Слыхали, конечно, историю насчет «И тут на арену выхожу я, в белом фраке с блестками»? Вот-вот, именно так все и выглядело. По залитой слепящим светом прожекторов бетонной равнине шел — величественно шествовал! — человек, затянутый в белый (знак высокого административного ранга) радиационный скафандр, в белом же шлеме с опущенным визором. Впереди, на усыпанном звездами фоне ночного неба, прорисовывались контуры огромного куполообразного строения. Власть человека в белом не вызывала сомнений.

Рядом со входным люком ангара вповалку спали одетые в черную броню люди — взвод охраны. Администратор ударил сержанта ногой — жестоко, но совершенно равнодушно. Командир взвода завопил от боли и вскочил на ноги, за ним и его солдаты. Они открыли люк, и человек в белом прошел внутрь, в непроглядную тьму. Затем, словно вспомнив о какой-то мелочи, он повернулся назад, к свету, задумчиво посмотрел на дрожащий от страха, вытянувшийся по стойке смирно взвод и с прежним безразличием застрелил сержанта.

Внутри ангара не было ни проблеска света.

— Как ваше имя? — негромко кинул администратор в окружавшую его тьму.

Не думайте, что синэргическое чувство Роуга Уинтера откликалось на любую структуру и конструкцию, были у него и слепые (глухие) пятна, многие из них — тривиальные, некоторые — серьезные. Наиболее серьезным оказался тот факт, что он реагировал на структуры трех языков, но осознавал это только в отношении двух из них. Вот тут-то и лежит причина, ввергнувшая его в пучину бедствий.

Уинтер говорил на солярном-вербальном — ведь он был инквизитором (в двадцатом веке это называлось «расследующий репортер»), и слова, понятные во всей системе, служили ему рабочим инструментом. Он знал и понимал сома-гештальт (в двадцатом веке это называлось «язык тела»); общаясь в ходе своих расследований с превеликим множеством незнакомых людей самого различного положения, он по прямой необходимости научился понимать, что именно они недоговаривают, что кроется за произносимыми ими словами.

Все это Уинтер знал, а не знал он того, что откликается на сигналы Anima Mundi, которая, собственно, и порождала его необыкновенное синэргическое ощущение структур. Когда-то я считала причиной такой гиперчувствительности страшное потрясение, полученное им в младенческом возрасте, при крушении корабля. Теперь-то понятно, что все дело в эксперименте Круппа и Декко, а загадочная величина икс, квадратично возросшая у Роуга, — то, что я называю про себя «видение». Именно благодаря этому чувству он видит в разрозненных вроде бы фактах и событиях черты, позволяющие связать их в синэргичное единство.

Anima Mundi — это Мировая Душа, лежащая в основе всего бытия. По латыни Anima — дыхание, жизнь, душа, а Mundus — мир, вселенная. Anima Mundi — космический дух, преисполняющий все живые существа и даже — как считают некоторые — все неодушевленные предметы. Я и сама в это верю. У старого дома всегда есть и свой дух, и свой норов. Вы встречали, вероятно, картину, недовольную местом, отведенным ей в дому и прямо-таки бунтующую, наотрез отказываясь висеть прямо? А стулья? Разве они не требуют к себе внимания, толкая проходящих мимо? А хмурые лестничные ступеньки, норовящие подставить нам ножку?