«Обычный» рюкзак ведет свою родословную от простого мешка, в углы которого для утолщения вложены шишки или куски тряпки, а лямки выполнены из веревки, охватывающей горловины этих углов (над утолщениями) и стянутую горловину широкого верхнего отверстия. В отличие от этого «прарюкзака», современный велорюкзак ведет свою родословную от солдатских штанов-бриджей «под сапоги» с пришитой сверху матерчатой «покрышкой» – откидным клапаном широкого верхнего отверстия. Клапан достаточно было пришить по задней стороне брюк вдоль пояса, а под штрипки ремня закладывалась стягивающая веревка или резинка для разгрузки крепления клапана. Оно с боков и сзади замыкало клапан застежкой-молнией. Низ штанин подгибали и прошивали с образованием канала, через который они легко фиксировались за выступы заднего колеса рамы велосипеда. Такой вело рюкзак «сажали» на заднее седло, закрепляли дополнительными ремешками и резиновыми тягами, и набивали его походным снаряжением вело туриста.

Но вот однажды путешественник, для облегчения своего велосипеда на время радиальной отлучки, снял велорюкзак-штаны, и спрятал их в придорожных кустах. При возвращении он увидел у своего «схрона» местную деревенскую бабку, случайно обнаружившую необычную «закладку». Та была вне себя от ужаса: представьте себе чувства пожилой женщины, нашедшей в лесу «половинку» человеческого тела.

Ну и страху накатило, – чуть кондрашка не хватила!

Велосипедисту стоило немалого труда успокоить ее. И только когда он извлек рюкзак-штаны из кустов и показал, что набит он не человеческим мясом, а мятыми «тряпками» вело туриста, она окончательно успокоилась, и чувство испуга постепенно уступило место здоровому смеху…

К концу похода рюкзаки тощали вместе с их владельцами. А вот в начале похода они страдали от пищевого ожирения так, что их трудно было втиснуть в 30 кг аэрофлотовского лимита без дополнительной платы. Оплата эта по меркам советских инженерных зарплат была не слишком малой, потому от нее старались уйти доступными средствами.

– Коля, шеф велел как-то «облегчить» рюкзаки и жизнь для регистрации. Чтобы не потребовали доп. оплаты.

Лицо Коли Чегнева на несколько мгновений окаменело, а длинные, тонкие усы зашевелились, выдавая напряженную работу мысли, в которую включился весь коллектив…

– Весы «Цифирь-Блатные!» С «Цифирями» разберемся, коли «блат» поимеем.

Проделки наглых туристов советских времен в пригородных электричках носили, по мнению контролеров и «жэ-дэ» начальства, вызывающий характер. Эти «бродяги» не только перегружали проходы в вагонах огромными рюкзаками, влезали в поезда через окна, горланили блатные песни под гитару. Многие из них вообще не признавали билеты. Они подделывали «новые» билеты путем изменения дат на «старых». Пользуясь «численным превосходством» компании туристов, вступали в длительные пререкания с контролерами, доводя дело до скандалов, а иногда и тихо отказывались платить штраф, вообще не отвечая на требования. Некоторые стремились «заговаривать» контролеров, задерживая и отвлекая от работы. Например, так:

– Девушка, а откуда Вы такая красивая? Девушка, а нельзя ли телефончик? Мне надо кое о чем с Вами договориться… Ну, сначала в ресторан, а потом, как у нас это… Как получится. В ресторане я, хо-хо, вполне платежеспособен…

Особые фантазеры начинали вранье «остряков-придурков», вызывающее улыбки окружающих:

– Девушка, поверьте, прям катастрофа вышла. Из палатки украли все деньги! Только на минуту отвернулся, и – бах! Все вытащили, – и рубль и «треху». Вы знаете, я очень свояка подозреваю. Он, чуть что, «трояк» в зубы, – и в сельмаг за бутылкой! Хошь за десять «кило» через лес! Он во втором вагоне, Вы его по хитрой харе сразу узнаете…

На большие скалы Ястребиного озера наша компания горных туристов ездила тренироваться, оформив через станцию Кузнечное коллективные пропуска в погранзону и совершая подход по лесу за 3 часа «с гаком» (или через поселок Богатыри за 4 часа). Более короткой была дорога от следующей станции Куликово, но здесь пограничное начальство не пропускало. Однажды (в конце 70-х) все же рискнули проехать до Куликово, но ночью ошиблись, и вышли еще на остановку дальше, – в Хиитоле. Здесь сразу были перехвачены пограничным нарядом и отведены в «камеру временно задержанных», которую для солидности мы назвали «КПЗ», – камера предварительного заключения. «КВЗ», конечно, так, «мелкотня» и «слякоть» с точки зрения настоящих «зеков». Паспорта и пропуск пограничники сразу отобрали.

