Клеопатра была последним царствующим монархом из египетской династии Птолемеев и седьмой египетской царицей, которая носила такое имя

[1]

, обладая всеми правами и привилегиями этого необыкновенного рода фараонов. Династия Птолемеев была основана в 305 г. до н. э. Птолемеем Лагом, который был одним из македонских военачальников Александра Великого и который после смерти своего повелителя (в 323 г. до н. э.) захватил провинцию Египет, а несколько лет спустя (в 305 г. до н. э.) сделал себя царем этой страны, обосновавшись в недавно основанном Александром (в 331 г. до н. э.) городе Александрии на морском побережье. В течение около трех веков эта династия вершила судьбами Египта сначала с заботливой осторожностью, а позднее с поразительной беспечностью до тех пор, пока со смертью великой Клеопатры и ее сына Птолемея XIV Цезариона царский род не закончился.

Чтобы правильно понять характер Клеопатры, следует отдавать себе отчет в том, что Птолемеи не были египтянами. Они были македонцами, как я уже говорил, и в их жилах не было ни капли египетской крови. Их столица Александрия была главным образом средиземноморской колонией на египетском побережье, не имевшей никаких других связей с дельтой и долиной Нила, кроме чисто коммерческих и официальных отношений, которые по необходимости существовали между приморской резиденцией правителя и провинциями. Город был греческим по своим отличительным особенностям; храмы и общественные здания были выстроены на греческий манер; искусство того периода было греческим; жизнь имущих классов протекала по греческому образцу; придворные и аристократия одевались в греческое платье; язык, на котором они говорили с заметным македонским акцентом, был греческим. Вполне вероятно, что никто из рода Птолемеев никогда не надевал египетского платья, за исключением, возможно, церемониальных случаев. Попутно можно отметить, что современное традиционное представление о Клеопатре, разгуливающей по своему дворцу в великолепных египетских одеяниях и в головном уборе с изображением кобр, который носили царицы в древности, не имеет под собой никаких оснований. Верно то, что она, как отмечалось, в определенных случаях облачалась в одежду, которая должна была имитировать тот наряд, который, по мнению жрецов того времени, должна была носить богиня-мать Исида. Но изображения Исиды того времени обычно представляют ее одетой на греческий, а не на египетский манер. И если Клеопатра когда-либо надевала платье египетских цариц, которое они носили в древности, то это, вероятно, случалось лишь по большим религиозным праздникам или в тех случаях, когда следование устаревшим обычаям требовалось церемониалом.

Птолемеи, эти греческие монархи – и Клеопатра в той же мере, что и ее предшественники, – получали титулы, которые так величественно носили Рамсес II Великий и еще ранее могущественный Тутмос III более чем за тысячу лет до них. Их называли Живым воплощением бога Амона, Потомком Солнца и Избранным Птахом точно так же, как великого Мемнона (Аменхотеп III, изображения которого известны как «колоссы Мемнона», преемник Тутмоса IV, внука Тутмоса III. –

Очень редко эти правители-греки покидали свой город Александрию, чтобы посетить собственно Египет и совершить путешествие вверх по Нилу. В определенных городах такой правитель удостаивал своим визитом местный храм и формально исполнял все предписанные церемонии, подобно тому как современный монарх закладывает первый камень или спускает на воду линкор. Но нет никаких свидетельств того, что кто-то из членов царского дома Птолемеев считал себя египтянином в традиционном смысле этого слова. Как правило, Птолемеи заботились о том, чтобы ублажить жрецов и предоставить им возможность свободно пользоваться своими средствами при строительстве и украшении храмов; и общественная жизнь египтян получала весьма значительный стимул. Но в Александрии человеку трудно было поверить в то, что он находится в стране фараонов, и царский двор по своему характеру был почти полностью европейским (греческим. –

Все представители династии Птолемеев были чрезвычайно бессердечными в своей оценке человеческой жизни, и история этой династии на всем своем протяжении отмечена серией подлых убийств. В этом отношении они проявили свою неегипетскую кровь: люди, жившие в долине Нила, были более добрыми, не предрасположенными к ремеслу наемных убийц и ни в коей мере не равнодушными к правам своих соотечественников. Может оказаться интересным перечислить здесь некоторые из убийств, за которые несли ответственность Птолемеи. Птолемей III, согласно Юстину (римский историк III в. до н. э. –

