Господин есть сознание, сущее

для себя

, но уже не одно лишь понятие сознания, а сущее для себя сознание, которое опосредствовано с собой

другим

сознанием, а именно таким, к сущности которого относится то, что оно синтезировано с самостоятельным

бытием

или с вещностью вообще. Господин соотносится с обоими этими моментами:

с некоторой

вещью

как таковой — с предметом вожделения, и с сознанием, для которого вещность есть существенное; итак как а) в качестве понятия самосознания господин есть непосредственное отношение

для-себя-бытия

, а в) теперь он вместе с тем существует как опосредствование или для-себя-бытие, которое есть для себя только благодаря некоторому другому, то он соотносится а) непосредственно с обоими и в) опосредствованно с каждым через Другое. Господин относится в

рабу через посредство самостоятельного бытия

, ибо оно-то и держит раба; это — его цепь, от которой он не мог абстрагироваться в борьбе, и потому оказалось, что он, будучи несамостоятельным, имеет свою самостоятельность в вещности. Между тем господин властвует над этим бытием, ибо он доказал в борьбе, что оно имеет для него значение только в качестве некоторого негативного; так как он властвует над этим бытием, а это бытие властвует над другим, [над рабом], то вследствие этого он подчиняет себе этого другого. Точно так же господин соотносится с

вещью через посредство раба

; раб как самосознание вообще соотносится с вещью также негативно и снимает ее; но в то же время она для него самостоятельна, и поэтому своим негативным отношением он не может расправиться с ней вплоть до уничтожения, другими словами, он только

обрабатывает ее

. Напротив того, для господина

непосредственное

отношение

становится

благодаря этому опосредствованию чистой негацией вещи или

потреблением

; то, что не удавалось вожделению, ему удается — расправиться с ней и найти свое удовлетворение в потреблении. Вожделению это не удавалось из-за самостоятельности вещи, но господин, который поставил между вещью и собой раба, встречается благодаря этому только с несамостоятельностью вещи и потребляет ее полностью; сторону же самостоятельности [вещи] он предоставляет рабу, который ее обрабатывает.

В обоих этих моментах для господина получается его признанность через некоторое другое сознание; ибо это последнее утверждает себя в этих моментах как то, что несущественно, один раз — в обработке вещи, другой раз — в зависимости от определенного наличного бытия; в обоих случаях оно не может стать господином над бытием и достигнуть абсолютной негации. Здесь, следовательно, имеется налицо момент признавания, состоящий в том, что другое сознание снимает себя как для-себя-бытие и этим само делает то, что первое сознание делает по отношению к нему. Точно так же здесь налицо и второй момент, состоящий в том, что это делание второго сознания есть собственное делание первого, ибо то, что делает раб, есть, собственно, делание господина; для последнего только для-себя-бытие есть сущность; он — чистая негативная власть, для которой вещь — ничто, и, следовательно, при таком положении он есть чистое существенное делание; раб же есть некоторое не чистое, а несущественное делание. Но для признавания в собственном смысле недостает момента, состоящего в том, чтобы то, что господин делает по отношению к другому, он делал также по отношению к себе самому, и то, что делает раб по отношению к себе, он делал также по отношению к другому. Вследствие этого признавание получилось одностороннее и неравное.

Несущественное сознание тут для господина есть предмет, который составляет

Поэтому

Мы видели лишь то, чем является рабство по отношению к господству. Но оно есть самосознание, а потому нам нужно рассмотреть теперь, что есть оно в себе самом и для себя самого. На первых порах для рабства господин есть сущность; следовательно,

самостоятельное для себя сущее сознание

есть для него

истина

, которая, однако,

для него

еще не

существует в нем

. Но

на деле

оно имеет эту истину чистой негативности и

для-себя-бытия в себе самом

, ибо оно эту сущность

испытало

на себе. А именно, это сознание испытывало страх не по тому или иному поводу, не в тот или иной момент, а за все свое существо, ибо оно ощущало страх смерти, абсолютного господина. Оно внутренне растворилось в этом страхе, оно все затрепетало внутри себя самого, и все незыблемое в нем содрогнулось. Но это чистое общее движение, превращение всякого устойчивого существования в абсолютную текучесть, есть простая сущность самосознания, абсолютная негативность,

чистое для-себя-бытие

, которое таким образом

присуще

этому сознанию. Этот момент чистого для-себя-бытия есть также

для него

, ибо в господине оно для него есть его

предмет

. Далее, оно есть не только это общее растворение

вообще

, но в служении оно

действительно

осуществляет его; тут оно во всех

единичных

моментах снимает свою привязанность к естественному наличному бытию и отделывается от него (arbeitet dasselbe hinweg).

Но чувство абсолютной власти вообще и службы в частности есть лишь растворение

в себе

, и хотя страх перед господином есть начало мудрости, тем не менее сознание здесь

для него самого

не есть

для-себя-бытие

. Но благодаря труду оно приходит к самому себе. В моменте, соответствующем вожделению в сознании господина, служащему сознанию казалось, что ему на долю досталась, правда, сторона несущественного соотношения с вещью, так как вещь сохраняет (behält) в этом свою самостоятельность. Вожделение удержало за собой (hat sich vorbehalten) чистую негацию предмета, а вследствие этого и беспримесное чувствование себя. Но поэтому данное удовлетворение само есть только исчезновение, ибо ему недостает

предметной

стороны или

устойчивого существования

. Труд, напротив того, есть

заторможенное

вожделение,

задержанное

(aufgehaltenes) исчезновение, другими словами, он

образует

. Негативное отношение к предмету становится

формой

его и чем-то

постоянным

, потому что именно для работающего предмет обладает самостоятельностью. Этот

негативный

средний термин или формирующее

действование

есть в то же время

единичность

или чистое для-себя-бытие сознания, которое теперь в труде, направленном вовне, вступает в стихию постоянства; работающее сознание приходит, следовательно, этим путем к созерцанию самостоятельного бытия

как себя самого

.

