Один человек – не молодой и не старый – служил младшим помощником главного счетовода в торговом доме «Отец и сыновья». Этот торговый дом был славен тем, что вот уже на протяжении последних пятнадцати лет он находился на грани разорения и тем не менее всё это время постоянно ухитрялся платить по закладным, погашать векселя и даже приобретать нужные ценные бумаги, которые, впрочем, через неделю-другую шли за бесценок. Торговых дел как таковых «Отец и сыновья» не вел, а занимался лишь тем, что посредством тройной бухгалтерии спасал свое существование – одних он просил об отсрочке, другим сулил несметные проценты, третьих принимал в долю, четвертых просто бессовестно обманывал… но тем не менее все было тщетно – торговый дом никак не мог получить передышку и заняться собственно коммерческими махинациями. Так что, как сами понимаете, тот самый один человек, о котором я вам рассказываю, работал там не покладая рук. В том доме, в котором он жил, он вставал раньше всех, пудрил парик, чистил башмаки, подкручивал – над свечкой – воском усы, и отправлялся на службу, а вслед ему кричали вторые петухи. На службе он садился за крепкий дубовый стол – четвертый в среднем ряду, – проверял и, где надо, подправлял длинные колонки цифр, принимал досужих и не всегда сдержанных посетителей; одним он улыбался, перед другими краснел…
А краснел он, надо сказать, замечательно: по щекам расплывался завидный румянец, уши становились пунцовыми, речь невнятной, глаза виноватыми. И тут уже всякому, даже самому неискушенному просителю становилось совершенно ясно, что это именно он, этот младший помощник, и есть главный злодей, и что это только из-за него проситель и вязнет в бесконечной россыпи ложных цифр, обещаний, посулов, недомолвок, намеков и просто непорядочных глупостей. А уяснив такое, редкий посетитель не хватался за чугунный чернильный прибор, не метал его в младшего помощника и не кричал непотребные, грубые речи.
И вот как раз из-за этих-то досадных недоразумений нашего младшего помощника из года в год – вот уже на протяжении последних пятнадцати лет – и обходили с повышением по службе.
– Работник-то он неплохой, он хороший работник, даже очень хороший, – говаривал, бывало, главный счетовод. – Но… краснеет! – и в очередной раз вычеркивал бедолагу из заветного списка.
Обидно, что и говорить! А посему младший помощник как только мог боролся со своим пороком. Так, например, он закладывал уши паклей – это чтоб не слышать упреков просителей, – но, на свою беду, он их понимал и без слов, по выражению лиц. Ему бы отвести глаза, отвернуться… Однако делать так было нельзя, ибо проситель мог истолковать это весьма превратно. Не помогала младшему помощнику и пудра, которой он обильно посыпал не только парик, но и щеки. Не спасали и бравые, вощеные усы. Что делать?! Тогда младший помощник попытался было подыскать себе другое место службы, но город, в котором он жил, был небольшой, и все, кому надо, прекрасно знали – этот человек краснеет! А так как не только в «Отце и сыновьях», но и в других торговых домах было довольно такого, из-за чего нетрудно залиться краской, то нашему одному человеку другого места не нашлось, и он остался там, где был – за крепким дубовым столом, четвертым в среднем ряду. С утра до ночи он трудился там не покладая рук. С утра до ночи!