Крепость Пелусий, возле которой встали противоборствующие армии Птолемея XIII и Клеопатры VII, располагалась в низинной пустынной местности вблизи моря, немного восточнее современного Порт-Саида. Это был самый дальний восточный порт и крепость в дельте Нила. Построенная на оживленной дороге, которая шла вдоль побережья между Египтом и Сирией, крепость была воротами царства Птолемеев в Азию. Юный Птолемей XIII со своими советниками и воинами расположился в этой крепости, чтобы преградить путь Клеопатре, которая, как мы уже видели, продвигалась вместе с большой армией в Египет из Сирии, куда бежала, спасая свою жизнь. 28 сентября 48 г. до н. э., когда войско Клеопатры, дойдя до Пелусия, готовилось атаковать крепость, расположив свой лагерь на морском побережье в нескольких милях к востоку от нее, произошло событие, которому было суждено изменить весь ход истории Египта. Из-за пустынного мыса к западу от небольшого порта в море показался селевкийский боевой гребной корабль и бросил якорь на небольшом расстоянии от берега. На палубе этого корабля стояли потерпевший поражение Помпей Великий и его жена Корнелия, которые, спасаясь бегством после разгрома при Фарсале (в решительной битве при Фарсале в Фессалии в 48 г. до н. э. Цезарь разгромил Помпея. –

Ред.

), приплыли просить египетского царя оказать им гостеприимство. Молодой царь, по-видимому, был предупрежден о его прибытии, потому что Помпей заходил уже в порт Александрии и, узнав там, что Птолемей XIII отбыл в Пелусий, вероятно, послал к нему гонца по суше, а сам поплыл по морю. Эта весть вызвала в лагере царя величайшее волнение, и в тот момент и наступление Клеопатры, и надвигающееся сражение с ее войском были совершенно забыты в возбуждении от прибытия человека, который на протяжении такого долгого времени был могущественным покровителем двора Птолемеев.

Египет, как и весь остальной мир, с большим интересом следил за ходом войны, которую вели два римских титана, Помпей и Цезарь, уверенный в успехе первого. И гонец проигравшего полководца был, вероятно, первым, кто принес подлинные вести о результате сражения, которого дожидались с таким нетерпением. Все симпатии александрийцев были на стороне армии Помпея, ведь беглец, который теперь просил отплатить ему добром за его былые услуги, всегда был для них олицетворением римского покровительства. Они почти ничего не знали о Цезаре, который много лет провел далеко на северо-западе (ведя в 58–51 гг. до н. э. долгую, кровавую, но победную войну в Галлии, на юге Британии и против германцев на Рейне, сокрушив всех своих противников. –

Как только египетскому царю доложили о его приближении, был созван совет министров, чтобы решить, как им следует принять проигравшего полководца. На этом совещании присутствовали трое подлых советников молодого монарха, с которыми мы уже познакомились: евнух Потин, который был кем-то вроде премьер-министра, египтянин Ахиллес, который командовал царскими войсками, и Теодот с Хиоса (остров в Эгейском море. –

Кто-то из советников предложил, что Помпея следует вежливо попросить поискать убежища в какой-нибудь другой стране, потому что очевидно, что Цезарь может жестоко обойтись с ними, если они окажут ему поддержку. Другие предложили принять его и разделить с ним его судьбу, потому что предполагалось – да на самом деле так оно и было, – что у него все еще есть неплохой шанс оправиться от фиаско при Фарсале; и была еще опасность, что если они не примут Птолемея, то он может принять помощь от их врага Клеопатры. Но Теодот в своей тщательно аргументированной речи обратил внимание на то, что оба этих пути преисполнены опасности для них самих. Он предложил улестить Цезаря, убив их бывшего покровителя, и тем самым положить конец соперничеству и избежать риска, поставив не на ту лошадь. «К тому же, – с улыбкой добавил он, – мертвый человек не может укусить». Советники с готовностью одобрили такой способ разрешить затруднительную ситуацию и поручили исполнение этого плана Ахиллесу, а тот привлек некоего римского военачальника по имени Септимий, который когда-то воевал под командованием Помпея, и еще одного римского центуриона по имени Сальвий. Затем эти трое с несколькими слугами сели в небольшую лодку и отплыли к кораблю Помпея.