Формирование имеет, однако, не только то положительное значение, что служащее сознание этим становится для себя

сущим

как чистое

для-себя-бытие

, но оно имеет и негативное значение по отношению к своему первому моменту, страху. Ибо в процессе образования вещи собственная негативность, его для-себя-бытие, только благодаря тому становится для него предметом, что оно снимает противоположную сущую

форму

. Но это предметное

негативное

есть как раз та чужая сущность, перед которой оно трепетало. Теперь, однако, оно разрушает это чужое негативное, утверждает

себя

как таковое в стихии постоянства и становится благодаря этому

для себя самого

некоторым

для-себя-сущим

. В господине

Это несчастное, раздвоенное внутри себя

сознание — так как это противоречие его сущности есть для себя

одно

сознание — всегда должно, следовательно, в одном сознании иметь и другое, и, таким образом, тотчас же как только оно возомнит, что оно достигло победы и покоя единства, оно из каждого сознания должно быть снова изгнано. Но его истинное возвращение в себя самого, т. е. его примирение с собой, выразит понятие духа, ставшего живым и начавшего существовать, так как этому сознанию уже присуще как одному нераздельному сознанию быть двойным сознанием: оно само

есть

устремление взора одного самосознания в другое, и оно само

есть

и то и другое самосознание, и единство обоих есть для него также сущность, но

для себя

оно еще не дано себе как сама эта сущность, еще не дано как единство обоих.

Так как на первых порах оно есть только

непосредственное единство

обоих, но оба для него — не одно и то же, а противоположны, то одно, а именно простое неизменное, для него есть в качестве

сущности

; другое же, сложное переменчивое — как

несущественное

. Оба для него — чуждые друг другу сущности; само оно, будучи сознанием этого противоречия, становится на сторону переменчивого сознания и есть для себя несущественное; но как сознание неизменности или простой сущности оно должно в то же время стремиться освободить себя от несущественного, т. е. от себя самого. Ибо хотя

для себя

оно, конечно, только переменчивое сознание, а неизменное для него есть нечто чуждое, тем не менее

само оно

есть простое и тем самым неизменное сознание, которое тем самым сознается им как

его

сущность, однако так, что оно

само

для себя опять-таки не есть эта сущность. Положение, которое оно придает обоим, не может быть поэтому равнодушием их друг к другу, т. е. не может быть равнодушием его самого к неизменному, а оно непосредственно само есть и то и другое и есть для себя

отношение обоих

как некоторое отношение сущности и несущности, так что эта последняя должна быть снята; но так как для него оба одинаково существенны и противоречивы, то оно есть только противоречивое движение, в котором одна противоположность не находит успокоения в другой, а вновь только порождает себя в ней как противоположность.

Таким образом, здесь имеется налицо борьба с врагом, победа над которым есть скорее поражение, достигнуть одного скорее значит потерять его в его противоположности. Сознание жизни, сознание своего наличного бытия и действования есть только скорбь об этом бытии и действовании, ибо в них оно имеет только сознание своей противоположности как сущности и сознание собственного ничтожества. Возвышаясь, оно переходит отсюда к неизменному. Но само это возвышение есть это сознание; следовательно, возвышение это непосредственно есть сознание противоположного, а именно — себя самого как единичности. Неизменное, вступающее в сознание, именно благодаря этому затрагивается в то же время единичностью и только вместе с ней оно налицо; вместо того, чтобы быть уничтоженной в сознании неизменного, единичность в нем постоянно только выступает.

Но в этом движении сознание испытывает именно

выступление единичности на неизменном, а неизменного — на единичности. Для сознания открывается

единичность

вообще

в неизменной сущности, а вместе с тем открывается и

его

единичность в нем. Ибо истина этого движения есть именно

бытие «одним»

этого двойного сознания.

Это единство открывается ему

, но

прежде всего

само это единство — такое,

в котором еще

господствует

различность обоих

. Поэтому для сознания имеется налицо три способа, каким единичность связана с неизменным:

во-первых

, оно само для себя снова выступает как противоположное неизменной сущности, и оно отброшено назад к началу борьбы, которая остается стихией всего отношения.

Во-вторых

, для него в самом

неизменном содержится единичность

, так что она есть форма неизменного, в которое тем самым переходит весь способ существования.

В-третьих, сознание

находит

себя само

как «это» единичное в неизменном.

Первое

неизменное для него — только

чуждая

сущность, осуждающая единичность; в то время как

второе

, подобно ему самому,

[15]

есть

форма единичности

, оно,

в-третьих

, становится духом, испытывает радость нахождения в нем себя самого и начинает сознавать, что его единичность примирена со всеобщим.

