Только к вечеру отряд ворвался в станицу. Все страшно устали, не было сил даже похоронить убитых, люди просто валились с ног. Разместились на ночлег прямо на полу в полутемной церквушке со сбитым снарядом куполом. Не успели поудобней расположиться, как Божий храм осветился изнутри ярким светом. Красноармейцы похватали оружие и с удивлением уставились на неизвестно откуда появившуюся перед золоченым алтарем платформу с людьми и прожекторами, освещавшими вокруг все так, что даже упавший волос можно было рассмотреть на грязном, давно немытом полу. — Чего стоим? — Захлопал в ладоши восседавший в центре всего этого странного сооружения человек в солнечных очках и кепи с длинным козырьком. — У нас всего четыре часа на съемку. Саша, прожектор в тот угол. Ирочка, быстренько отбери фотогеничные лица. Все по своим местам. Не забудьте про тачанку и лошадей.
С десяток человек в ярких рубашках рассыпалось по церкви. Удивленные солдаты все еще стояли разинув рты, некоторые даже из-под тишка крестились, а между ними уже сновали люди с «Поляроидами», измерительными линейками и еще каким-то замысловатыми приборами. Командир отряда, стряхнув оцепенение, наконец пришел в себя. Он выхватил из кобуры пистолет и, подойдя к раздающему команды человеку, строго спросил: — Кто такие? — Товарищи, мы из двадцатой киностудии, снимаем фильм о героях гражданской войны. — Чего? У вас мандат есть? — Виссарион Иннокентич, что вы им объясняете? Они же про кинематограф никогда не слышали, — сказала Ирочка, очень живая женщина лет шестидесяти. — Это почему не слышали? — Сказал басом комиссар, отодвигая в сторону старушку. — Я в Кронштате, до революции, в синематограф, почитай, кажный месяц ходил! Там, еще, картинки бегают. — Василий, иди сюда! — Всплеснул руками Виссарион Иннокентич. — Смотри какой колоритный тип. Из него можно неплохого анархиста сделать. — Какого такого анархиста? Да, я, в семнадцатом, в партию большевиков вступил и не желаю к анархистам никакого отношения иметь! — Возмутился комиссар. — Саша, куда ты прожектор поставил? Я же сказал, вон в тот угол!.. Так значит не желаете? Хорошо, сделаем вас революционным черноморским моряком. Ленточку на бескозырке придется сменить. — Ничего я менять не буду, — буркнул себе под нос балтиец, отходя на всякий случай подальше.
Командир отряда, видя, что на него никто не обращает внимания, спрятал вновь наган в кобуру и подошел к комиссару. — Ну, что делать будем? — Да ну их, в болото! Могет, так и надо. — Мандат бы надо спросить, а то непорядок. — Что ты, тут, бюрократию разводишь, — махнул комиссар, — пущай сымают!
Похоже Виссарион Иннокентич совсем воцарился здесь. Он заставил работать даже красноармейцев. И, самое главное, они безоговорочно подчинялись ему и раз по двадцать перетаскивали с одного места на другое прожектора, камеры и прочую киноаппаратуру. — Посмотрите, кого я нашла! — Подскочила к режиссеру Ирочка. — Где? — Вон, там, с бородой. — Действительно, очень симпатичное лицо. Правда, его немного портит этот прищур, но я думаю, что лучшего красного командира и не придумаешь… Эй, вот вы, с бородой, можно вас?
Бородач, в сопровождении красноармейца, подошел к Виссариону Иннокентьевичу. — Василий, быстро фуражку со звездочкой… Отлично! Вот, ведь не зря же я настаивал, чтобы нам разрешили съемки на натуре в прошлом. Настоящий красный командир, но бороду придется сбрить.
