Для всех реакционных, националистических и милитаристских кругов Германии (и во время Веймарской республики, и после установления Третьего рейха) наиболее травмирующим переживанием было то обстоятельство, что простые немецкие солдаты поддержали восстание матросов в Киле и Вильгельмсхафене, которое затем переросло в ноябрьскую революцию 1918 года. Именно эти действия положили конец мясорубке Первой мировой войны, упразднили монархию и поставили на ее место демократическую Веймарскую республику. Это переживание воплотилось в «легенду о предательском ударе в спину». Германия-де проиграла войну не из-за военного превосходства противников, а потому, что тысячи дезертиров, симулянтов, «психопатов» скопились в тылу, откуда нанесли свой предательский удар в спину рейхсвера. В своей книге «Моя борьба» Адольф Гитлер следующим образом излагал эту версию: «В Германии имело крупное значение еще и следующее обстоятельство. Разложение армии, конечно, происходило всюду — без этого ноябрьская революция не могла удаться. Но тем не менее главным носителем идеи революции и главным виновником разложения армии был не фронтовик. Эту «работу» выполнили главным образом негодяи местных гарнизонов или те субъекты, которые вообще сумели изобразить себя «незаменимыми» и спрятаться где-нибудь в тылу на хозяйственной работе. Соответствующие «дополнения» эти банды получали еще за счет дезертиров. С фронтов в это время дезертировали в тыл десятки тысяч людей, оставаясь при этом почти совершенно безнаказанными. Трусы, как известно, во все времена и эпохи боятся только одного: собственной смерти. На фронтах смерть, конечно, могла настигнуть такого труса в любой день и час. Есть только одно средство заставить трусов, слабых и колеблющихся несмотря ни на что выполнить их долг: дезертир должен знать, что если он убежит с фронта, то его непременно настигнет та участь, которой он больше всего боится. Дезертир должен знать, что если он останется на фронте, то его только может настигнуть смерть, а если он удерет с фронта, то смерть непременно настигнет его. В этом и заключается весь смысл военного устава».

Однако дезертирство не являлось какой-то специфической формой, порожденной Первой мировой войной. Уже в античные времена мы можем найти явление, несколько похожее на дезертирство. В римских законах 12 таблиц, датированных 450 г. до н. э. встречается упоминание о perduellio — военном преступлении, заключавшемся в переходе легионера на сторону противника или бегстве с места битвы, то бишь собственно дезертирства. Дезертировавшие легионеры приговаривались к казни, которая имела несколько разновидностей: закалывание мечом, распятие, забивание до смерти палками или камнями. Постепенно на место perduellio пришло другое уголовное деяние — crimen laesae majestatis populi romani immunitatae. Под этой сложной формулой подразумевалось или самовольное оставление воинской части, что приравнивалось к действию, которое было опасно для государства и подрывало его авторитет.

Свод законов восточно-римского императора Юстиниана I, принятый в 527 г. н. э., содержал в себе основные принципы армейского уголовного права. В нем уже проводились четкие различия между собственно дезертирством (desertio), недозволенным оставлением воинской части (emansio) и переходом на сторону противника (transitio). В кодексе Юстиниана самое большое внимание уделялось именно дезертирству. Под таковым подразумевалось оставление части на длительный срок с целью скрыться от воинской службы. К дезертирству приравнивалось оставление часовым своего поста. Если говорить о наказаниях дезертирств, то при Юстиниане оно было сравнительно мягким. Дезертира, например, могли перевести служить в более отдаленную и опасную провинцию или же могли понизить в чине, переведя из кавалерийских (элитных) в менее престижные сухопутные части. Смертная казнь наступала лишь в случае повторного дезертирства.

Впрочем, в условиях ведения войны дезертиров, как правило, тут же казнили. Преследовались также по закону пособничество и укрывательство дезертиров. Но стоит отметить, что законы Юстиниана предполагали целый ряд смягчающих обстоятельств, которые могли спасти дезертира от смертной казни. В их числе оказались добровольное возвращение в часть, а также недолгий срок службы.