Когда они подплыли к его борту, Септимий встал во весь рост и приветствовал Помпея его военным титулом, а Ахиллес после этого пригласил его доплыть до берега на судне меньших размеров, сказав, что большой военный корабль не сможет встать в гавани на якорь из-за мелководья. Теперь было видно, что несколько египетских боевых кораблей курсируют поблизости, а на песчаном берегу полно войск. И Помпей, у которого возникли подозрения, понял, что он теперь не может повернуть назад, а должен отдаться в руки грубых людей, которые вышли в море, чтобы его встретить. Его жена Корнелия обезумела от страха за его безопасность, но он, попросив ее ждать дальнейших событий и не тревожиться, спустился в лодку, взяв с собой двух центурионов, вольноотпущенного по имени Филипп и раба по имени Скиф. Когда он прощался с Корнелией, он прочитал ей пару строк из Софокла:

Едва ли можно сомневаться в том, что ночная беседа Цезаря с Клеопатрой совершенно изменила его представление о ситуации. До драматического появления царицы во дворце главной целью короткого пребывания Цезаря в Александрии, после того как ему была показана отрубленная голова Помпея, было утвердить свою власть в этом городе непревзойденного торгового изобилия и в то же время полностью использовать благоприятную возможность и дать отдых уму и телу в роскоши александрийского царского дворца под лучами летнего солнца, пока Рим окончательно успокоится после получения известий о победе при Фарсале и убийстве в Египте Помпея и приготовится к приезду и триумфу Цезаря. Но теперь появилось новое обстоятельство. Он обнаружил, что царица этой желанной и важной страны – молодая женщина, которая пришлась ему по сердцу: отчаянная девушка, манеры и красота которой воспламенили его воображение, а ее явное восхищение им заставило его думать о том, какую пользу он мог бы извлечь из преданности, которую он самоуверенно надеялся пробудить. По-видимому, Клеопатра изложила Цезарю свои доводы честно и откровенно, рассказала, как родной брат изгнал ее с трона, что противоречило завещанию их отца, который хотел, чтобы они двое правили вместе в мире и согласии. И пока она разговаривала с ним в эти долгие ночные часы, он понял, что его охватывает желание добиться ее любви как ради наслаждения, которое она могла принести ему, так и ради политической выгоды, которая появится от таких отношений. Это был простой способ сделать Египет ему подвластным – тот самый Египет, который был житницей и самым главным торговым рынком Среди земноморья, мощным фактором в восточной политике и вратами в непокоренные царства Востока. Цезарь стал владыкой Запада; в результате победы над Помпеем Греция и Малая Азия были у его ног; а теперь Александрия, которая так долго была опорой Помпея и его сторонников, придет к нему вместе с любовью ее царицы. Я не согласен с теми, кто считает, что он, как ягненок, ведомый на бойню, повелся на ухищрения Клеопатры и поддался ее чарам, как человек, страсть которого затмила ему разум, заставив его забыть все, кроме своего желания. Рассматривая тот факт, что молодая царица была в то время, насколько мы знаем, молодой женщиной с безупречной репутацией, а он, наоборот, был мужчиной с самой худшей репутацией в отношениях с противоположным полом, кажется по меньшей мере несправедливым, что бремя вины за последующие события на протяжении всех веков оказалось возложенным на Клеопатру.