То, что здесь выступает как модус и отношение неизменного, оказалось

опытом

, который раздвоенное самосознание совершает в своем несчастии. Этот опыт, правда, не есть

одностороннее

движение

самосознания

, ибо оно само есть неизменное сознание, а это последнее, следовательно, есть в то же время и единичное сознание, и движение есть в такой же мере движение неизменного сознания, выступающего в этом движении так же, как и другое; ибо это движение проходит через моменты, сводящиеся к тому, что сперва неизменное противоположено единичному вообще, затем, само будучи единичным, оно противоположено другому единичному и, наконец, составляет с ним «одно». Но это рассмотрение, поскольку оно принадлежит нам, здесь несвоевременно, ибо доселе перед нами возникла лишь неизменность как неизменность сознания, которая вследствие этого не есть истинная неизменность, а еще обремененная противоположностью, еще не

По этой причине, следовательно, и неизменное

Если на первых порах голое понятие раздвоенного сознания определяло себя так, что это сознание стремится к снятию себя как единичного [сознания] и к превращению в неизменное сознание, то теперь определение его стремления состоит в том, что оно, напротив, снимает свое отношение к чистому

не имеющему внешнего облика

неизменному и завязывает только отношение с

неизменным, приобретшим внешний облик

. Ибо бытие «одним» единичного [сознания] с неизменным отныне для сознания есть

сущность

и

предмет

, подобно тому как в понятии существенным предметом было только лишенное внешнего облика абстрактное неизменное; и отношение этой абсолютной раздвоенности понятия есть теперь то отношение, от которого оно должно отвернуться. Но внешнее на первых порах отношение к получившему внешний облик неизменному как некоторому чуждому действительному оно должно возвысить до абсолютного становления «одним».

Движение, в котором несущественное сознание стремится достигнуть этого бытия «одним», само есть

троякое

движение, сообразно троякому отношению, которое у него будет к своему получившему внешний облик потустороннему: во-первых, как

чистое сознание

, во-вторых, как

единичная сущность

, которая относится к

действительности

как вожделение и труд, и в-третьих, как

сознание своего для-себя-бытия

. — Посмотрим, в каком виде имеются налицо и как определяются эти три модуса его бытия в этом общем отношении.

Итак, прежде всего, если его рассматривать как

чистое сознание

, то, по-видимому, получивший внешний облик неизменный, поскольку он есть для чистого сознания, устанавливается так, как он есть в себе самом и для себя самого. Но как он есть в себе самом и для себя самого — это, как уже упомянуто, еще не возникло. Чтобы он мог быть в сознании, как он есть в себе самом и для себя самого, — это должно было бы, конечно, скорее исходить от него, чем от сознания; иначе он здесь лишь односторонне наличествует через сознание и именно потому — не совершенно и не подлинно, его наличие еще отягощено несовершенством или некоторой противоположностью.

Но хотя, таким образом, у несчастного сознания нет этого наличия, тем не менее это сознание выходит в то же время за пределы чистого мышления, поскольку последнее есть абстрактное,

(α). Описание

(β). Указание признаков

(γ). Нахождение законов

(α) Общее определение органического

(β) Облик органического

(γ) Мысль об организме

(α) Организация неорганического: удельный вес, сцепление, число

(β) Организация органической природы: род, вид, единичность, индивид

(γ) Жизнь как случайный разум

Наблюдение природы находит понятие реализованным в неорганической природе, находит законы, моменты которых суть вещи, которые в то же время относятся [друг к другу] как абстракции; но это понятие не есть простота, рефлектированная в себя. Напротив того, жизнь органической природы есть лишь эта рефлектированная в себя простота; противоположность себе самой, как противоположность всеобщего и единичного, не раздваивается в сущности самой этой жизни; сущность не есть род, который бы делился и двигался в своей лишенной различий стихии и в то же время в своем противоположении для себя самого был бы неразличен. Наблюдение находит это свободное понятие, всеобщность которого столь же абсолютно содержит внутри себя самой развитую единичность, лишь в самом понятии, существующем как понятие, или в самосознании.

Возвращаясь теперь внутрь себя самого и направляясь к действительному понятию как к свободному понятию, наблюдение прежде всего находит

законы мышления

. Мышление в самом себе есть эта единичность, а она есть абстрактное движение негативного, целиком принятое обратно в простоту, и законы [его] — вне реальности. — У них нет

реальности

— это значит вообще только то, что в них нет истины. Правда, они и должны быть не

полной

, но все же

формальной

истиной. Однако чисто формальное, лишенное реальности, есть мысленная вещь или пустая абстракция без раздвоения в ней, которое и было бы не чем иным, как содержанием. — С другой стороны, так как они суть законы чистого мышления, а это последнее есть всеобщее в себе и, следовательно, некоторое знание, которому непосредственно присуще бытие и в нем вся реальность, то эти законы суть абсолютные понятия и нераздельно существенности как формы, так и вещей. Так как всеобщность, движущаяся внутри себя, есть

раздвоенное

простое понятие, то у этого понятия есть таким именно образом

содержание

в себе, и при том такое, которое есть всяческое содержание, только не чувственное бытие. Это есть содержание, которое не находится ни в противоречии с формой, ни вообще от нее не отделено, а скорее есть по существу она сама, ибо форма есть не что иное, как всеобщее, разделяющееся на свои чистые моменты.

Но в том виде, в каком эта форма или содержание есть

для наблюдения

как наблюдения, она сохраняет определение

найденного

, данного, т. е.