Германские племена, против которых активно воевали римские императоры, никогда не делали подобных различий. Трусов, покинувших поле боя, топили в болоте, а предателей, перешедших на сторону противника, вешали на деревьях. Если же солдат возвращался живым из битвы, в которой погиб его военачальник, то он лишался всех прав, так как считалось, что тот бросил своего «господина» на произвол судьбы.

Наряду с «недостойными военной службы», которые были осуждены гражданскими и военными судами, имелась еще и третья группа, которая уже давно приковывала к себе внимание военного руководства. Это были те военнообязанные, которые не подчинялись приказам, которые в силу своих личных качеств (недисциплинированность, упрямство, вялость, «невоенное» поведение и т. д.) ставили под угрозу проведение военной операции. В их число попадали те, кто из раза в раз наказывался офицерами, то есть не воспринимал всерьез дисциплинарные взыскания. На языке офицеров эти люди значились как «дисциплинарно-трудные элементы». Надо заметить, что их провинности не были крупными, а потому «трудные элементы» не попадали под действие судебных санкций.

После долгих обсуждений в различных структурах Военного министерства и Вермахта в 1936 году было принято решение: сформировать из упомянутого круга людей так называемые «особые подразделения», которые официально получили бы статус «воспитательных подразделений». Новые подразделения должны были также служить для того, чтобы принимать в свой состав военнообязанных и солдат, которые в силу своих прежних судимостей считались «опасными для сохранения самообладания в военной части», но в то же время не существовало ни поводов, ни причин делать их «недостойными военной службы».

Непосредственным толчком для появления подобных соображений стало письмо, направленное 22 января 1936 года Управлением Вермахта Военного министерства в адрес командующих трех видов вооруженных сил. В нем, в частности, говорилось: «В связи со случаями отказа от службы по политическим соображениям, в том числе коммунистическим образом мышления, было принято решение о создании особых штрафных подразделений. Проведенный в них срок не должен засчитываться в срок военной службы. Свои соображения просим прислать в срок до 25 февраля». Вольфганг Керн обобщал последующее развитие дел: «В обсуждении вопроса о создании подобных подразделений принимали участие командование трех видов вооруженных сил, а также представители правового отдела и управления Вермахта Имперского военного министерства. Командование военно-морского флота, время от времени поддерживаемое представителями Люфтваффе, настаивало на том, что создание особых подразделений из числа «недостойных несения службы» должно происходить не в рамках Вермахта. После интенсивных обсуждений возобладала точка зрения — создавать «особые подразделения» не из числа «недостойных военной службы», но из «трудно воспитуемых солдат Вермахта… в качестве высшей инстанции для подобных формаций было предусмотрено создание общеармейского управления».

При этом упускалось из виду, что на создание «особых подразделений» существенно повлияли представители немецкой военной психиатрии, считавшиеся «помощниками военной юстиции» в деле укрепления действенности воинской части. Как заметил один шутник, на этом участке они являлись «фланговым прикрытием». Уже 2 апреля 1936 года военный министр принял у себя главного армейского санитарного инспектора, в сферу деятельности которого попадала и военная психиатрия. После доклада инспектора было принято следующее соглашение: «Чтобы охватывать недовольных военнообязанных и в то же время не перегружать военную часть их воспитанием, была выработана идея о создании воспитательных подразделений. Военный судья Землер должен поддерживать связь с санитарным инспектором, дабы затем представить доклад господину министру». В том же самом месяце свое мнение высказал патриарх немецкой военной психиатрии Эвальд Штир. Сославшись на проходившее обсуждение, он взял за основу формулировки военных юристов. Указанный круг людей, вызывавших подрыв дисциплины в части, он обобщенно назвал «психопатами». Учитывая тот факт, что «накопление неполноценных элементов в тылу несет в себе едва ли не большую опасность, чем их использование на фронте», Штир предлагал использовать их для «будущей войны»: «Только относительно слабоумные и относительно неполноценные должны использоваться в тылу, а более опасные элементы должны направляться в концентрационные лагеря». «Использование в тылу» отнюдь не подразумевало гражданские занятия, а военную службу в опасной прифронтовой зоне. В 1938 году уже другой военный психиатр рекомендовал ни в коем случае не поднимать вопрос об увольнительных для «менее опасных элементов». «Увольнительная могла иметь предельно пагубное влияние на физически здоровых, но в то же время психически больных или слабоумных элементов, которые по складу своего характера отличаются от других людей, не поддаются восприятию этических установок и воспитанию».