Еще до конца той богатой событиями ночи Цезарь, по-видимому, принял решение пробудить страстную любовь в этой своенравной и безответственной девушке, личность и политическая роль которой вдвое сильнее притягивали его к ней. И прежде чем свет зари наполнил комнату, его решение вернуть Клеопатру на трон и отодвинуть ее брата на самый дальний план было принято бесповоротно. Когда взошло солнце, Цезарь послал за царем Птолемеем. Тот, представ перед Цезарем, вероятно, пришел в смятение, столкнувшись лицом к лицу со своей сестрой, которую он отправил в ссылку и войску которой он еще недавно противостоял в Пелусии. Видимо, Цезарь обошелся с ним сурово, спросив его, как он осмелился пойти против завещания своего отца, который вверил его исполнение римскому народу, и потребовал, чтобы Птолемей немедленно помирился с Клеопатрой. И тогда молодой человек потерял самообладание и, ринувшись вон из комнаты, закричал своим друзьям и приближенным, ожидавшим его снаружи, что его предали и его дело проиграно. Сорвав в мальчишеском гневе и досаде царскую корону со своей головы, Птолемей швырнул ее о землю и, несомненно, разрыдался. После этого начались волнения, и многочисленные александрийцы, которые все еще оста вались среди римлян во дворце, сразу же собрались вокруг своего царя, и им почти удалось передать свое возбуждение царским войскам в городе и склонить их к согласованному нападению на дворец с суши и с моря. Но Цезарь поспешил выйти и обратился к людям, обещая все устроить к их удовлетворению. После этого он созвал совещание, на котором должны были присутствовать и Птолемей, и Клеопатра, и зачитал им завещание их отца, в котором Птолемей Авлет категорически требовал, чтобы они правили вместе. Цезарь вновь утвердил свое право как представителя римского народа уладить этот спор и наконец, видимо, добился примирения между братом и сестрой. Неудачливый Птолемей, вероятно, понял, что с этого момента его амбициям и надеждам суждено развеяться как дым, так как теперь он всегда будет находиться под присмотром своей старшей сестры, а свобода действий, ради которой он и его министры строили заговор и плели интриги, кончилась навеки. Согласно Диону Кассию, юный Птолемей уже ясно мог видеть, что между Цезарем и его сестрой существует взаимопонимание, а поведение Клеопатры, безусловно, выдало ему ее приподнятое настроение. Она, вероятно, была чрезвычайно возбуждена. Несколькими часами ранее она была изгнанницей, тайком пробирающейся в свой собственный город при грозящей ее жизни опасности. Теперь она не только снова стала царицей Египта, но и завоевала уважение и, похоже, сердце единоличного правителя римского мира, слово которого было абсолютным законом для народов. Можно почти представить себе, как она корчила рожи своему брату, когда они сидели друг напротив друга на импровизированном суде Цезаря; несчастный мальчик, вероятно, испытывал острые душевные страдания.

Теперь главный план Цезаря состоял в том, чтобы вершить политику Египта посредством умелой игры с сердцем Клеопатры. Его не особенно беспокоило то, что случится с царем Птолемеем или его министром Потином, так как они лишились права на уважение из-за своей попытки оставить без внимания завещание Авлета и отвратительного поведения по отношению к Помпею, который, хоть и был врагом Цезаря, приходился ему и могущественным соотечественником. Но желанием Цезаря было как можно скорее утихомирить толпу и заставить население Александрии полюбить его, чтобы через три-четыре недели он мог спокойно покинуть страну. В настоящий момент одним из самых горячих желаний этого города была власть над Кипром, и Цезарю, по-видимому, пришло в голову, что, если подарить царскому дому этот остров, это будет весьма высоко оценено александрийцами и надолго успокоит их враждебность. Когда римляне аннексировали Кипр в 58 г. до н. э., александрийцы подняли мятеж против Авлета, главным образом потому, что он не сделал даже попытки заявить о своих правах на этот остров. Кипр был более или менее постоянным приложением к египетской короне, и обладать им было по-прежнему самым горячим желанием египтян. Поэтому теперь, если верить Диону, Цезарь подарил этот остров Египту в лице двух младших членов царского дома, принца Птолемея и принцессы Арсинои. И хотя у нас нет никаких документальных подтверждений того, что они когда-либо брали на себя управление своими новыми владениями или что по крайней мере на год-два остров перестал считаться частью римской провинции Киликии, известно, что спустя несколько лет, в 42 г. до н. э., он перешел под власть Египта и им управлял представитель этой страны.