лишь сущего

содержания. Последнее становится

покоящимся бытием

соотношений, множеством обособленных необходимостей, которые в качестве некоторого

устойчивого

содержания в себе и для себя,

в своей определенности

, должны обладать истиной и которые таким образом на деле отвлекаются от формы. — Но эта абсолютная истина фиксированных определенностей или многих различных законов противоречит единству самосознания или мышления и формы вообще. То, что высказывается как устойчивый, неизменный в себе закон, может быть только моментом рефлектирующегося в себя единства, может выступать только как исчезающая величина. Но когда их при исследовании вырывают из этой связи движения и берут в отдельности, им недостает не содержания — ибо некоторое определенное содержание у них есть, — а, напротив, они лишаются формы, составляющей их сущность. На деле эти законы не составляют истины мышления не потому, что они должны быть только формальными и не должны иметь содержания, а скорее по противоположной причине — потому, что в своей определенности, или: именно

Это негативное единство мышления есть для себя самого, или, лучше сказать, оно есть

для-себя-самого-бытие

, принцип индивидуальности, и в своей реальности —

действующее сознание

. Поэтому наблюдающее сознание природою вещей приводится к нему как к реальности названных законов. Так как оно не видит этой связи, то, по его мнению, мышление в своих законах остается для него по одну сторону, а на другой стороне оно сохраняет некоторое другое бытие в том, что теперь составляет для него предмет, а именно действующее сознание, существующее для себя так, что оно снимает инобытие и в этом созерцании себя самого как негативного имеет свою действительность.

Для

наблюдения

, таким образом, открывается

новое поле в практически действующей действительности сознания

. В психологии содержится много законов, согласно которым дух по-разному относится к разным модусам своей действительности как некоторого

уже найденного инобытия

; с одной стороны, он принимает их в себя,

сообразуясь

с теми обычаями, нравами и образом мыслей, которые он застал, как то, в чем он как действительность есть для себя предмет, с другой стороны, он познает себя самодеятельным по отношению к ним, со страстным влечением выхватывает из них для себя только особенное и

сообразует

предметное с

собою

; — он ведет себя негативно в первом случае по отношению к себе самому как единичности, во втором случае — по отношению к себе как всеобщему бытию. Самостоятельность сообщает тому, что дух застал, с одной стороны, лишь форму сознательной индивидуальности вообще, и, что касается содержания, остается внутри всеобщей действительности, которую дух застал; с другой же стороны, она сообщает действительности по меньшей мере некоторую специфическую модификацию, которая не противоречит ее существенному содержанию, или же и такую, в силу которой индивид противополагается ей как особенная действительность и специфическое содержание и становится преступным, снимая ее лишь единичным образом или делая это всеобщим образом и тем самым для всех, принося другой мир, другое право, другой закон и другие нравы вместо имеющихся налицо.

Наблюдающая психология, которая прежде всего говорит о своих восприятиях

В перечислении этих разнообразных способностей наблюдение держится всеобщей стороны; единство этих многообразных способностей есть сторона, противоположная этой всеобщности, есть

Моменты, которые составляют содержание закона, суть, с одной стороны, сама индивидуальность, а с другой стороны, ее всеобщая неорганическая природа, т. е. оказавшиеся налицо обстоятельства, ситуация, обычаи, нравы, религия и т. д.; исходя из них и нужно понять определенную индивидуальность. В них содержится определенное точно так же, как и всеобщее, и в то же время они суть то, что

имеется налицо

, что предстает наблюдению и выражается на другой стороне в форме индивидуальности.

В законе этого отношения обеих сторон должно было бы теперь содержаться [указание на] то, какое воздействие и влияние оказывают на индивидуальность эти определенные обстоятельства. Но эта индивидуальность как раз в том и состоит, что она в

такой же мере

есть

всеобщее

, и потому спокойно и непосредственно сливается с

имеющимся налицо

всеобщим, с нравами, обычаями и т. д., а также с ними сообразуется, в

какой

она противополагает себя им и, напротив, преобразовывает их, — так же, как в своей единичности она относится к ним совершенно равнодушно, не дает им воздействовать на себя и не проявляет какой-либо деятельности по отношению к ним.

Что

должно оказывать влияние на индивидуальность и

каково

должно быть это влияние, — что, собственно говоря, означает одно и то же, — зависит поэтому только от самой индивидуальности;

вот почему

«эта индивидуальность

стала этой определенной

индивидуальностью», означает лишь, что

она уже была таковой

. Обстоятельства, ситуация, нравы и т. д., которые оказываются, с одной стороны,

имеющимися налицо

, а с другой стороны, в

«этой» определенной индивидуальности

, выражают только неопределенную сущность ее, с которой нечего делать. Если бы не было этих обстоятельств, образа мыслей, нравов, этого состояния мира вообще, то, конечно, индивид не стал бы тем, что он есть, ибо эту всеобщую субстанцию и составляют все [индивиды], которые находятся в данном состоянии мира. — Но подобно тому, как это последнее обособлялось в

«этом»

индивиде, и о таковом следует составить понятие — оно само в себе и для себя должно было бы обособляться, и в той определенности, которую оно себе сообщило, воздействовать на индивид; только так оно сделало бы его «этим» определенным индивидом — таким, каков он есть. Если бы внешнее само в себе и для себя было таково, каким оно проявляется в индивидуальности, о последней можно было бы составить понятие, исходя из внешнего. Мы получили бы двойную галерею образов, из коих одна была бы отражением другой; одна — галерея полной определенности и отграничение со стороны внешних обстоятельств, другая — та же, переведенная в тот вид, в каком эти обстоятельства имеются в сознательной сущности; первая — поверхность шара, вторая — центр, который ее представляет внутри себя.