И далее: «За исправление подобных неустойчивых, зависимых от окружающей среды психопатических качеств и способов реагирования полагается премия, которую бы можно собрать легко за счет искоренения недовольства службой, безразличия, отказа соблюдать дисциплину, активного упрямства и пустой индифферентности». Как конкретно предполагалось исключить «пагубное влияние», пояснялось уже в 1940 году на очередном собрании военных психиатров: «Исходя из опыта, можно говорить, что ужасом для командира общевойсковой части являются те психопатические солдаты, которые умеют вести себя так, что не попадают под действие военных судов, но в то же время вновь и вновь продолжают мешать военному порядку и дисциплине. Так как часть должна освободиться от подобных элементов, их нужно собрать в особых подразделениях. В них во время тяжелого труда они столкнутся с предельно строгим дисциплинарным обращением. У них будет ограниченный паек. Они не смогут укрыться от вражеских обстрелов и прочих опасностей войны, так как будут нести военную службу. Пример этих людей, скорее всего, удержит других недовольных службой от нарушения дисциплины».

Но рассмотрим дальнейшую судьбу «особых подразделений». Утверждение, что письменное предостережение должно предшествовать направлению солдата в концлагерь, фактически переставало действовать в случае мобилизации. В случае мобилизации, то бишь начала войны, «особые подразделения» распускались, а в силу вступали новые правила, которые гласили следующее: «Состав особых подразделений, который на основании решения командования не переходит в распоряжение полевых или резервных воинских частей, автоматически передается в ведение полиции. В данном случае подписание формального предостережения не требуется».

Собственно на основании этого постановления сразу же после нападения Германии на Польшу 160–180 солдат из распущенных «особых подразделений» были погружены на транспорты и направлены в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Сохранившиеся документы тамошнего управления лагеря позволяют обнаружить 2 октября 1939 года в Заксенхаузене 113 САВ-арестантов. В ноябре их число выросло до 181. Если принимать во внимание возможные «убытия» арестантов, то их общее количество может быть еще больше.

Не стоит забывать про САВ-арестантов, которые могли быть направлены сюда еще в мирное время. На это указывает сообщение некоего Генриха К., который «курировал» в лагере бывших военнослужащих Вермахта: «Накануне начала войны имелись особые подразделения Вермахта. Туда переводились солдаты, которые имели слишком много дисциплинарных взысканий. В особом отделении им предоставлялся испытательный срок и в случае хорошей службы в течение нескольких месяцев они могли восстановиться в своей части. Если же улучшения не было, то они заканчивали свою службу в особых подразделениях. В 1938 году вышел приказ, согласно которому наиболее упрямые и «неисправимые» солдаты должны были направляться в концентрационные лагеря. Первые подобные арестанты прибыли в Заксенхаузен в 1938 году, где их сразу же причислили к политическим заключенным. Они носили на робе такой же треугольник, как и политические».

То обстоятельство, что в системе СС бывших служащих особых подразделений Вермахта решили обозначить красным треугольником, то есть как политических арестантов, было связано, скорее всего, с утверждением армейской психиатрии о существовании неких «левых психопатов». Но когда САВ-арестантов стало прибывать слишком много, было решено изменить их внешнюю «маркировку», отказавшись от ношения традиционного красного треугольника. У того же Генриха К. сообщалось следующее: «Когда началась война, то особые подразделения было решено распустить. Имелось лишь два пути: или попасть на фронт, или в концентрационный лагерь. В итоге первые транспорты стали прибывать в Заксенхаузен в сентябре 1939 года. Их размещали в специальном блоке. А красный треугольник перевернули».

