«Жигули» восьмой модели цвета мокрого асфальта въехали в один из арбатских переулков и остановились у подворотни, но двигатель продолжал работать.

Водитель бросил взгляд в зеркальце заднего вида и недовольно поморщился.

Несколько минут автомобиль так и стоял с работающим двигателем. Затем водитель нажал педаль газа, переключил скорость, и «жигули» медленно въехали в подворотню, развернулись в небольшом дворике и, проехав еще несколько метров, остановились у подъезда.

Водитель не спешил покинуть автомобиль. Он взял с приборной панели пачку недорогих сигарет, неторопливо вскрыл ее, сунул сигарету в рот, немного помедлив, щелкнул зажигалкой, затянулся. Все это время он внимательно следил за двором, за подворотней, через которую въехал.

После трех-четырех затяжек он выбрался из машины. Все такой же меланхоличный, чуть настороженный. Одет он был в серую вельветовую куртку, слегка тесноватую для его широких плеч. Русые волосы были аккуратно зачесаны.

Полчаса, а может быть, чуть больше, Глеб слушал музыку.

А затем взялся изучать бумаги, которые передал ему Соловьев. Да, кое-что на Мартынова Петра Петровича у него было.

Мартынов был знаменитым человеком. Он стоял на самой верхушке иерархической лестницы воров в законе. Это был знаменитый человек, в прошлом медвежатник, совершивший не одно дерзкое ограбление. Но последние десять лет за Мартыновым Петром Петровичем не числилось никаких уголовных дел. И как было ясно из бумаг, подобраться к нему «органы» никак не могли, слишком уж совершенной была система. Седой, а именно такой была кличка у Мартынова, действовал очень осторожно, тщательно обдумывая все свои дела. Из бумаг следовало, что Мартынов со своими друзьями контролирует два банка и крупную трастовую компанию. И скорее всего, основным капиталом этих банков и трастовой компании являлись деньги воровского общака, а может быть, даже деньги самого Мартынова. Ведь он вышел из тюрьмы и сразу же стал богатым, хотя особо не светился.

Мартынова и предстояло убрать Глебу Сиверову. И убрать требовалось показательно: нужно было сделать все так, чтобы воры подумали, что произошла какая-то разборка, и Седого убрали свои же. Вот поэтому нужен был труп, вот поэтому тело Мартынова не должно было бесследно исчезнуть.

– Мартынов… Мартынов… – шептал Глеб Сиверов.

После встречи с Глебом Сиверовым полковник Соловьев отправился домой. Он жил в Центре, в доме у Патриарших прудов. Жена и дети в это время были за городом, на даче. Соловьев быстро прошел в квартиру, снял пиджак и бросил его в прихожей. Под левой рукой была кожаная кобура с пистолетом. Соловьев снял револьвер и с удовольствием потянулся. Затем взглянул на часы.

– О, Господи, времени-то у меня почти нет! – сказал он себе и, спрятав револьвер в сейф, направился в ванную.

Он минут пятнадцать стоял под упругими струями холодной воды, смывая дневную усталость, приводя свои мысли в порядок.

Наконец он вышел из-под душа, растерся большим махровым полотенцем и принялся бриться, хотя лицо и было выбрито. Но встреча требовала глянца, и Соловьев решил: если уж надо, то надо. Он тщательно выбрился, побрызгался дорогой туалетной водой, причесался и немного близорукими глазами посмотрел на свое отражение в забрызганном каплями воды зеркале.

«А я еще ничего… Мужчина – хоть куда».

После небольшого приключения, связанного с дракой в полутемном переулке, настроение Глеба улучшилось. Вернее, до этого оно было у него спокойным и ровным, а сейчас он стал немного возбужденным. Кровь вновь кипела в его жилах, сердце стучало быстрее.

– Да, форму я еще не потерял, – сказал сам себе Глеб, вдавливая педаль газа и резко выворачивая руль.

«Восьмерка» цвета мокрого асфальта, взвизгнув тормозами, резко развернулась и помчалась в противоположную сторону.

