А у меня под ногтями засохла куриная кровь. Когда поднимаешь мертвого для живых, приходится пролить немножко крови. И она налипла хлопьями мне на руки и лицо. Я пыталась перед этой встречей отчистить самые заметные пятна, но такие вещи можно убрать только душем. Отпив кофе из своей любимой кружки с надписью «Разозли меня, и тебе же хуже», я посмотрела на двоих мужчин напротив.

Мистер Джереми Рубенс был приземист, черноволос и сварлив. Не было минуты, чтобы он не хмурился или не брюзжал. Мелкие черты его лица собрались в середине, будто чья-то гигантская ладонь свела их вместе, пока глина еще не засохла. Руки его все время бегали, поглаживая лацкан пиджака, темно-синий галстук, булавку галстука, воротник белой рубашки. Потом на секунду замирали на коленях и повторяли маршрут заново: лацкан, галстук, булавка, воротник, колени. Еще пять минут таких движений – и я с воплем о пощаде пообещаю ему все, что он хочет.

Вторым был Карл Ингер. С ним я не была знакома. Ростом он был на несколько дюймов выше шести футов. Когда он стоял, то возвышался надо мной и Рубенсом, как башня. Большое лицо выгодно подчеркивали коротко стриженные волнистые рыжие волосы. И еще у него были самые настоящие бакенбарды, переходящие в самые пышные усы, которые я в жизни видела. Все в нем было аккуратно и приглажено, кроме этих нерегулярных волос. Может, у его волос был сегодня праздник непослушания.

Руки Рубенса пошли на четвертый круг. Четыре – это число я всегда считала пределом.

Было сильное искушение обойти вокруг стола, схватить его за руки и завопить: «Перестань!» Но это было бы слишком грубо, даже для меня.

Тело мужчины лежало на спине, бледное и голое в неярком свете утреннего солнца. Даже обмякшее в смерти тело было отличным – упражнения с тяжестями, может быть, бег. Длинные желтые волосы смешались с еще зеленой травой газона. Гладкая кожа шеи была дважды отмечена аккуратными следами клыков. Правая рука проколота в локтевом сгибе, там, где врачи берут кровь. Кожа на левом запястье разорвана, будто ее грыз зверь. В утреннем свете белела кость.

Своей верной рулеткой я измерила отметины клыков. Разный размер. Не менее трех различных вампиров, но я готова была поставить все свое движимое и недвижимое, что их было пять. Мастер и его стая, или шайка, или как назвать группу вампиров.

Трава была влажна от утреннего тумана. Влага пропитала колени комбинезона, который я надевала поверх костюма. Мое снаряжение для мест преступления завершали черные найковские кроссовки и хирургические перчатки. Раньше я носила белые, но на них слишком видна кровь.

Извинившись мысленно за то, что я должна была сделать, я развела ноги трупа в стороны. Они поддались легко, окоченения не было. Наверняка он был мертв меньше восьми часов, и оно не успело наступить. По съежившимся органам расплескалось семя. Последняя радость перед смертью. Вампиры его не обтерли. На внутренней поверхности бедра возле паха оказались новые отметины клыков. Не такие зверские, как рана на запястье, но особо аккуратными их тоже не назовешь.

На коже возле ран крови не было, даже у рваной раны на руке. Они стерли кровь? Где бы он ни был убит, а крови должно было быть много. Всю ее они счистить не могли. Найди мы, где он был убит, у нас была бы куча следов в руках. Но на тщательно подстриженном газоне самого что ни на есть ординарного жилого района следов никаких не было. За это можно ручаться. Они выбросили тело на место такое же стерильное и бесполезное, как обратная сторона Луны.