Изменение положения красного треугольника можно рассматривать как еще одно циничное проявление нацистской психиатрии, поскольку среди множества «политических» теперь можно было выявить «левых психопатов», «нарушителей». Перевернутая красная нашивка, которая в отличие от «нормальной» (вершина вверх) как бы говорила, что ее носитель стоял на голове, приводила к многочисленным насмешкам и издевательствам. Однако эсэсовское руководство лагеря Заксенхаузен имело другие представления о САВ-заключенных. Лагерный староста Гари Ноджокс позже вспоминал: «Осенью 1939 года в лагерь прибыло около 250 молодых немцев. Они назывались «особое подразделение Вермахта» (CAB), были закрытой группой и размещались в отдельном блоке. Эсэсовские охранники особенно жестоко измывались над ними, делая акцент на том, что все CAB были симулянтами и трусами, предавшими своих товарищей, сражающихся на фронтах… Вскоре все CAB попали в изоляцию, в которой пребывали «толкователи Библии»

10 октября 1941 года «Фелькише беобахтер» («Народный обозреватель») вышел с передовицей, на которой красовался огромный заголовок «Час пробил: поход на Востоке предрешен!» Потребовалось целых два месяца, чтобы в декабре 1941 года окончательно признать, что несмотря на огромные потери цель немецких стратегов — скоротечный разгром Красной Армии — так и не была достигнута. Впереди была зима, к которой Вермахт оказался не готов. Масштаб ошибки, которая была растиражирована «Народным обозревателем», показывает дневник генерал-полковника Гальдера. Шеф Генерального штаба сухопутной армии сделал 9 декабря 1941 года следующую запись: «Беседа с фельдмаршалом фон Боком: Гудериан сообщает, что состояние воинских частей настолько критичное, что тот не знает, как далее отражать атаки противника. Серьезнейший «кризис доверия» в частях. Боевая способность пехоты падает! В глубоком тылу собираются все доступные силы… Группа армий остро нуждается в людях!»

Если в ноябре 1941 года немецкие части на Восточном фронте испытывали недостаток в 340 тысячах человек, то после успешного советского контрнаступления под Москвой «кадровый дефицит» составлял уже 625 тысяч человек. Высокие потери, которые были запланированы командованием Вермахта только на первые летние месяцы «восточной кампании», удалось как-то компенсировать лишь к весне 1942 года. Но полностью укомплектовать армию не удалось ни при помощи «акций прочесывания», ни при помощи внедрения в январе 1942 года института штабных помощниц, ни при помощи других мероприятий. Большая часть немецких поражений сопровождалась массовыми обморожениями, так как Вермахт в рамках стратегии молниеносной войны не был подготовлен к ведению боевых действий в условиях суровой зимы. Наконец, руководство Вермахта оказалось вынужденным начать мобилизацию молодежи 1923 года рождения, хотя это планировалось сделать только год спустя. В аналитической записке «Боеспособность Вермахта в начале 1942 года», подготовленной в июне 1942 года для Генерального штаба, сообщалось следующее: «Без мобилизации молодежи 1923 года рождения не имеется никакой возможности компенсировать непредвиденные высокие потери, понесенные в ходе летней кампании».

В этой ситуации пришлось изменять систему исполнения наказаний, существовавшую ранее в Вермахте, и призывать в армию тех, кто еще недавно считался «недостойным военной службы». 2 апреля 1942 года Адольф Гитлер отдал приказ: «Система исполнения наказаний в условиях ведения войны тотчас должна адаптироваться к обстановке на фронтах. Это должно касаться мероприятий, которые среди прочих оказались эффективными. Искупление вины впредь должно широко использоваться на Восточном фронте… Впрочем, некоторые из осужденных в будущем не могут, по крайней мере, не сразу, попасть в состав сражающихся регулярных частей. Стимулом должно стать ужесточение порядка и дифференциация отбывания наказаний для элементов, которые хотят посредством наказаний покинуть фронт. С этой целью сразу же нужно выявить арестантов, которых надо направить в прифронтовую зону, по возможности, в зону боевых действий, дабы они выполняли тяжелую работу в самых опасных для жизни условиях».