– Вот так-то будет лучше, – сказал Глеб и, щелкнув клавишей, вставил кассету в магнитофон.

Из колонок зазвучала негромкая музыка. Это была увертюра к опере Верди «Аида». Глеб знал эту оперу прекрасно, она всегда его волновала, принося какие-то новые, неизведанные чувства. Он негромко начал напевать и вдруг вздрогнул.

У полковника Соловьева, когда он отправился на презентацию, были какие-то недобрые предчувствия. И сейчас, ночью, сидя в своем кабинете дома, он понял: интуиция его не обманула. Еще вечером он был спокоен, ведь он поручил задание своему человеку, договорился с Глебом Сиверовым о ликвидации одного из воров в законе – именно того, кто «наезжал» на банкира Бортеневского.

Он ходил по своему кабинету взад и вперед, нервно курил сигарету. Он рассчитывал, что эту ночь проведет в постели с какой-нибудь привлекательной длинноногой девицей. Но обстоятельства сложились так, что было не до развлечений. Время от времени он звонил Бортеневскому домой. Тот срывающимся голосом начинал кричать в трубку:

– Сергей Васильевич, что делать? Что? Они мне вновь звонили!

– Я знаю, – говорил полковник.

Ему докладывали о каждом звонке банкиру, но откуда звонили, высчитать было невозможно. Каждый из звонков делался из телефона-автомата, а их в городе было бессчетное количество. Звонки были на удивление короткими, и все выглядели примерно так: «Ну что, ты еще не решил подписать с нами бумаги?» Бортеневский по совету Соловьева отвечал: «Дайте мне подумать. Дайте мне хотя бы еще сутки».

Никогда нельзя знать точно, что с тобой случится заранее – это так. Но предполагать можно всегда. Однако бывают ситуации, которых человек панически боится и избегает даже думать о них. Это просто какая-то мистическая боязнь, словно одной только мыслью можно накликать беду. Но рано или поздно такая ситуация складывается, и тогда тот, кто боялся, оказывается беспомощным перед ней.

Так случилось и с Глебом Сиверовым.

Сколько раз ему доводилось видеть смерть других! Ежечасно он был готов встретить и собственную смерть. Однажды уже ему пришлось расстаться со своей прежней жизнью, со своей прежней внешностью, сменить имя. Но он не был готов в душе окончательно порвать с прошлым. Всегда оставалась какая-то, хоть и очень тонкая нить, связывающая его с прожитыми годами. И вот теперь, когда эта нить оборвалась, пусть даже и не по его вине, Глеб, понял, что он слаб. Можно бороться с другими, мобилизуя на это всю свою волю, но невозможно бороться с самим собой – ведь это достойный противник, ни в чем тебе не уступающий.

Первым желанием было отдаться течению судьбы, положиться на везение. Для всех он уже несколько лет как мертв, а единственный человек, знающий его тайну, теперь уже никому не мог о ней рассказать. Теперь Глеб был не в силах избавиться от навязчивого воспоминания. Он то и дело воскрешал в памяти давно забытый разговор со своим последним другом, предавшим его. Глеб не помнил в точности, где и когда это произошло. Но сама сцена вставала в мыслях в мельчайших подробностях.

… Невысокий журнальный столик, застланный чистой бумагой, разложенная на нем закуска. Глебу вспоминалось даже то, как были разложены в тарелке тонко порезанные помидоры, приправленные накрошенным чесноком и мелко порубленной зеленью. Помнились даже капельки влаги на запотевшей холодной бутылке водки и недокуренная сигарета в пепельнице, дым от которой поднимался тонкой струйкой к низкому потолку, обшитому пластиком. Медленно вращались лопасти большого потолочного вентилятора, разгоняя по узкой комнате щитового домика горячий воздух.

Теперь, когда все свои следы Глеб Сиверов уже сумел замаскировать, когда сумел обезопасить Ирину Быстрицкую, стоило немного поразмыслить, куда исчезнуть, где спрятаться, чтобы отсидеться, пока не улягутся страсти. С детства Глеб любил изучать географические карты, к тому же они не были для него просто красочными картинками. Многие страны он знал так же хорошо, как ближнее Подмосковье или побережье Финского залива. Ведь отец вместе с ним исколесил не одну из них.

