Чимал бежал, охваченный паникой. Луна все еще была скрыта за ограничивающими долину с востока утесами, но ее свет уже посеребрил их вершины. Как только луна подымется выше гор, его станет видно так же отчетливо, как бывает видно священную пирамиду посреди полей со всходами маиса. Почему он не подумал об этом? Что заставило его так рисковать? Дыхание со свистом вырывалось из его горла, сердце колотилось. Даже яркие воспоминания об объятиях Квиау не могли вытеснить всепожирающий страх – зачем только он это сделал!

Если бы ему удалось добраться до реки! Она ведь уже совсем близко! Плетеные сандалии Чимала вязли в сухой земле, но каждый шаг приближал его к воде – и к спасению.

Отдаленное свистящее шипение нарушило тишину ночи, и ноги Чимала подкосились – он рухнул на землю, скованный ужасом. Это Коатлики, богиня со змеиными головами! Он погиб! Погиб!

Лежа среди стеблей убранного маиса – они были высотой всего по колено и не могли его укрыть, – Чимал попытался привести мысли в порядок и прошептать предсмертную молитву, ибо пришло время умереть. Он нарушил закон и поплатится за это жизнью: человек не может скрыться от богов.

Шипение теперь было громче, оно как нож вонзалось в его мозг, не давая сосредоточиться. Но он должен! Усилием воли Чимал заставил себя прошептать первые слова молитвы. Луна вышла из-за горной гряды, сияющая, почти полная, и залила долину серебряным светом. Теперь каждый кукурузный стебель, каждая неровность почвы отбрасывала чернильно-черную тень. Чимал оглянулся и ужаснулся: его глубоко отпечатавшиеся между бороздами следы были видны отчетливо, словно проторенная дорога к храму. О Квиау! Боги тебя найдут!

Рядом с Квиау в маленьком глиняном горшке, заботливо отодвинутом в тень за хижиной, чтобы не завял, зеленел побег квиауксочитля, дождевого цветка, имя которого она носила. Склонившись над каменной ступой и растирая в ней зерна маиса, Квиау шептала молитву, обращенную к богине цветка, прося ее защиты от богов тьмы. Сегодня они подступили так близко, что Квиау едва могла дышать, и только многолетняя привычка помогала ей двигать пест по каменной поверхности. Сегодня шестнадцатая годовщина того дня – дня, когда на берегу реки нашли тело Чимала, растерзанного мстительной Коатлики. Всего через два дня после праздника урожая. Почему Коатлики ее пощадила? Ведь она должна была знать, что Квиау, как и Чимал, нарушила табу. С тех пор в этот день Квиау каждый раз дрожала от страха, но смерть не приходила за ней. Пока.

Нынешний год страшнее всех предыдущих: сегодня ее сына увели в храм на суд. Несчастье должно случиться именно теперь. Боги ждали все эти годы, ждали этого дня, хотя и знали с самого начала, что ее сын Чимал – сын Чимала-Попоки из Заачилы, того, кто нарушил табу. Стон рождался в груди Квиау с каждым вдохом, но руки продолжали ритмично двигать жернов.

Тень горной гряды уже легла на ее хижину, и тортильи пеклись на кумале над огнем, когда Квиау услышала медленные шаги. Весь день соседи избегали ее. Квиау не обернулась. Сейчас ей сообщат, что ее сын принесен в жертву, мертв. Жрецы пришли за ней: в храме ее ждет расплата за грех, совершенный шестнадцать лет назад.

– Мама, – сказал мальчик.

Квиау увидела, как он обессиленно прислонился к стене и там, где ее коснулась его рука, осталась красная отметина.

Число месяцев равно восемнадцати. Восемнадцать месяцев составляют год. Третий месяц – Тозозтонтли, это время сеять маис. Нужно молиться и соблюдать пост, чтобы выпали дожди, тогда к седьмому месяцу маис созреет. С наступлением восьмого месяца нужно молиться, чтобы отвратить дождь, который не даст созреть урожаю.

Бог дождя Тлалок в этом году не был милостив. Он всегда отличался суровостью, может быть, и небезосновательно: люди так часто надоедали ему просьбами. В весенние месяцы молодой маис отчаянно нуждается в дождях, потом, наоборот, чистое небо и яркое солнце необходимы ему, чтобы вызреть. Как бы то ни было, часто случались годы, когда Тлалок не приносил дождей вовремя или низвергал чересчур обильные ливни, тогда урожай бывал невелик и люди голодали.