Для реализации этого приказа поначалу было создано три полевых арестантских подразделения (ФГА). Их формирование согласно приказу Верховного командования Вермахта от 14 апреля 1942 года проходило в военных тюрьмах: Глац, Гермерсхайм и Анклам. Первое время в них числилось около 200 человек. Примечательно, что специально отобранные арестанты подвозились из множества тюрем и лагерей, в том числе форта Торгау, Брухзаля, Фрайбурга, Грауденца и т. д. Для подбора подходящих кандидатур была подготовлена инструкция, в которой говорилось:

«Для отбытия наказания в полевые арестантские подразделения (ФГА) принимаются в расчет: заключенные вермахта, категории kv, gvF, gvH (соответственно годные к строевой службе, к полевым условиям, к службе в гарнизоне) за исключением тех, кто под мнимой маской искупления вины попытается избежать исполнения наказания — а именно симулянты, дезертиры, неоднократно самовольно оставлявшие часть, осужденные за подрыв боеспособности». На особом негативном учете стояли те, кто уже неоднократно наказывался за побеги. В июне 1942 году круг потенциальных служащих пополнился теми, кто имел сроки заключения не более трех месяцев. Службу в полевых арестантских подразделениях должны были нести те, чье «искупление вины на фронте» казалось командованию невозможным или несвоевременным.

До апреля 1942 года бывшие заключенные, составлявшие основную часть «недостойных несения военной службы», могли быть призваны в армию только при одном условии. Они должны были написать ходатайство о возвращении им «почетного права», то есть о восстановлении в правах как «достойных несения службы». Впрочем, подобная возможность была минимальной. Подобные прецеденты можно было бы сосчитать на пальцах. Еще в 1939 году профессор Эрих Швинге, один из авторов комментариев к военному уголовному кодексу, а также, пожалуй, один из самых рьяных борцов с «пацифистской пропагандой и подрывной коммунистической деятельностью» в одном из специализированных армейских журналов писал: «Сегодня, когда почетный характер военной службы подчеркнут настолько ярко, что мысль о призыве бывших заключенных даже в ряды особых подразделений кажется мне сомнительной». Однако два с половиной года спустя ситуация была совершенно иной.

И апреля 1942 года Верховное командование Вермахта издало удивительный циркуляр. В нем, пусть и в аккуратной форме, но все-таки назывались «пустой болтовней и демагогией» рассуждения про «достойность нести военную службу». Отдельно подчеркивалось, что подобные пассажи не имели более никакой военной значимости. В письмах, направленных в каждый военный округ, относительно бывших заключенных, «недостойных несения службы», сообщалось следующее: «В силу расширения определений недостойные несения военной службы, которые уже отбыли тюремное заключение или были освобождены с испытательным сроком, без написания каких-либо ходатайств должны быть восстановлены в правах как достойные несения службы, дабы пополнить ряды сражающихся армейских частей… Под действие этого распоряжения подпадают все осужденные на срок не более трех лет тюрьмы:

а) сразу, если не зафиксировано никаких специальных наказаний и штрафов (однократное нарушение законов, например, подготовка к измене Родины, лжесвидетельство, преступление в учреждении, валютные махинации) или если была погашена судимость, и как результат сняты недостойность несения службы и прочие последствия;

б) при более значительных проступках и когда недостойный несения службы провел после совершения последнего преступления долгое время, не будучи наказанным (например, при преступлениях против имущества, таких, как кража, мошенничество, растрата, а также при преступлениях против нравственности).

Повторно военная пригодность не предоставляется осужденным за противоестественный разврат, измену родине, а также тем, по отношению к которым применена мера наказания в виде кастрации».