В ту осень они засыпали под удары колокола. Каждую ночь он начинал звонить, а когда переставал, они так и не узнали, потому что крепко засыпали к тому времени.

Они жили в башне, на двадцать первом этаже, и считали, что их жильё — самое лучшее из всех, какие бывают. Лестница, ведущая вверх и провожающая вниз, скрипела, кое-где была проломлена, перила тоже нецелые… Раньше сёстрам приходилось подниматься почти под самые облака, ещё на один этаж выше, но однажды все эти тридцать восемь ступеней рухнули, запылив башню. Вынуждены были переехать, хорошо, что на этаже никто не жил, не пришлось упрашивать впустить их, войти в положение…

Никто бы не вошёл, в замке остались они вдвоём, да ещё птичка в радужных перьях жила под крышей. Иногда приходил медведь, правда, близко не подбирался, а грустно ковылял где-то у железной дороги. Раз в неделю нянюшка приносила корзинку с едой: хлеб, мёд, молоко. А больше никого и не было. Все подались за границу.

Еды в корзинке хватало на неделю, даже оставалось. К тому же ниже этажом вся комната была завалена яблоками. Они лежали там ещё с довоенной поры и не портились. Всё довоенное оставалось целым и невредимым. Вот только лестница… Но она не в счёт. Не в счёт…

Нянюшка всякий раз спрашивала, почему они не уедут отсюда? Младшая отвечала, что никуда не поедет без сестрицы. А старшая обыкновенно спала во время няниных визитов. Старушка всегда появлялась в одно и то же время и быстро уходила, чтобы не опоздать на автобус.

А страна была большая, красивая — в три дня не обойти. Если постараться, да отправиться наискосок, по самому короткому пути, да не останавливаться, чтобы отведать молока из крестьянских крынок или полюбоваться лугами, лесами и королевским замком с башней, то к вечеру третьего дня как раз и можно успеть к границе. Только что там делать? Ничего интересного за пределами родной земли не было, в этом жителей никто бы не смог разубедить. Ну, степи с ковыль-травой да сухими ветрами на юге, и как там люди живут? Ну, горы поднебесные на востоке, а всё равно краше родимого Овечкиного взгорка не найдётся. На западе, стыдно сказать, автобусы ездят и вертолёты шумят. На севере, правда, чудесное явление: сияние в небесах и ночи по полгода, спи не хочу. Да в своей-то стране — радуга от края до края. Такая, говорят, крепкая, что никакой ветер пошатнуть не мог, а Армавирка и вовсе пытался заехать на неё на своём велосипеде. Но не смог: очень уж крутая.

По утрам с этой радуги нянюшка собирала росу, приносила сёстрам умываться. Положит на каждую дугу по полотенцу, а потом знай себе выжимает. Оттого и красивые королевские дочки: глаза зеленые, а волосы рыжие. И голоса у обеих — чистые, звонкие, солнышко вставало послушать.

По всей стране протянули железнодорожную ветку: ехать и ехать, выходить на станциях, чтобы попить квасу; пересаживаться в последний вагон, а там вставать к заднему окошку и смотреть на шпалы; прятаться от ревизора, а потом, тайно, чтобы никто не увидел и не устыдил за безбилетный проезд, забросить ему в сумку деньги; смотреть в окно, пить чай, разговаривать с соседями, чинно или шумно рассаживаться, удивляться проводнице, снимать обувь, чтобы не шуметь и не пачкать пол, подолгу прощаться, складывать на место и доставать обратно сумки, открывать и закрывать их; и смотреть, смотреть, смотреть в окно на цветущие одуванчики, на тюльпаны, на жасмин, срывать его веточки из окна, смотреть на луга, на синие реки, на крутые и пологие берега, на жёлтый песочек, на белые берёзки, на дожди осенью, на снеги — зимой. Но так пересечь страну было ещё дольше, чем пешком. А как же: в каждом городке — музей, да ещё квас, да плюс к тому — дождаться всех обратно, открыть все три вагона, а если жарко, то и окна. Хлопотное дело — поезд. Зато мирное.

Война началась из-за Армавирки, северного ветра. Должно быть, когда он появился на свет, у кого-то на небесах был насморк, а может, просто в кеду попал камушек. Поэтому с самого детства Армавирке казалось, что у него что-то не получается, что он чего-то не умеет, что он должен заниматься чем-то другим. Он надевал рубашки шиворот-навыворот, обувал сандалии не на ту ногу, пил холодный чай и горячую газировку, дул на спички, бил лампочки, пытался выращивать цветы в ботинках, а иногда даже ходил задом наперёд. За что бы ни взялся Армавирка, всё ему хотелось переиначить.

Когда пришло время Армавирке садиться на велосипед и учиться быть ветром, он сперва поехал задом наперёд. Но потом езда на велосипеде стала единственным занятием, которое он делал так, как надо. Гнать ветер он полюбил сразу. Но Армавирке казалось несправедливым, что в его ведении находится только южное направление. Он хотел создать всю розу ветров: заходил с юга, с востока, иногда даже с запада, становился на разные стороны света и дул куда угодно, только не на юг. Это на небе Армавирке прощали. Ветер всё равно был северным. И только северным. Даже северо-западного не получалось. За этим на небесах следили строго.

Но однажды ветрогон перехитрил небо. Он просто взял и перевернул указатели на всех дорогах. Северная стрелка стала указывать на юг, а южная — на север. Так Армавирка вызвал южный ветер.

Всё же нянюшка настаивала на отъезде.

— Ну что же вы, посудите сами, как вы живёте здесь, ведь вы одни, это не по-людски, глаза бы не глядели, не видели бы такой страм, ах, какой страм… — причитала она всякий раз.

— Да почему же не глядели бы? — спросила старшая.

Дни проходили бесцельные, долгие, бессмысленные. Все книги были перечитаны, зонтики, чтобы смотреть сквозь них на солнце, заброшены и забыты. Были ещё качели, но это только для младшей, у старшей кружилась голова. Иногда сёстры бегали к железной дороге, искать красивые камушки. Но редко: там жил медведь, он всякий раз выходил полюбоваться Нюрой. Принцессы убегали.

Но не будешь же всю осень сидеть без дела, тем более если она такая длинная. Старшая принцесса стала мастерить воздушных змеев для своего возлюбленного. А младшая, глядя на неё, взялась вязать для сестры тёплый свитер. Нюра помнила, что Шурочка приходила со свиданий замёрзшая. Такой уж у неё возлюбленный — Армавирка, северный ветер, налетит — собьёт цветки вишен, утихнет — и время останавливается.

За день Шурочка успевала лишь подобрать место, куда прицепит змея. Потом искала материю и мочало. На третий — кроила клинья. Следующий день — уходил на поиски и разметку реек. А уж только на пятый все части соединялись. И, наконец, наступал день, когда Шурочка с Нюрой находили подходящий камень, затаскивали его на крышу башни. К камню привязывалась крепкая верёвка со змеем. Всех змеев пока опускали вниз, чтобы не запутались нитки. Когда вернётся Армавирка — все подарки разом взлетят, вот будет радость ветру! Весь следующий день принцессы отдыхали и то и дело бегали смотреть на змея. Вообще-то мальчишки могут соорудить такую штуку часа за два, они никогда не задумываются над сочетанием цветов клиньев и мочала, а уж рейки нужной длины как будто всегда при них. Но Шурочку устраивало такое положение дел, тем более не нужно было мудрить, как отсчитывать недели.