Теперь Тлалок и вовсе не хотел их слушать. Солнце сияло на безоблачном небе, один жаркий день сменялся другим. Маису нужна была вода; крохотные росточки, с трудом пробившиеся сквозь затвердевшую, растрескавшуюся почву, казались серыми и изможденными; они были куда ниже, чем должны были бы быть к этому времени. И вот почти вся деревня Квилапа высыпала на поле, крестьяне топали ногами и стенали, вторя молитвам жреца. Поднятое ими облако пыли висело в душном воздухе.

Чималу нелегко было заставить себя плакать. У всех собравшихся по щекам текли слезы, оставляя бороздки на покрытых пылью лицах: слезы должны тронуть сердце бога, тогда и его слезы дождем прольются на землю. Пока Чимал был ребенком, ему не приходилось участвовать в подобных церемониях, но теперь ему минул двадцатый год, он стал взрослым и должен разделять с другими взрослыми их обязанности, их ответственность. Ноги Чимала с трудом месили пыль; он подумал о грядущем голоде, о боли в животе, но вместо рыданий эта мысль вызвала лишь раздражение. Когда, чтобы вызвать слезы, он тер глаза, они только болели и воспалялись. В конце концов Чимал украдкой послюнявил палец и нарисовал полоски на пыльном лице.

С наступлением вечера стало прохладнее, и солнце уже не так нещадно припекало спину Чимала. После того как народ разошелся от храма, он так и сидел здесь, на белом песке у реки, глядя на узкую полоску мутной воды. Сначала он не осознал, что же привело его сюда, но потом, когда до него это дошло, страх приковал его к месту. День выдался тяжелый во всех отношениях, и смерть Попоки на жертвенном камне дала мыслям Чимала новое направление. Что видел юноша? Мог ли Чимал увидеть такое? А если бы увидел, ему это тоже стоило бы жизни?

Когда Чимал поднялся, ноги почти отказались его держать – он слишком долго просидел на корточках, так что, вместо того чтобы перепрыгнуть поток, он перебрался вброд. Какая разница, если он умрет теперь – ведь хотел же он остаться под водой, просто ему это не удалось. Жизнь в долине была – он запнулся, подыскивая подходящее слово, – непереносимой. Мысль о бесконечной череде одинаковых дней впереди казалась гораздо более ужасной, чем перспектива смерти. Попока что-то видел, боги овладели им за это, а жрецы убили. Что же могло быть настолько важным? Чимал не мог себе такого представить, да это и не имело значения. Все, что обещало хоть какую-то новизну в этой никогда не меняющейся жизни, должно быть им испробовано.

Держась кромки болота в северном конце долины и обойдя стороной поля маиса и магу, окружающие деревню Заачила, можно было остаться незамеченным. На этой заброшенной земле не было ничего, кроме кактусов, москитов и песка. Фиолетовые тени росли с приближением сумерек, и Чимал заторопился к утесам, встававшим стеной за деревней. Что же там видел Попока?

Было лишь одно место, где росли кактусы с плодами, соответствующее описанию, – наверху длинной осыпи из мелких камней и песка. Чимал знал, где это, и добрался туда как раз к тому моменту, когда солнце начало садиться за дальние горные утесы. Он вскарабкался на вершину осыпи и устроился на венчающем ее большом камне. Высота могла иметь какое-то отношение к тому, что видел Попока, – так что чем выше, тем лучше. С этой выгодной позиции Чимал мог видеть всю долину – деревню Заачила прямо перед собой, темную полоску речного русла, свою родную деревню за рекой. Выступающие утесы скрывали от него водопад на юге, но болота на севере и замыкающие долину гигантские каменные блоки были отчетливо видны, хотя теперь, когда солнце садилось, быстро начинала сгущаться темнота.

Пока Чимал смотрел на окрестности, солнце окончательно скрылось за горами. Вот и все. Он ничего не увидел. Сияющее красками заката небо приобрело более темный оттенок, и Чимал уже собрался покинуть свой наблюдательный пост.