Ослабив таким образом напряжение, Цезарь обратил свое внимание на другие вопросы. Пока Авлет был в Риме (в 59 г. до н. э.), он влез в огромные долги, пытаясь купить себе поддержку в сенате и вновь воцариться на троне Птолемеев, и в этом Цезарь увидел теперь способ как про демонстрировать свою благожелательность в отношении египтян, так и заставить их заплатить за содержание его небольшого флота и армии в Александрии. От лица кредиторов Авлета он потребовал очень умеренную сумму, равную 10 миллионам денариев (что по цене на начало 2010 г. составляет свыше 27 миллионов долларов или около 17 миллионов фунтов стерлингов. –

Вскоре внезапно начались военные действия более или менее случайного характера, и Цезарь не замедлил нанести свой первый удар по врагам. Узнав, что они пытаются посадить людей на свои корабли, которые стояли на приколе в западной части Большой гавани, и зная, что сам он недостаточно силен, чтобы удержать или использовать больше чем несколько из них, Цезарь послал небольшой отряд, которому удалось поджечь и уничтожить весь флот, состоявший из 50 боевых кораблей, которые во время последних боевых действий были одолжены Помпею, из 22 сторожевых кораблей и 38 других судов, оставив противнику только те суда, которые стояли в гавани Счастливого Возвращения за дамбой. В этом пожаре, по-видимому, сгорели и некоторые постройки на набережной рядом с гаванью, а также была уничтожена какая-то часть знаменитой Александрийской библиотеки. Но то, что писатели того времени умалчивают об этой катастрофе, указывает на то, что потеря была невелика и, по-моему, можно не считаться с утверждением более поздних авторов о том, что тогда сгорела вся библиотека. Следующим ходом Цезаря был захват Фаросского маяка и восточной оконечности острова, на которой он был построен, в результате чего вход в Большую гавань был заблокирован, а выход кораблей самого Цезаря в открытое море превратился в маневр, который можно было совершить в любой момент. Одновременно Цезарь быстро построил сильные укрепления во всех уязвимых точках своей сухопутной обороны и тем самым полностью обезопасил себя от прямого нападения.

Смерть Птолемея и подчинение Цезарю Александрии привели войну к явному завершению, и Цезарь, снова оказавшись в комфортабельной дворцовой резиденции, получил наконец возможность довести до конца свои планы по улаживанию дел в Египте, исполнению которых так долго мешала военная кампания. Младшему брату Клеопатры, юному Птолемею, было всего лишь одиннадцать лет, и он, по-видимому, еще не проявил таких явных признаков интеллекта или сильного характера, которые сделали бы его помехой либо Цезарю, либо его сестре, и поэтому было решено, что его следует возвести на трон во дворце его погибшего брата как номинального царя и супруга Клеопатры. Следует помнить, что Цезарь подарил этому молодому человеку и его сестре Арсиное Кипр, но теперь, когда последняя стала пленницей, покрыв себя бесчестьем, а первый не был еще достаточно зрелым, чтобы стать в Египте источником неприятностей, островное царство им не навязывали. Александрийцам, военные действия которых против Цезаря так прекрасно развлекали его, пока он продолжал свой роман с Клеопатрой, Цезарь показал, что хочет быть снисходительным, и предпочел рассматривать сильное опустошение, причиненное некоторым районам их города, как достаточное наказание за их преступления. Однако Цезарь наделил евреев равными правами с греками, учтя их помощь в недавней войне, – шаг, который, вероятно, вызвал некоторое раздражение у большинства горожан. Затем он создал регулярную римскую оккупационную армию для оказания помощи Клеопатре и ее младшему брату, сидящим на троне, и для поддержания порядка в Александрии и во всей стране. Эта армия состояла из двух легионов, которые выдержали вместе с ним осаду во дворце, и третьего легиона, который прибыл из Сирии. Командующим этой армией Цезарь назначил талантливого военачальника по имени Руфин, который поднялся из рядовых благодаря своим личным достоинствам, будучи изначально одним из вольноотпущеников Цезаря. Обычно пишут, что, передавая командование армией человеку с таким положением в обществе, а не представителю сената, Цезарь продемонстрировал свое презрение к Египту, но я придерживаюсь того мнения, что этот шаг был сделан осознанно, чтобы сохранить власть в стране полностью в своих собственных руках, так как Руфин, без сомнения, был пешкой Цезаря. Нам неизвестно, что стало с солдатами Габиния, которые воевали против Цезаря, но вполне возможно, что они были распределены по легионам, размещенным в других уголках римского мира.