Но поверхность шара, мир индивида, непосредственно имеет двусмысленное значение: он есть

Тем самым отпадает то

Психологическое наблюдение не находит закона отношения самосознания к действительности или к миру, противополагающемуся ему, и в силу равнодушия обоих друг к другу оно отброшено назад к

специфической определенности

реальной индивидуальности, которая есть

в себе

самой и

для себя

самой или содержит уничтоженной в своем абсолютном опосредствовании противоположность для-себя-бытия и в-себе-бытия. Она теперь стала предметом наблюдения, иначе говоря, наблюдение переходит к ней.

Индивид есть в себе самом и для себя самого: он есть

для себя

, или он есть свободное действование; но он есть также

в себе

, или: он сам обладает некоторым

первоначальным

определенным

бытием

— определенностью, которая согласно понятию есть то же, что психология хотела найти вне его. Таким образом, в

нем самом

противоположность выступает как двойная противоположность: движение сознания и прочное бытие некоторой являющейся действительности — такой действительности, которая есть непосредственно в нем

его

действительность. Это

бытие, тело

определенной индивидуальности, есть

первоначальность

ее, не результат ее действования (ihr Nichtgetanhaben). Но так как индивид в то же время есть только то, что получается в результате его действования, то его тело есть им же

созданное

выражение его самого и вместе с тем некоторый

знак

, который не остался непосредственной сутью дела, но в котором индивид дает только знать, что он

есть

в том смысле, что он осуществляет свою первоначальную природу в произведении.

Если мы сопоставим наличествующие здесь моменты с предшествующим рассмотрением, то увидим, что мы имеем здесь некоторую общечеловеческую форму или, по крайней мере, общую форму для некоторого климата, части света, народа, как в предыдущем — одни и те же общие нравы и образованность. Сюда привходят особенные обстоятельства и положение внутри всеобщей действительности; здесь эта особенная действительность существует как особое формирование индивида. — С другой стороны, подобно тому как раньше свободное действование индивида и действительность как

Прежде всего это внешнее делает внутреннее видимым или вообще бытием для другого не в качестве

органа

, ибо внутреннее, поскольку оно есть в органе, есть сама

деятельность

. Уста, которые говорят, рука, которая работает, и, если угодно, то и ноги суть претворяющие в действительность и осуществляющие органы, которым присуще действование как

действование

, или внутреннее как таковое; внешнее же проявление, которое внутреннее приобретает благодаря им, есть действие как некоторая отделенная от индивида действительность. Речь и работа суть внешние проявления, в которых индивид в себе самом более не сохраняет себя и не обладает собой, а дает возможность внутреннему полностью выйти наружу и предоставляет его другому. Поэтому можно с таким же правом утверждать то, что эти внешние проявления выражают внутреннее слишком много, и то, что они выражают его слишком мало;

слишком много

— так как само внутреннее в них появляется наружу, то между ними и внутренним не остается противоположности; они дают не только

выражение

внутреннего, но и его само непосредственно;

слишком мало

— так как внутреннее в речи и в поступках делается чем-то другим, то оно тем самым отдает себя стихии превращения, которая извращает произнесенное слово и совершённое действие и делает из них нечто иное, нежели то, что они суть в себе и для себя как поступки «этого» определенного индивида. Результаты поступков благодаря этому внешнему проявлению не только теряют под воздействием других характер чего-то неизменного по отношению к другим индивидуальностям, но так как эти результаты относятся к внутреннему, которое они содержат, как обособленное равнодушное внешнее, то они как внутреннее могут

благодаря

самому

индивиду

быть чем-то иным, нежели то, чем они кажутся: или индивид намеренно делает их для обнаружения чем-то иным, нежели то, что они поистине суть, или он недостаточно искусен для того, чтобы придать себе ту внешность, какую он собственно хотел придать себе, и настолько укрепить ее, чтобы результат его действия для него не мог быть извращен другими. Следовательно, действование как выполненное произведение имеет двойное противоположное значение — или оно есть

Если же внешний облик мог бы выражать внутреннюю индивидуальность лишь постольку, поскольку он не орган или не

Такая произвольная связь таких [моментов], которые друг для друга суть внешнее, не дает никакого закона. Но физиогномика должна бы отличаться от других сомнительных искусств и шарлатанских учений тем, что она рассматривает определенную индивидуальность в

Рука, правда, кажется чем-то вовсе не внешним для судьбы, а, скорее, имеющей отношение к ней как внутреннее. Ибо судьба опять-таки есть лишь явление того, что есть определенная индивидуальность в

Из определения, [гласящего], что

Итак, на этом внутреннем, которое в своем внешнем проявлении остается внутренним, наблюдается рефлектированность индивида из его действительности; посмотрим же, как обстоит дело с необходимостью, которая установлена в этом единстве. — Эта рефлектированность отличается прежде всего от самого действия, и, следовательно, может быть чем-то

иным

и может приниматься за нечто иное, чем она есть; по лицу человека видно, придает ли он серьезное значение тому, что говорит или делает. — Но и обратно, то, что должно быть выражением внутреннего, есть в то же время

