Репутация Буссенара как увлекательного рассказчика давно уже утвердилась среди публики… Помимо выдающегося писательского таланта, Л. Буссенар еще и тем отличался от своих собратьев по перу, что большею частью сам пережил то, что описывал в своих романах; он знал своих героев и видел описываемую им природу своими глазами.

Игорь Георгиевич Халымбаджа

(1933–1999),

русский, библиограф, редактор, критик, писатель-фантаст

Оставив медицину, Буссенар начал писать авантюрно-географические романы, которые начиная с 1877 года появляются на страницах «Журналь де вояж» («Журнал путешествий»). Уже первые его произведения… принесли молодому автору широкую известность. Страсть к путешествиям, к исследованию далеких стран – пусть только на страницах увлекательного романа – разделяли с сотрудником «Журнала путешествий» многие молодые и не очень читатели…

Именно в это время творил великий современник Буссенара – Жюль Верн. Иногда называют Верна учителем Буссенара. Вряд ли это правомерно. У старшего и младшего современников был один учитель – Дефо. Человек один на один с природой, полагающийся только на свои силы, – типичный герой приключенческого романа. Робинзоны появляются в книгах того и другого, как и мечта о создании где-то вдали от цивилизации идеального человеческого сообщества…

В 1880 году Буссенар отправляется в командировку во Французскую Гвиану по заданию Министерства народного просвещения для проверки системы медицинского обслуживания. Гвиану писатель исходил вдоль и поперек, бесстрашно проникая в труднопроходимые заросли южноамериканской сельвы, плавая по бесчисленным рекам и речкам. Он не страшился ни свирепствовавшей там желтой лихорадки, ни стрел воинственных индейцев…

Затем последовали путешествия в Марокко, Сьерра-Леоне, на Флориду, снова в Южную Америку, Австралию…

Николай Степанович Гумилев

(1886–1921),

русский поэт

По книге В. К. Лукницкой «Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких»

Он любил говорить об Испании и Китае, об Индии и Африке, писал стихи, прозу. Наверное, поводом были не только книги, но и рассказы отца о его плаваниях по морям-океанам. И военные истории дяди-адмирала.

С нетерпением дождавшись весны, Гумилев снова на воле, в Поповке. Он все чаще и чаще заменял теперь игры в солдатиков «живыми» играми с товарищами в индейцев, в пиратов, в ковбоев. Играл самозабвенно. Одно время выполнял роль Нэна-Саиба – героя восстания сипаев в Индии. Он даже требовал, чтоб его так и называли. Потом стал Надодом Красноглазым – героем одного из романов Буссенара.

Игорь Георгиевич Халымбаджа

Впервые с Луи Буссенаром я «познакомился» в конце 40-х годов, когда отец принес из заводской библиотеки несколько нетолстых томиков в мягкой обложке зеленоватого цвета с завлекательным рисунком воинственного дикаря на первой странице. Почти три месяца длился для меня «праздник души» – в библиотеке, в ее дальнем уголке, отыскалось полное собрание сочинений Буссенара издания П. Сойкина в сорока книгах – приложение к журналу «Природа и люди» за 1911 год в переводах Е. Н. Киселева, Ф. Ф. Волгина, В. Карпинской.

Книги Луи Буссенара сразу после революции как «идеологически чуждые» были изъяты из государственных библиотек и безжалостно сожжены. У нас в библиотеке они тоже не числились в фонде, а пылились, всеми забытые, в дальнем углу, принесенные в дар библиотеке неким доброхотом, но так и не принятые на баланс…

Мы читали романы всей семьей. Мир, до того ограниченный школой, домом, кварталом, городом, вдруг раздвинулся невообразимо, охватив весь земной шар. Из невеселой, скудной послевоенной обыденности мы словно прорвались в иную вселенную – полную жизни, остроумия, головокружительных невероятных приключений.