Рюкзаки нас заставили сложить в другой комнате, а в «конуре» наша компания из десяти мужиков и трех женщин с трудом разместилась сидя, в ожидании утра «до выяснения», когда появятся офицеры заставы.

Разговоры, конечно, ударились в сторону обсуждения «сроков заключения в „тюряге“ и перспектив содержания „на казенных харчах“. Было ясно, что до „харчевни“ доберемся не скоро. По площади мы имели 1 кв. метр на 3–4 человек, – заметно меньше, чем на кладбище, как заметил один из нас. На каждом внешнем „телодвижении“ нам объясняли на „железном“ военном сленге, что „это не положено“. Вещи с собой – „не положено“. Дверь держать открытой – „не положено“ и т. д. Потому разговоры меж собой велись такие:

– Пришло наше время… После пионерских и туристских лагерей получить опыт лагерей «общего содержания»!

Процесс обретения обратных билетов от Оша до Ташкента, и далее – до Москвы и Ленинграда поначалу шел с немалыми затруднениями в те августовские дни 1980-го, после памирского похода по Заалаю.

Первая, прямая атака на кассу аэропорта, не внушала особых надежд на успех. Одному из наших, Володе, надо было вернуться домой по служебным делам очень срочно, и на коллективном совете его решили отправить андижанским поездом до Ташкента. Думали, что «в ночку, в одиночку» он сумеет пробиться быстрее…

На вокзале Володю тепло проводили, а сами уселись посовещаться о дальнейших действиях. Каково же было общее удивление, когда минут через пятнадцать Володя вернулся в наш дружный коллектив! Бывают же такие радостные встречи! Володю неверно проинформировали, и он сел не в тот поезд. И эта ситуация вызвала у всей группы приступ феерического веселья. Это же какой повод появился для новой серии шуток, подкалываний и коллективных издевательств над обстоятельствами, в которых мы оказались. Интересно: прощание с товарищем вызвало немалую грусть, а его возвращение явилось как-бы нежданным подарком судьбы. Надо уметь посмеяться над негативными обстоятельствами, и тогда они сразу изменятся. Сначала в душе, а потом и в делах.

С новым задором атакуем кассу аэропорта. Не прямо «в лоб», а слегка обходными путями, с коллективной заявкой. Пошло в ход все: бумага об участии в чемпионате СССР, красная книжечка Лени Кренгауза «Мастер спорта СССР», конфетки, цветочки и рассказы о крутости памирских перевалов для девушек-кассирш. Скоро нас там уже знали хорошо и, видимо, им стало ясно, что эту группу праздно шатающихся оборванцев хочешь-не-хочешь, а придется «сплавить» в Ташкент одним из ближайших рейсов на Як-40. Да и оформить коллективный билет на «10 душ» куда легче, чем 10 отдельных билетов.

Номер прошел! В кассу явилась строгая начальница, и приказала: «Этой группе продать билеты согласно распоряжению номер пять!» Конечно, мы и понятия не имели, что это за распоряжение и кого оно касается, но свято уверовали в силу таинственной инструкции… «Да, а согласно распоряжению номер четыре нас, наверно, вообще должны провезти бесплатно! Только неясно, как „особ приближенных“, или как „особо опасных…“

Та переправа через реку Танымас на Памире (в 1976 году) запомнилась нам, ее участникам, с некими ассоциациями «гражданской войны», поскольку была она делом крайне «мокрым» и опасным.

И еще потому, что с другой стороны, нам навстречу, переправлялась группа Буденного из Тирасполя. Сам Буденный был ростом чуть более полутора метров и шел с планшетом через одно плечо и биноклем через другое, без всякого «намека» на рюкзак. За ним шествовала могучая «конница» из парней ростом под 2 метра с рюкзаками «шифоньерных» габаритов. Когда позже мы спросили у них, почему руководитель шествует налегке, один из его «амбалов» объяснил: «Мы его бережем! Он мужик –

ВО

!» И показал огромный кулачище с большим пальцем!