сущее

выражение и потому само подпадает под определение

бытия

, которое абсолютно случайно для обладающей самосознанием сущности. Поэтому оно, конечно, есть выражение, но вместе с тем выражение в смысле знака, так что для выражаемого содержания характер того, с помощью чего выражается внутреннее, совершенно безразличен. Внутреннее в этом проявлении, можно сказать, есть невидимое, которое

видимо

, но это внутреннее не связано с этим проявлением; оно в такой же мере может проявляться в чем-нибудь другом, как и какое-нибудь другое внутреннее может проявиться в этом же. — Лихтеиберг поэтому прав, когда говорит: «Допустим, что физиогномист уловил однажды человека, но достаточно последнему принять твердое решение, чтобы опять сделаться непостижимым на тысячелетия»

[24]

. — Подобно тому как в вышеприведенном отношении данные обстоятельства обладали некоторым бытием, из которого индивидуальность брала себе то, что могла и хотела взять, либо подчиняясь ему, либо преобразовывая его, и на основании которого в нем не содержалось необходимости и сущности индивидуальности, — точно так же и здесь являющееся непосредственное бытие индивидуальности есть такое бытие, которое либо выражает ее рефлектированность из действительности и ее внутри-себя-бытие, либо есть для нее только знак, безразличный к обозначаемому и потому поистине ничего не обозначающий; непосредственное бытие для индивидуальности в такой же мере есть ее лицо, как и ее маска, которую она может снять. — Индивидуальность пронизывает свой облик, движется, говорит в нем; но это наличное бытие в целом точно так же в качестве некоторого бытия, безразличного к воле и деятельности, выходит за свои пределы; индивидуальность уничтожает в нем то значение, какое оно имело прежде, т. е. то, что она имеет свою рефлектированность в себя или свою истинную сущность в нем, и наоборот, скорее вкладывает последнюю в волю и в действие.

Индивидуальность

Непосредственное мнение о мнимом наличии духа есть естественная физиогномика, поспешное суждение о внутренней природе и характере ее облика при первом взгляде на нее. Предмет этого мнения таков, что к самой его сущности относится то, чтобы быть поистине чем-то иным, нежели только чувственное непосредственное бытие. Правда, в чувственном наличествует именно эта рефлектированность из него в себя, именно видимое как видимое невидимого есть предмет наблюдения. Но именно это чувственное непосредственное наличие есть

Законы

Лихтенберг, который так характеризует физиогномическое наблюдение, говорит еще следующее: «Если бы кто-нибудь сказал: ты поступаешь, правда, как честный человек, но я вижу по твоему лицу, что это — одно притворство и что в душе ты — мошенник, то, наверняка, пока существует мир, на такое заявление каждый честный человек будет отвечать оплеухой»

(α) Череп как внешняя действительность духа

(β) Связь формы черепа с индивидуальностью

(γ) Задатки и действительность

Самосознание нашло вещь в качестве себя и себя в качестве вещи, т. е. для

самосознания ясно

, что

в себе

оно есть предметная действительность. Оно уже не есть

непосредственная

достоверность того, что оно есть вся реальность, а оно есть такая достоверность, для которой непосредственное вообще имеет форму чего-то снятого, так что его

предметность

считается еще лишь поверхностью, «внутреннее» и сущность которой есть

оно само

. — Предмет, с которым оно положительно соотносится, есть поэтому некоторое самосознание, он есть в форме вещности, т. е. он самостоятелен; но самосознание обладает достоверностью того, что этот самостоятельный предмет не есть нечто чуждое для него; оно знает тем самым, что оно

в себе

признано этим предметом; оно есть

дух

, обладающий достоверностью того, что в удвоении своего самосознания и в самостоятельности обоих он имеет свое единство с самим собою. Эта достоверность должна теперь для него возвыситься до истины; то, что важно для него, [т. е.] то, что оно есть

в себе

и в своей

внутренней

достоверности, должно войти в его сознание и открыться

для него

.

Каковы будут общие этапы этого претворения в действительность, это в общем намечается уже сравнением с пройденным путем. А именно, подобно тому как наблюдающий разум в стихии категории повторял движение

сознания

, т. е. чувственную достоверность, восприятие и рассудок, так разум в свою очередь пройдет также двойное движение

самосознания

и перейдет из самостоятельности к своей свободе. Прежде всего этот деятельный разум сознает себя самого только в качестве некоторого индивида и как таковой необходимо требует своей действительности в другом и создает ее; но затем, когда сознание индивида возвышается до всеобщности, оно становится

всеобщим

разумом и сознает себя в качестве разума, как то, что признано уже в себе и для себя и что объединяет в своем чистом сознании всякое самосознание; оно есть простая духовная сущность, которая, приходя в то же время к сознанию, есть

реальная субстанция

, куда прежние формы возвращаются как в свою основу, так что по отношению к последней они суть лишь отдельные моменты ее становления; эти моменты хотя и отрываются и выступают в качестве собственных формообразований, на деле, однако, обладают

наличным бытием

и

действительностью

, только имея своим носителем эту основу; своей же

истиной

обладают лишь постольку, поскольку они суть и остаются внутри его самого.