Кто-то передал ему чашку с октли, и Чимал наклонился над ней, вдыхая сильный острый запах, перед тем как выпить. Он сидел в одиночестве на новой травяной циновке, окруженный со всех сторон шумными родичами – своими и Малиньче. Они смеялись, толкались, старались перекричать друг друга, а девушки разносили кувшины с октли. Для празднества была отведена песчаная площадка посреди деревни, ради такого случая чисто выметенная; она еле вмещала всех собравшихся. Чимал оглянулся и встретился глазами со своей матерью. Квиау улыбнулась, а он уже и не помнил, когда в последний раз видел ее улыбающейся. Чимал отвернулся от нее так резко, что октли выплеснулось из чаши на его тилмантль – новый белый свадебный плащ, специально сотканный Квиау к этому событию. Чимал стал стряхивать липкую жидкость – и замер, когда все вокруг внезапно затихли.

– Она идет, – прошептал кто-то, и по толпе пробежал шорох – все повернулись и стали смотреть в одном направлении. Чимал не отрывал взгляда от своей уже почти пустой чаши, не поднял он глаз и тогда, когда гости расступились, давая дорогу свахе. Старуха еле ковыляла под тяжестью невесты, но она всю свою жизнь таскала подобную ношу – в этом состояли ее обязанности. Она остановилась рядом с циновкой и аккуратно поставила на нее Малиньче. Девушка тоже была одета в новый белый плащ, а ее лунообразное лицо натерли ореховым маслом, чтобы кожа красиво блестела. Повозившись, она опустилась на колени – совсем как собака, устраивающаяся поудобнее, – и обратила свои круглые глаза на Куаутемока, который приблизился и величественно простер руки. Как вождь клана жениха, он имел право произнести речь первым. Он прочистил горло и сплюнул на песок.

– Мы собрались здесь сегодня ради укрепления уз между кланами. Вы помните, что, когда Йотихуак умер от голода в неурожайный год, он оставил вдову Квиау – вон она сидит – и сына по имени Чимал – вон он на циновке…

Чимал не слушал. Ему приходилось бывать на свадьбах, и сейчас происходило все то же самое. Вожди кланов разразятся длинными речами, усыпив собравшихся, потом столь же длинную речь скажет сваха, потом все, кому только взбредет в голову. Гости будут дремать, будет выпито много октли, и наконец уже почти на закате их плащи завяжут традиционным узлом, который соединяет невесту и жениха на всю жизнь. Даже и на этом речи еще не закончатся. Только когда совсем стемнеет, церемония подойдет к концу и Малиньче отправится к себе домой. У нее, как и у Чимала, не было отца – тот умер за год до того от укуса гремучей змеи, – но были дядья и братья. Они уведут ее с собой, и многие из них будут с ней спать этой ночью. Она принадлежала к их клану, и поэтому только справедливо, что они избавят Чимала от духов, угрожающих браку, приняв на себя их проклятия. Лишь вечером следующего дня Малиньче переселится в его дом.

Все это было Чималу известно… и безразлично. Хотя он и понимал, что молод, сейчас ему казалось, будто его жизнь подошла к концу. Он видел свое будущее так отчетливо, словно уже прожил его: все будет неизменным, его жизнь ничем не будет отличаться от существования других жителей деревни. Дважды в день Малиньче будет готовить для него тортильи, раз в год – рожать ребенка. Чимал будет засевать поле, ухаживать за посевами, и каждый день окажется таким же, как предыдущий, пока он не состарится и не умрет.

Нет, он не мог пойти вперед – просто взять и пойти. Чимал прижался к надежному камню двери, ища в нем опору.

Здесь ходят боги, а он всего лишь смертный. Нельзя требовать от него слишком многого. Позади его ждала верная смерть, но такая смерть, о которой он все знал, – почти старая приятельница. Соблазн повернуться спиной к неизвестности был так велик, что Чимал даже снова сунул обломок ножа в щель под дверью, но все же ему удалось сдержать свой трусливый порыв.

– Бойся, Чимал, – прошептал он в темноту, – но не ползай на брюхе, как тварь пресмыкающаяся.

Все еще дрожа, он шагнул навстречу черной пустоте. Если его ждет смерть – что ж, пусть будет так. Он встретит ее лицом к лицу, довольно прятаться.

Касаясь левой рукой шершавой поверхности камня и выставив вперед обломок ножа – скорее символическое, чем реальное оружие, – Чимал двинулся вперед. Он шел на цыпочках, сдерживая дыхание и стараясь не производить никакого шума. Так Чимал добрался до поворота туннеля; впереди забрезжило слабое свечение. Дневной свет? Выход из долины? Он бросился вперед, но, разглядев источник света, остановился.

