теперь и этих не стало — поддавшись ночным страхам, невежественные и суеверные люди позорно бежали от невидимых ужасов нависших гор, бежали, бросив своего хозяина один на один с кровожадными духами умерших.

Беглый осмотр стоянки показал, что лагерь полностью разграблен.