Отъехав от стоянки, Глеб остановился и извлек из-под сиденья атлас автомобильных дорог – старое издание, на котором еще значилась аббревиатура СССР. Сиверов любил аккуратность, и толстая книга была упакована в полиэтиленовый мешок. Он листал страницы. Мысль податься куда-нибудь за границу сразу же была отвергнута.

Нельзя оставлять следов. Нельзя позволить, чтобы где-нибудь на таможне мелькнула одна из его фамилий. Ведь паспорта, выданные ему службой безопасности, точно так же, как и стодолларовые банкноты, аккуратно оприходованы, на все существуют расписки и соответствующие документы. Значит, оставалась только Россия и ближнее зарубежье. Далекие города тоже отпали сразу.

Стоило остановить свой выбор на чем-нибудь более подходящем для отдыха. За последние годы Глеб по-настоящему так и не отдыхал, выдавались всего лишь короткие передышки, за которые он почти, не успевал привести в порядок нервы.

"А может, податься в Питер? – усмехнулся Глеб, разглядывая ломаную линию побережья на карте. – Какой-нибудь тихий пансионат на берегу Финского залива, хорошая кухня, оборудованный всем номер?

Словно тиканье часов слышался перестук колес поезда: тах-тах-тик-так…

Вагон мерно раскачивался. Глеб Сиверов уже успел вздремнуть, когда в дверь его купе легонько постучали.

– Войдите, – сказал он, немного приподнимаясь.

Глеб не любил, когда его кто-нибудь заставал несобранным и расслабленным.

Зеркало отъехало вместе с дверью, и на пороге возник проводник с жестяным подносом в руках, на котором дымились четыре стакана с чаем в потемневших от времени подстаканниках с изображением Спасской башни Московского Кремля. От пятиконечной звезды на шпиле исходило сияние, словно от нимба святого.

К небольшой станции, где по чьей-то прихоти останавливались почти все поезда дальнего следования, разве что кроме экспрессов, подъехала небольшая, крытая брезентом грузовая машина. Двигатель несколько раз чихнул и замолк.

Четверо мужчин, сидевших в кузове на лавке, прислушались. Но ночь ответила им только далеким лаем собак да свистом ветра в проводах.

– Погода-то паскудная! – один из мужчин сплюнул за борт и посмотрел в беззвездное небо. Кадык на его давно не бритой шее дернулся, и послышалось, как потрескивает щетина.

– А чем тебе погода-то не нравится? – осведомился другой, и в свете фонаря, падавшего под брезентовый тент, ярко блеснули два ряда золотых зубов.

– Я, Сеня, люблю когда тепло.

Глеб Сиверов еще немного поболтал с Натальей, а потом, взяв с нее обещание никому не открывать дверь, вновь отправился в вагон-ресторан, чтобы запастись чем-нибудь к обеду. Ему не очень-то улыбалось вновь оказаться с девушкой в компании четырех мерзавцев. На этот раз Глеб знал, что он не сможет сдержать себя и ввяжется в драку.

Он отсутствовал всего каких-нибудь полчаса, дожидаясь, пока на кухне ему разогреют упакованные в фольгу мясо и гарнир. Затем прихватил пару бутылок пива для себя и напиток для Натальи. Все это ему сложили в плотный бумажный пакет, и, вполне довольный собой, Глеб вернулся к своему купе.

Он открыл дверь железнодорожным ключом и удивился, увидев Наталью спящей.

Девушка лежала поверх одеяла, поджав под себя ноги. Правая рука свесилась к полу. Глеб осторожно, чтобы не разбудить, приподнял ее. Наталья что-то пробормотала во сне и перевернулась на другой бок. Глеб укрыл ее своим одеялом и сел к окну.

На столе стояла небольшая сумочка. Из чуть приоткрытого окна в купе врывался тугой струей воздух, напоенный ароматом сухой травы.