Если мы воспримем эту цель, которая есть

понятие, для нас

уже возникшее, т. е. признанное самосознание, которое в другом свободном самосознании обладает достоверностью себя самого и именно ее имеет своей истиной, — если мы воспримем эту цель в ее реальности, или: если мы извлечем наружу этот еще внутренний дух как субстанцию, уже достигшую своего наличного бытия, то [мы убедимся, что] в этом понятии открывается

царство нравственности

. Ибо эта последняя есть не что иное, как абсолютное духовное

единство

сущности индивидов в их самостоятельной

действительности

, некоторое в себе всеобщее самосознание, которое для себя столь действительно в некотором другом сознании, что последнее обладает совершенной самостоятельностью, или есть для него некоторая вещь, и что именно тут оно сознает единство с ней, и лишь в этом единстве с этой предметной сущностью оно есть самосознание. Эта нравственная

В жизни народа понятие претворения в действительность разума, обладающего самосознанием, на деле имеет свою завершенную реальность — это понятие состоит в том, что разум усматривает в самостоятельности

Чисто единичные

В свободном народе поэтому разум поистине претворен в действительность; разум есть наличествующий живой дух, в котором индивид находит не только высказанным и имеющимся налицо в качестве вещности свое

Но самосознание, которое прежде всего есть дух

лишь непосредственно и согласно понятию

, вышло из этого счастливого состояния, когда оно достигло своего определения и живет в нем, — или же оно его еще не достигло, ибо одинаково можно сказать и то и другое.

Разум

должен выйти из этого счастливого состояния

, ибо лишь в

себе

или

непосредственно

жизнь свободного народа есть

реальная нравственность

, или последняя есть

сущая

нравственность, а следовательно, и сам этот всеобщий дух есть дух единичный, нравы и законы, взятые в целом, —

определенная

нравственная субстанция, которая лишь в более высоком моменте, а именно в

сознании о своей сущности

, убирает ограничение и лишь в этом познавании, а не непосредственно в своем

бытии

, имеет свою абсолютную истину; в бытии же она, с одной стороны, есть ограниченная субстанция, а с другой стороны, абсолютное ограничение именно в том и состоит, что дух есть в форме

бытия

.

Далее,

единичное

сознание, поскольку оно непосредственно существует в реальной нравственности или в народе, есть поэтому подлинное доверие, для которого дух не разложился на свои

абстрактные

моменты и которое, следовательно, не знает также, что оно

есть для себя как

чистая

единичность

. Но раз оно пришло к этой мысли, — а оно должно к ней прийти, — то это

непосредственное

единство с духом или его

бытие

в нем, его доверие потеряно; для себя

изолированное

, единичное сознание видит себя теперь сущностью, но уже не всеобщим духом. Хотя

момент этой единичности самосознания

— в самом всеобщем духе, но лишь как исчезающая величина, которая в том виде, в каком она выступает для себя, столь же непосредственно растворяется в нем и осознается только как доверие. Закрепляясь таким образом (а всякий момент, так как он есть момент сущности, сам должен достигнуть проявления себя как сущности), индивид противопоставлен законам и нравам; они — только мысль, лишенная абсолютной существенности, абстрактная теория, лишенная действительности; индивид же как «это я» видит себя живой истиной.

Или же самосознание

Если, стало быть, истина этого разумного самосознания есть для нас нравственная субстанция, то для него здесь — начало его нравственного опыта в мире. Поскольку оно еще не стало нравственной субстанцией, это движение устремляется к ней; и преодоленным в нем оказываются единичные моменты, которые для этого самосознания имеют значение изолированных. Они имеют форму непосредственного хотения или

Самосознание, которое есть для себя (sich) вообще

реальность

, имеет свой предмет в самом себе, но как такой предмет, который оно имеет лишь

для себя

и который еще не обладает бытием;

бытие

противостоит ему как некоторая иная действительность, нежели его действительность; и она стремится к тому, чтобы, осуществляя свое для-себя-бытие, созерцать себя как другую самостоятельную сущность. Эта

первая цель

состоит в том, чтобы осознать себя в другом самосознании как единичную сущность, или: это «другое» сделать самим собою; оно обладает достоверностью того, что

в себе

уже это «другое» — оно само. — Поскольку оно поднялось из нравственной субстанции и покоящегося бытия мышления до своего

для-себя-бытия

, постольку оно оставляет позади себя закон нравов и наличного бытия, знания, полученные от наблюдения, и теорию как серую, тотчас же исчезающую тень; ибо это есть скорее знание о чем-то таком, для-себя-бытие и действительность чего — иные, чем для-себя-бытие и действительность самосознания. Вместо небесно сияющего духа всеобщности знания и действования, где умолкает чувство и наслаждение единичности, в него вселился дух земли, для которого имеет значение истинной действительности только то бытие, которое составляет действительность единичного сознания.

Презирает оно рассудок и науку, Наивысшие дары человека, — Чёрту оно отдалось И обречено на погибель

[27]

.

Итак, оно погружается в жизнь и осуществляет чистую индивидуальность, в которой оно выступает. Оно не создает себе своего счастья, а скорее непосредственно берет его и наслаждается им. Тени науки, законов и принципов, которые одни только стоят между ним и его собственной действительностью, исчезают как безжизненный туман, который оно не может воспринять с достоверностью своей реальности; оно берет себе жизнь, как срывают зрелый плод, который в такой же мере сам падает к нам в руки, как и мы берем его.

