Рассвет

Галихин Сергей Владимирович

Трактор шел медленно, но верно, словно поезд по рельсам. Ровный рокот, исходивший от машины, вселял уверенность, что ее ничто на этом, да и на том свете остановить не в силах. Гусеницы неотвратимо накатывали на все, что попадалось на их пути, чтобы подмяв под себя, затем выплюнуть «это» уже в изжеванном виде. В небо взвилась стая ворон вперемешку с чайками. Число их было на столько велико, что небо исчезло под зловещей тенью.

Неподалеку от железного властелина гигантской свалки копошились серые бесформенные комочки. Один из них разогнулся от накатывающей боли в пояснице и, выпятив вперед остатки живота, пошевелил лопатками. В этот момент стало понятно, что бесформенность этому человеку, как и десяткам его компаньонам по мусорной свалке, придает старая, давно пришедшая в негодность одежда. А людей, ищущих здесь что-либо, было на самом деле много. Конечно, в большинстве, это были бомжи, но кроме них сюда захаживали пенсионеры, люди сильно пьющие и потому вечно безденежные, да и просто те, для кого перерывание мусора было единственным источником существования.

— Не трожь, сволочь! — крикнул Гриша.

— Ага, тебе отдам! — огрызнулся щупленький старичок, торопливо набивая карманы грецкими орехами.

Грише было тридцать восемь лет. Жена от него ушла в прошлом году, когда он в очередной раз сильно запил. Детей у них не было, поэтому причин оставаться с мужем алкоголиком, после шести неудачных попыток его вылечить, она больше не видела. Гриша пил, близкие и знакомые ему люди постепенно становились далекими. На работе, кроме как пить, делать было практически нечего. Зарплату, пусть мизерную, платили не регулярно. Время от времени электрикам приходилось продавать кабель, пакетные выключатели, лампочки. Правильнее, конечно, будет сказать, что они просто воровали. Хотя нет. Оправдываясь перед самими собой, они говорили что берут свое. При советской власти все было объявлено общим, так что, как говорится, все вокруг колхозное, все вокруг мое. Часто за товар покупатель расплачивался водкой. Ну не в семью же, на самом деле, нести свою долю.