Буденному удалось перейти через один рукав реки, при этом вся группа его вымокла капитально, насквозь, вместе с рюкзаками. Через второй рукав они перейти не смогли, и не смогли вернуться назад из-за увеличения стока в середине дня. Они так и заночевали на острове посреди реки в ожидании ночного уменьшения стока воды.

Наша группа переходила немного ниже. Первой, самой «массивной» тройке удалось перейти, но вот вторую, менее тяжелую, смыло потоком, и их пришлось вытаскивать, «мокреньких». Все помогали, но «этот гад Захарченко» засел на берегу с фотоаппаратом (как тот «беляк» за пулеметом, в «Чапаеве») и спокойненько снимал все это «мокрое дело». К его окончанию сухих штанов, ботинок и рюкзаков почти ни у кого не осталось!

После того, как всех вытащили, естественно, стали разбираться, кто в чем, как и почему виноват!

Спрашиваешь, срывался ли на маршрутах?

Два раза было и всё по легкомыслию участников и самоуверенности руководителя. Первый раз в Безенги, на траверсе Урала, в 70-м. Потерял один из нас пару ледовых крючьев, а руководитель решил по наглому спуститься с перемычки по ледосбросу. Без кошек, – их у нас не было. Две веревки-«сороковки» связали, закрепили на ледорубе, забитом в фирн и вдвоем спустились. Внизу еле-еле забили ледорубы в какую-то трещину на глубину штычка. Склон безнадежно гладкий, – стоим еле-еле, чуть дыша. Третий, – наш отважно-отчаянный храбрец-руководитель, – О-ОХом назовем, – снял веревку, пошел и упал на пятом шаге, всей тушей с рюкзаком прямо на нас без попытки зарубиться… Ничего не успели, – какой там маятник, или выбор веревки!.. Чувствую, что несусь на спине вниз головой. Того, кто страхует при нижней страховке всегда так сбрасывает. Как удалось перевернуться и распластаться, – не знаю сам. Одежду рвет с хрустом, на вытянутой руке тащится ледоруб. Подтянуть его оказалось делом долгим, а когда подтянул, нас как раз через бергшрунд кинуло с короткой «отключкой» мозгов. Потом резкий скрип, переходящий в шорох и…оглушающая тишина с солнцем в лицо! Встаём…

Смотрим, – все ли цело. Вся верхняя одежда до подмышек закатана, до голого пуза. Но нигде ни синяков, ни ссадин. Только ладони рук раздулись до размеров боксерских перчаток. Полезно оглянуться на пройденный путь, – «наждачили» по льду метров пятьсот, не меньше. Вещичек наших по склону поразбросало! Пришлось походить… Интересно, что одежду не порвало, хотя она терлась о лед и фирн очень сильно.

Сверху слышен гомерический хохот нашего О-Оха, Кости. Ему страшно забавным показалось то, что он после остановки оказался выше нас. Ведь в начале срыва он решил, что улетит дальше всех. Его остановило достаточно «мягким» рывком веревки, после чего мимо него пролетели мы с напарником. Собирали вещички, а он все продолжал весело смеяться, «орел»…

На тропе к альплагерю меж нами открыто пошли «костерные» (жаркие) разговоры:

Рассказал мне знакомый альпинист одну историю.

Был в альплагере один компанейский парень. Балагур, весельчак, певун и гитарист. И по хозяйству хорош во всем! В любой компании его рады были видеть. В общем, «душечка», а не парень. Но вот однажды взяли мы его в группу на восхождение. В компании у нас он был новеньким, – никто с ним до этого не ходил. Случился на этом восхождении срыв, – сорвался его напарник по связке. А вот сам он к срыву был не готов, – мы сразу поняли, что сейчас первый сорвет второго и полетят оба! Но! Он вдруг быстрым движением отстегнул карабин связочной веревки. Кажется, по простой и понятной логике: «Зачем биться двоим?..». К счастью, веревка, хотя и отстегнутая, все же как-то случайно змеилась и зацепилась за скалу, – срыв был остановлен. Однако… Что-то изменилось в наших взглядах на этого парня.

С ним больше никто из нас

не ходил

…

Вот такая история.