В этом коридоре даже стены были сделаны из металла и из какого-то неизвестного Чималу материала; камня нигде не было видно. Они проходили мимо множества одинаковых дверей, и, когда девушка наконец остановилась перед одной из них, Чимал чуть не налетел на нее.

– Вот моя комната.

Страх неведомого все еще сковывал девушку.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Чимал, опасаясь ловушки.

– По номеру.

Чимал схватил девушку за руку, оттащил от металлической коробочки и швырнул на пол. На передней поверхности коробочки располагались диск, кнопки и несколько отверстий; из нее доносился чей-то голос:

– Наблюдательница Стил, твой доклад услышан. Мы сверяем рапорт. Укажи свое точное местонахождение…

Чимал поднял орудие для убийства и нажал на рычажок. Для уничтожения черных коробочек оно тоже вполне годилось. Голос пискнул и умолк, коробочка взорвалась.

– Это тебе не поможет, – сказала девушка, поднимаясь с пола и потирая руку. Ее губы кривила холодная торжествующая улыбка. – Они выяснят, откуда я докладывала, и найдут тебя. Теперь тебе не скрыться.

– Я могу вернуться в долину. Как открывается эта металлическая дверь?

Чимал застыл, наполовину высунувшись из шахты; на мгновение его охватил панический страх. Однако испуг прошел, когда он осознал, что жар не усиливается и солнце не приближается к нему. Оно двигалось, конечно, но медленно – так, чтобы пересечь небо за половину суток. Жару вполне можно выдержать, и он успеет убраться с дороги светила прежде, чем оно приблизится. Точным движением он забросил свою ношу на поверхность неба, вылез и закрыл за собой люк. Приходилось отворачиваться от солнца: его свет был ослепителен. Взяв сосуд с водой в одну руку, а орудие для убийства – в другую, Чимал повернулся и направился к северной оконечности долины – туда, где под скалами проходили потайные коридоры наблюдателей. Его тень, черная и длинная, бежала перед ним, указывая дорогу.

Теперь, когда он немного привык к происходящему, все это было ему интересно: такого подъема он не испытывал никогда в жизни. Он шел по широкой голубой равнине. Она окружала его со всех сторон, плоская и бесконечная, плавно загибающаяся кверху вдали. Над ним, где в обычном мире полагалось бы быть небу, висела долина. Остроконечные вершины гор нависали справа и слева и пересекались впереди. У него под ногами была твердь, прочная скала, теперь он знал это точно; его больше не пугало, что его мир, мир, в котором он вырос, единственный известный ему еще совсем недавно, теперь висит над ним всей своей чудовищной тяжестью. Он – муха, ползущая по небесному потолку, посматривая сверху на несчастных узников долины.

Отойдя на достаточное расстояние от солнца, Чимал устроил привал: уселся на голубую небесную твердь, открыл сосуд с водой и напился. Запрокинув голову, он смотрел на пирамиду с храмом на вершине – они находились прямо у него над головой. Поставив сосуд рядом с собой, Чимал растянулся на спине, закинув руки за голову и рассматривая свою родную землю. Если очень постараться, можно даже различить крестьян, работающих в поле. Посевы маиса выглядели зелеными и пышными: скоро наступит время жатвы. Жители долины занимались своими обычными делами, жили своей обычной жизнью, не подозревая о том, что являются узниками. Почему все так устроено? А их надзиратели – сами пленники своих похожих на термитники туннелей, – почему они тайком наблюдают за жителями долины? Да еще эти странные рассуждения девушки о Великом Создателе…

Да, он точно видит крошечные фигурки, идущие с полей в Квилапу. Интересно, а они могут его разглядеть? Чимал помахал руками – может, увидят? Что они подумают? Наверное, решат, что это какая-то птица. А не выцарапать ли ему свое имя металлическим орудием на поверхности неба – соскрести голубизну, чтобы стала видна скала? ЧИМАЛ – висящие в небе буквы, неподвижные и неизменные. Ну-ка, пусть жрецы попробуют это объяснить!

Смеясь, он встал и поднял свое имущество. Теперь еще больше, чем раньше, ему хотелось понять смысл всего. Ведь должна же существовать причина! Чимал тронулся в путь.