Наступил апрель, и Цезарь находился в Египте уже больше шести месяцев. Первоначально он намеревался возвратиться в Рим, по-видимому, в ноябре прошедшего года, но открытое неповиновение александрийцев и последующая осада дворца дали ему разумный повод остаться с Клеопатрой. Будучи по натуре конъюнктурщиком, Цезарь за эти месяцы сам сильно заинтересовался делами Египта, и, как мы уже увидели, они, а также страсть к царице полностью завладели его вниманием. Конец войны, однако, означал для него не угасание этого интереса, а, скорее, появление возможности для претворения своих замыслов в жизнь. Вероятно, на Цезаря произвели большое впечатление возможности широкой эксплуатации, которые предлагал Египет. Клеопатра, несомненно, рассказала ему многое о чудесах этой страны, удостовериться в которых у нее самой еще так и не нашлось случая. Цезарь узнал от нее (и получил видимые доказательства) о богатствах долины Нила, и его марш-бросок через его дельту наверняка показал ему изобилие этой страны. Не было человека, на которого не произвело бы впечатление зрелище тянущихся на много миль пшеничных полей, которые можно было видеть в Нижнем Египте; и до Цезаря, несомненно, доходили сообщения о богатстве районов в верхнем течении Нила, где мирное и законопослушное население находило время и для сбора урожая с плодородных земель три раза в году, и для постройки огромных храмов для своих богов и дворцов для своей знати. Ежегодный налог только на зерно в Египте, который выплачивался натурой, вероятно, доходил где-то до 20 миллионов бушелей (мера объема жидкостей и сыпучих веществ, которая в Англии равна 36,4 литра, а в США 36,2 литра. –

Вероятно, он также слышал о торговле с Индией, которая уже начала процветать и несколько лет спустя приобрела огромную важность. И ему, несомненно, рассказывали о почти сказочной стране Эфиопии, преддверием которой был Египет и откуда текли воды Нила. Египет всегда был страной спекуляций и привлекал к себе в равной степени и интерес финансиста, и воодушевление завоевателя. И воображение Цезаря, вероятно, возбуждали те честолюбивые замыслы, которые будоражили умы столь многих завоевателей этой страны точно так же, как три века назад (в 332 г. до н. э.) это произошло с Александром Великим. Понимая, что его работа в Галлии и на северо-западе Римской державы уже в большей или меньшей степени закончена, Цезарь мог рассмотреть целесообразность того, чтобы привести римских легионеров в самые дальние уголки Эфиопии, пересечь Красное море и высадиться в Аравии или проникнуть, как Александр, в Индию и удивительные царства Востока. Египет считался вратами в эти земли. Торговый путь из Александрии в Индию с каждым годом приобретал все большую известность. Купцы плыли вверх по течению Нила до города Коптоса, а затем караванами переходили пустыню до порта Береника, откуда с муссоном отплывали в город Музирис на западном побережье Индии рядом с современным Майсуром. (Греки из Египта плыли вдоль южного берега Аравии, затем, пересекая Аравийское море, в совр. Камбейский залив, севернее совр. Мумбаи [Бомбея] – в индийские порты Бхригукачха [совр. Броч] и Сопар и уже затем плыли на юг, к Музирису [в районе совр. г. Кочин]. Уже позже [во II в. н. э.] греки из Египта проникли в порты Индокитая и Южного Китая. –

Множество возможностей вроде этих, вероятно, занимали его ум и, вероятно, стали одной из причин его желания остаться в этой пленительной стране еще немного. Но была еще одна, и более важная, причина, которая побуждала его подождать еще несколько недель в Египте: Клеопатра собиралась стать матерью. Семь месяцев прошло с тех октябрьских дней, когда Цезарь столь энергично взялся за осуществление задачи по завоеванию любви царицы и добился того, что она уступила его желаниям. И теперь через несколько недель ему на руки положат ребенка, плод их любви. Хоть Цезарь и был старым распутником, кажется, что он увидел в нынешней ситуации нечто отличное от того, что случалось с ним раньше. Клеопатра своим блестящим умом, приподнятым настроением, своим особым шармом в поведении, своей храбростью и безграничным оптимизмом сумела удержать его любовь на протяжении этих месяцев их тесной близости; она затронула чувствительную сторону его натуры, и он не смог устоять. Он пожелал быть рядом с ней в час испытания и, кроме того (ведь в действиях Цезаря в Египте всегда был как практический, так и сентиментальный мотив), вполне вероятно, что он лелеял надежду получить от Клеопатры наследника своего земного богатства и положения, который со временем будет признан полностью законным. Долгое общение с царицей во многом изменило точку зрения Цезаря, и я полагаю, можно почти не сомневаться в том, что его разум с нетерпением ждал развития событий и революционных изменений в своей жизни.

