Черный пролетарий (СИ)

Гаврюченков Юрий Федорович

Креативный класс пал под ударами новой опричнины. Оставив позади пылающую Москву, караван работорговцев спустился в Низовые земли, чтобы навести порядок на Руси. Много ещё городов требует заботы, внимания и оздоровительной зачистки. С порядком при неофеодализме 2334-го года возникают проблемы. Мир благополучия работоргового рая готов рухнуть. Кто может подавить гордыню непокорных и несогласных? Как при Иване Грозном, Новгород снова встал на пути Москвы. Одержимые не пройдут! Приказ светлейшего князя Святой Руси будет выполнен любой ценой.

Глава первая,

в которой работорговый караван движется по маршруту, лицезрит буйство боевых хомячков Нахального и вступает в пределы Владимира

— Отступать некуда, — командир Щавель выпрямился в седле. — Позади Москва. Соваться туда, — он набрал в грудь воздуха, — можно только по большой нужде. Наше дело правое. Наводим порядок и ловим рабов. Приказ светлейшего князя, — он пристальным взором скользнул по строю конных ратников, — для нас свят. Исполним долг!

— Слава России! — гаркнули семьдесят княжеских дружинников.

Было утро. Раболовецкий караван выстроился в походную колонну у ворот постоялого двора возле Хрястово. Позади осталось семь дней и двести с лишним вёрст от Дмитрова. Щавель уводил своё войско по Большому кольцу, оставляя бурлящий котёл войны далеко в стороне. Москва горела. Едва ударный отряд новгородского ОМОН поразил Орден Ленина, на его территорию напали соседи, стремясь урвать кусок побольше, и между ними началась грызня. Дорога была полна беженцев. Они рассказывали ужасные истории о бесчинствах мутантов, мародёров, карателей, сталкеров, манагеров и их приспешников. Добрые люди проявили себя так, будто услышали зов Ктулху, и простым людям не осталось среди них места. Спасая себя и близких, они ринулись прочь из города, бросив нажитое непосильным трудом и унося самое ценное. Москву снова прорвало. Так случалось после Большого Пиндеца, случалось и до него, и по воле рока будет случаться впредь. Сегодня караван выходил на загаженный бесприютными странниками Муромский тракт и многих ратников от вида обездоленных москвичей с души воротило.

Из Внутримкадья хлынули эмигранты и потекли в неприветливое и таинственное Замкадье. Они тащили стариков, женщин и детей, друзей, остро необходимых для улучшения эффективности тайм-менеджеров, поучающих за хорошую кормёжку коучей, а также начальство и бухгалтерию. Телеги, ручные тачки и просто беженцы с узлами на спине запрудили тракт. Шли на восток, в хлебные области Великой Руси, надеясь приткнуться в Муроме и просто из привычки жить в большом городе. Беженцы несли серебро и золото. Расплачивались наличкой. Меняли вещи на еду пока что немногие. Это было вопросом времени, как продажа детей в рабство. Проклятие Жёлудя, что Россия богатствами Москвы прирастать будет, начинало сбываться. Росла дорожная проституция: за кусок хлеба, за миску каши, за ночлег. Москвичам никто не отказывал в унижении, но и поощрениями не баловал.

От Москвы до Великого Мурома через Владимир триста пятьдесят вёрст. Недели две-три пешком вполне посильно летом, даже если негде приткнуться. Это давало надежду. Люди шли и, что характерно, доходили — от голода, подхваченных в пути болезней и просто от большой нужды. Их раздутые трупы смердели на полях вдоль дороги.

Глава вторая,

в которой дует ветер северный и творится зла немерено

— Не все доживут до зимы, — молвил Щавель, когда караван подошёл к окраине града Владимира.

В то время как дружина огибала Москву по Большому кольцу, беженцы шли напрямик и успели преобразовать местность перед городом на свой лад.

У самого города, возле развилки проспекта Ленина и улицы Лайкина ратники миновали остатки ночлежбища, некогда значительного, а ныне разорённого. Среди руин стоял пяток наспех возведённых шалашей, но уже брошенных. Чернели пепелища, однако сырое дерево горело плохо, и постройки пришлось разваливать грубой силой, коли не взял их очистительный огонь. Могильных холмиков не приметили, равно как непогребённых тел. Не валялся и разбросанный хлам. Обитатели ушли если и не по своей воле, то, во всяком случае, без спешки.

«Потом пришли с Москвы новые, но тоже не задержались, — отметил Щавель. — Здесь больше не задерживался никто».

Проспект Ленина переходил в Большую Московскую улицу. Чтобы добраться до Владимирского централа, надо было пересечь весь город. Знаменитое узилище располагалось на выезде. За ним простиралось огромное кладбище имени древнего князя Владимира. Там хоронили честных горожан, отдельно манагеров и их приспешников, а отдельно — зверски замученную в казематах узилища шлоебень и педерсию земли русской. Щавель повёл караван прямиком туда, рассчитывая устроиться в казармах городской стражи, исправно поддерживаемых для приёма новгородского войска при следовании на восток.