Был однажды в горах трагический случай. Знаю понаслышке, как легенду. Парень не мог удержать девушку. Понял, что оба разобьются, и… перерезал веревку. Момент был очень опасный! Потому группа скрыла и «покрыла» этот поступок, – не захотели, чтобы его за этот поступок судили. Бог им судья! Но вот с ним, с этим парнем они больше уже

не ходили

…

– Правила простые: ринг ограничивается веревками, которые держат в руках помощники судей. Участникам-боксерам завязывают глаза и на правую руку до локтя наматывают спальный мешок, – этой рукой можно наносить удары. Левые руки закрепляют на поясе сзади, – ими наносить удары нельзя. Ведут боксеров партнеры-направляющие с открытыми глазами. Ведут на веревках-поводках, закрепленных на поясах боксеров ремнями обвязки Абалакова. Направлять и отдавать приказы голосом запрещается. Судят бой судья на ринге и двое боковых судей. Победа присуждается за активность, большее число нанесенных ударов и по прихоти судей. Если кто-то из боксеров падает, – это считается «нокаут». Потеря «перчатки» – штрафные баллы. Объявляют обычно, что боксирует чемпион Мира против чемпиона Европы. Или Олимпийских игр! Предупреждают, что за нарушение правил или общественного порядка могут «убить морально»: положить голову на плаху и «отрубить» ее подушкой.

Объявляют: «То, что нельзя свалить с больной головы на здоровую, можно свалить со здоровой на нетрезвую»!

И что в горах «здоровая» голова, которая не сумеет вовремя «свалить», вовремя становится «больной»…

Примерно так объяснил нам правила домбайского бокса директор военной турбазы «Терскол» подполковник Галич (в июле 1969 года). Картину развлечения мы представили, но реальность внесла некоторые коррективы.

Шхельда (4320) – вершина Центрального Кавказа, не слишком высокая, но крутостенная соседка не менее знаменитой и более высокой Ушбы (4710). Замыкает собой одноименное ущелье с Шхельдинским ледником. Река Шхельда впадает в Адылсу – правый приток Баксана. У устья реки Шхельды стоит альплагерь «Шхельда» (в прошлом от спортобщества «Спартак»). Венчают Шхельду пять башен-вершин, пять огромных зубцов и несколько отстоящая от них вершина пика Профсоюзов. Простых маршрутов на Шхельду нет, – ее стены гремят камнепадами, лавинами и водяными водопадами, омываются мощными ветрами. Штурмовать Шхельду могут только опытные альпинисты, – многих эта вершина закалила на восхождениях. Немало альпинистов сложило головы на пути к опасным башням вершины. Шхельда воспета в нескольких туристских и альпинистских песнях, – самая известная из них лирическая песня Юрия Визбора «Шхельда». Есть очень мрачная песня «Шли вчетвером они на траверс Шхельды…», – ее сочинили в конце 30-х годов, пели у костров Великой Отечественной. Варианты этой песни приведены в сборнике Курчева «Горы в наших сердцах» (в основу песни легли несколько трагических случаев гибели альпинистов, в частности, гибель Чашникова на Шхельде, – она описана в моей статье «Срыв!.. А сколько он падал?..).

«Шхельди» на местном наречии означает «брусника», и «законный» запах этого слова – брусничный. Насчет реки и вершины Шхельды, возможно, сказал Онегин: «…Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда…»

Но в туристско-альпинистском лексиконе прочно укоренилось еще одно шутливое, «знакомое, но незаконное» смысловое содержание слова «ШХЕЛЬДА», равнозначное терминам «туалет» и «сходить в туалет» (сходить «на шхельду»). Известны несколько версий происхождения этого термина. По одной версии он произошел из-за того, что из туалета лагеря «Шхельда» вершина была хорошо видна, «как на картинке». По другой версии одна из альпинистских групп, идущих на Шхельду, очень страдала расстройством желудка, и своеобразно «промаркировала» весь свой маршрут к вершине частыми заходами «на шхельду». По третьей версии все группы, поворачивавшие в ущелье Шхельды, по дороге упирались в туалет альплагеря, все тропы сходились здесь. А заблудившиеся на этих тропках группы неизменно выходили опять к туалету (опять «шхельда!», опять «вляпались!»). По четвертой версии дорожка в альплагере к туалету шла и «в сторону вершины», потому прогулку к туалету и стали шутливо называть «походом на Шхельду». Имеются и другие версии, – почти каждая группа, проходившая мимо этого альплагеря сочиняла свое объяснение. Подтекст в шутливом ключе: выполнить действие важное, нужное и трудное, как восхождение на Шхельду…