По желанию Клеопатры Цезарь теперь позволял, чтобы египтяне признавали его божественным супругом царицы, воплощением бога Юпитера-Амона на земле. Между ними была заключена некая форма брака, или, по крайней мере, народ Египта, если не циничных александрийцев, заставили признать их законный союз. Приближающееся рождение ребенка сделало необходимым, чтобы Клеопатра обнародовала свои отношения с Цезарем и одновременно доказала своим подданным, что она, их царица, является не просто любовницей предприимчивого римлянина. Поэтому, как только ее брат и формальный муж Птолемей XIII погиб, она начала убеждать народ своей страны, что Юлий Цезарь – это великий бог Египта, сошедший на землю, и что ребенок, который должен появиться на свет, – это потомок их божественного союза. На стенах египетских храмов, особенно в Гермонтисе неподалеку от Фив, впоследствии появились барельефы, на которых была изображена Клеопатра, беседующая с богом Амоном в человеческом облике, и на которых боги помогают рождению божественного дитяти. Мифологический вымысел подобного рода использовался в Древнем Египте в отношении рождений и древних монархов, например Хатшепсут (ок. 1500 до н. э.) и Аменхотепа III (ок. 1400 до н. э.). В этих известных случаях царское происхождение ребенка было под вопросом, и по этой причине появлялась история о божественной связи. Так и в случае Клеопатры этот миф благодаря частому использованию стал привычным для контролируемых духовенством умов египтян и не был чем-то удивительным или оригинальным. В более поздние годы правления царицы события датировались, ведя отсчет от этого сверхъестественного события, и до нас дошла эпитафия, сделанная в «двадцатом году от (или после) союза Клеопатры с Амоном».

Перемещения Цезаря в течение года после его отъезда из Египта не требуют – учитывая цель этого повествования – подробного отчета. Из Александрии, которую он покинул приблизительно в середине первой недели июля, он на быстроходном гребном боевом корабле проплыл 500 миль по открытому морю до Антиохии и прибыл в этот город за несколько дней до середины этого же месяца. Там он провел день или два, улаживая тамошние дела, и в скором времени отплыл в Эфес, расположенный в 600 милях от Антиохии, куда он прибыл, наверное, в конце третьей недели июля. В Антиохии он узнал, что один из его полководцев, Домиций Кальвин, потерпел поражение от Фарнака, сына Митридата Великого, и был выбит из Понта. По-видимому, Цезарь немедленно отправил три легиона на помощь разбитому войску с приказом ожидать его прибытия в Северо-Западной Галатии или Каппадокии. Проведя один-два дня в Эфесе, Цезарь с необычайной быстротой отправился на эту встречу, взяв с собой лишь тысячу всадников. Прибыв в Зелу, что в 500 милях от Эфеса, 2 августа или раньше, он сразу же разгромил мятежников. В Галлии он имел обыкновение передвигаться очень быстро и даже с тяжело нагруженной армией преодолевал за сутки иногда более 40 миль (в 52 г. до н. э., идя на перехват спровоцированных на мятеж союзных галлов, Цезарь преодолел 74 километра за сутки с небольшим. Обычно римские легионы проходили около 30 километров в день за 5 часов, при этом каждый легионер нес груз 27 килограммов. –

Ред.

), как, например, во время его марш-броска из Рима в Испанию, который он совершил за 27 дней. Так что Цезарь мог присоединиться к своей основной армии и начать приготовления к сражению у Зелы еще в последние дни июля. Сокрушительное поражение, которое он нанес врагу столь быстро после принятия на себя командования, было очередным подвигом, которым можно было гордиться, и в письме в Рим своему другу Аманцию Цезарь описал эту победу в трех известных на весь мир словах «

Veni, vidi

,

vici

» («Пришел, увидел, победил»), которые так ясно указывают на то, что Цезарь начал считать себя кем-то вроде стремительного и непобедимого полубога.