Особенно по душе мне пришлась серия романов о похождениях юного парижанина и его друзей в Южной Америке, Австралии, на Борнео. Как нравились мне смелые, решительные, мужественные герои, благородно вступающие в схватку с отъявленными негодяями и, несмотря ни на что, умеющие переломить судьбу и выйти победителями в неравной борьбе.

Николай Алексеевич Островский, «Как закалялась сталь»

Райком Берездова – это Корчагин, Лида Полевых, узкоглазая волжанка, завженотделом, и Развалихин Женька – высокий, смазливый, недавний гимназист, «молодой, да ранний», любитель опасный приключений, знаток Шерлока Холмса и Луи Буссенара.

Аркадий Алексеевич Первенцев, «Кочубей»

Володька лежал на животе и, заткнув уши, упивался увлекательными событиями, пронесшимися над «пылающим островом». Рядом валялись сапоги, и на осоке просыхали коричневые от юфтовой кожи портянки.

– Итак, происходит именно то, что и ожидалось. Вы отказываетесь платить?

– Нет, сеньор, я не отказываюсь. Примите мои извинения. Просто в данный момент… я не при деньгах.

– Вы удивитесь, но я могу сказать абсолютно то же самое.

– Вы знаете, сеньор, здесь, как и в вашей славной стране, карточный долг считается долгом чести, священным долгом.

Фрике был совершенно прав, а вот Пьер ле Галль ошибался. Оба друга действительно оказались пленниками, но находились они вовсе не в яме со львами, а в их собственной каюте.

Мощный наркотик парализовал небывалую силу атлетов и свел на нет любое сопротивление, которое могло бы дорого стоить людям, пришедшим пленить французов.

Только тот, кто вел жизнь, полную приключений, и всегда держался настороже, сразу же мог трезво оценить безвыходность сложившейся ситуации.

Именно поэтому Фрике и Пьер лишь для проформы проверили надежность удерживающих их пут, а затем, убедившись в тщетности усилий, застыли в неподвижности.

Оба пленника чувствовали, что медленно умирают: их головы пылали, словно в огне, дыхание стало прерывистым, рты пересохли, желудки подводило от голода. Даже первый удар, полученный «Лао-Цзы», практически не вывел французов из полузабытья. Их плотно закупоренная, тесная каюта, прогретая беспощадными лучами экваториального солнца, стала напоминать парильню – парильню, в которой все больше и больше не хватало воздуха для дыхания. К страшным мукам, вызванным жаждой и голодом, прибавилась еще одна пытка – медленное удушье.

– Матрос, – прохрипел Пьер ле Галль, когда судно первый раз наскочило на рифы, – мы… мы… сели на мель…

– Ба! – прошептал Фрике, – значит, наши мучения скоро закончатся.

– Гром и молния!.. Как же это глупо… глотать соленую воду… на нижней палубе… не имея возможности пошевелить ни ногой… ни рукой… как мертвецки пьяный баталер.

Чернокожий мужчина испустил горловой крик и медленно приблизился к французам – его движения напоминали движения дикого животного, которое до ужаса боится, но одновременно сгорает от любопытства. Взгляд больших испуганных глаз с яркими сияющими белками метался от одного европейца к другому. Ободренный неподвижностью Пьера и Фрике, дикарь протянул черный палец, сухой, как сучок лакричника, и коснулся лица молодого человека. Затем он легонько потер белую кожу парижанина, как будто надеялся обнаружить под ней привычную черную физиономию. Белый цвет кожи пришельцев буквально ошеломил чернокожего незнакомца.

Когда храбрый островитянин осознал, что странные существа, стоящие перед ним, действительно наделены белым цветом кожи, он отступил на два шага назад, бросил копье, схватился обеими руками за живот и зашелся в приступе безудержного смеха. Затем, охваченный весельем, которое вскоре достигло небывалых размеров, он принялся кататься по земле, кувыркаться, подпрыгивать и в конечном итоге растянулся во весь рост, содрогаясь в странных конвульсиях.