Оттуда он отплыл, наконец, в Италию и добрался до Рима в конце сентября, почти год спустя после своего приезда в Египет. Он оставался в Риме не больше двух с половиной месяцев и приблизительно в середине декабря отбыл в Северную Африку, где Катон, Сципион и другие беглецы и друзья Помпея учредили временное правительство при поддержке нумидийского царя Юбы и собирали силы. Прибыв в Гадрумет (древняя финикийская колония, совр. Сус в Тунисе. –

По словам Диона, царица прибыла вскоре

Приезд в Рим царицы Египта, наверное, произвел сенсацию. Повозки с багажом и множество возбужденных евнухов и рабов, без сомнения, возвещали о ее приближении и следовали за ней в составе огромной свиты. Младший брат Клеопатры Птолемей XIII (или XIV), которому исполнилось в то время одиннадцать или двенадцать лет и которого она, наверное, боялась оставить одного в Александрии, чтобы он не последовал семейной традиции и не объявил себя единственным монархом, был вынужден сопровождать ее, значительно усилив суматоху вокруг ее приезда. Однако годовалый наследник Цезарей и Птолемеев в окружении охраны и суетящихся нянек, вероятно, был средоточием всеобщего внимания; ведь каждый римлянин догадывался о его происхождении, зная особенности характера (сексуального поведения. –

Отношение Цезаря к Клеопатре в это время определить непросто. Не следует думать, что он по-прежнему сильно любил ее; такие натуры, как он, совершенно не способны к длительной сильной привязанности. Во время его пребывания в Северной Африке зимой и в начале весны его сильно пленила Евноя, жена короля Мавритании Богуда, и на время отсутствия Клеопатры Цезарь утешился тем, что сделал Евною своей любовницей. И все же царица Египта по-прежнему имела большое влияние на него, и, когда она приехала в Рим, можно предположить, что в его вилле, расположенной на другом берегу реки, они с удовлетворением возобновили свою интимную жизнь, которой наслаждались в Александрийском дворце. Однако первое страстное увлечение закончилось, так что и Цезарь, и Клеопатра, вероятно, чувствовали, что основой их взаимоотношений теперь стало деловое соглашение, составленное для их обоюдной выгоды. Фактически они состояли в браке и имели твердую цель добиться того, чтобы этот брак был сейчас признан в Риме, как это уже случилось в Египте. Я полагаю, Цезарь испытывал огромное удовольствие, находясь в обществе остроумной, живой женщины царской крови, и он был чрезвычайно счастлив видеть ее на своей вилле, куда мог отправиться в любое время дня и ночи, чтобы насладиться ее блестящим, живительным обществом. Их младенец-сын тоже был для него источником интереса и радости. Теперь ему было четырнадцать месяцев, и его сходство с Цезарем, столь явно проявившееся в последующие годы, вероятно, уже было заметно. Светоний утверждает, что мальчик был очень сильно похож на своего отца и в его облике и поведении, особенно в походке, отчетливо проявлялось его происхождение. Это сходство, которое было хорошо заметно, должно быть, радовало Цезаря, который так гордился своей собственной внешностью и личностью, и оно, вероятно, связало его с Клеопатрой узами настолько постоянными, насколько что-то могло быть постоянным в его постоянно развивающейся и нетерпеливой натуре. Царица, со своей стороны, возможно, по-прежнему черпала огромное удовольствие в обществе великого диктатора, который представлял собой как идеал мужчины, так и являл собой высочайший общественный статус. Наверное, Клеопатре нравился ум Цезаря, деспотическая власть его воли и сила его личности. И хотя годы и нездоровье уже начали ослаблять его способность исполнять роль пылкого обожателя, Клеопатра, несомненно, находила в Цезаре привлекательного друга и мужа, с которым близость ежедневного общения давала настоящее счастье. Они настолько подходили друг к другу, насколько могли подходить две честолюбивые натуры; к тому же их неразрывно связывали воспоминания о былой страсти, которая еще не совсем закончилась, взаимопонимание, совпадение их житейских интересов и родительская ответственность.