Его действование только со стороны некоторого момента есть действование

вожделения

; оно направлено не на уничтожение предметной сущности в целом, а лишь на форму ее инобытия или на её самостоятельность, которая есть лишенная сущности видимость, ибо

в себе

она имеет для него значение той же сущности или его самостности. Стихия, где вожделение и его предмет друг к другу равнодушны и самостоятельны, есть

живое наличное бытие

; удовлетворение вожделения снимает это бытие, поскольку оно принадлежит предмету вожделения. Но стихия, которая сообщает тому и другому обособленную действительность, здесь есть, напротив, категория, некоторое бытие, которое по существу есть

представляемое

бытие; поэтому оно есть

сознание

самостоятельности, — будь то сознание естественное или развившееся в систему законов, — сознание, которое сохраняет индивидов каждого для себя. Этого разделения в себе нет для самосознания, знающего другое самосознание как

свою собственную самостность

. Оно достигает, стало быть, удовлетворения от наслаждения, сознания своего претворения в действительность в некотором выступающем как самостоятельное сознании, или: — созерцания единства обоих самостоятельных самосознаний. Оно достигает своей цели, но тут-то и узнает на опыте, в чем ее истина. Оно составляет о себе понятие как об

«этой» единичной для-себя-сущей

сущности, но само осуществление этой цели есть снятие ее; ибо оно не становится для себя предметом в качестве

«этого единичного»

, а, напротив, в качестве

единства

себя самого и другого самосознания, следовательно, как снятое единичное или как

всеобщее

.

Испытанное удовольствие имеет, конечно, положительное значение, заключающееся в том, что оно открылось

себе самому

в качестве предметного самосознания, но в такой же мере оно имеет и негативное значение, состоящее в том, что оно сняло

себя само

; и так как оно поняло своё претворение в действительность лишь в первом значении, то его опыт входит и его сознание как противоречие, в котором достигнутая действительность его единичности видит, что она уничтожается негативной

сущностью

, которая, будучи лишена действительности и содержания, противостоит указанной действительности и тем не менее составляет поглощающую мощь этой сущности. Эта сущность есть не что иное, как

понятие

того, что есть эта индивидуальность в себе. Но последняя есть еще беднейшая форма духа, претворяющего себя в действительность; ибо она есть для себя лишь

абстракция

разума или

непосредственность единства для-себя-бытия

и

в-себе-бытия

; ее сущность есть, следовательно, лишь

абстрактная

категория. Однако она не имеет более формы

непосредственного простого

бытия, как [она имела ее] для наблюдающего духа, где она есть абстрактное

бытие

, или, будучи установлено как нечто чуждое, есть

вещность

вообще. Здесь в эту вещность вошло для-себя-бытие и опосредствование. Она выступает поэтому как

круг

, содержание которого есть развитое чистое отношение простых существенностей. Достигнутое претворение этой индивидуальности в действительность состоит поэтому лишь в том, что она выбросила этот круг абстракций из замкнутости простого самосознания в стихию

для-него-бытия

, или [в стихию] предметного распространения. Следовательно, для получающего удовольствие самосознания

предметом

как его сущностью становится распространение указанных пустых существенностей — чистого единства, чистого различия и их соотношения; другого содержания предмет, который индивидуальность узнает на опыте как свою

сущность

, не имеет. Он есть то, что называется

необходимостью

, ибо необходимость,

судьба

и т. п. и есть как раз то, о чем не умеют сказать,

Переход совершается из формы

«одного»

в форму

всеобщности

, из одной абсолютной абстракции в другую, из цели чистого

для-себя-бытия

, отбросившего общность с

«другими»

, в

чистую

противоположность, которая в силу этого есть столь же абстрактное

в-себе-бытие

. Это проявляется, следовательно, так, что индивид только гибнет, а абсолютная хрупкость единичности рассыпается в прах, наткнувшись на столь же твердую, но непрерывную действительность. — Будучи в качестве сознания единством себя самого и своей противоположности, индивид еще видит эту гибель; он видит свою цель и свое претворение в действительность, точно так же как и противоречие того, что было сущностью

для него

и что есть сущность

в себе

; — он узнает на опыте двоякий смысл, заключающийся в том, что он делал, а именно в том, что он

взял

себе свою

жизнь

; он брал жизнь, но тем самым он, напротив, схватывал смерть.*

* Гегель имеет в виду двойной смысл выражения sich das Leben nehmen, — буквальный: взять себе жизнь, и обычный

идиоматический

: лишить себя жизни (отнять у себя жизнь). —

Прим. пер

.

Этот переход его живого бытия в безжизненную необходимость кажется ему поэтому чем-то извращенным (Verkehrung), ничем не опосредствованным. Опосредствующим должно было бы быть то, в чем обе стороны составляли бы одно, где сознание, следовательно, узнавало бы один момент в другом, свою цель и действование — в судьбе и свою судьбу — в своей цели и своем действовании,

свою собственную сущность

— в этой

необходимости

. Но это единство есть для этого сознания именно само удовольствие или

простое единичное

чувство, и для него переход от момента этой его цели в момент его истинной сущности есть прямой скачок в противоположное, ибо эти моменты содержатся и связаны не в чувстве, а лишь в чистой самости, которая есть некоторое всеобщее или мышление. Поэтому сознание благодаря своему опыту, в котором для него должна была обнаружиться его истина, стало для себя скорее загадкой: последствия его действий для него не есть сами его действия; то, что с ним случается, не есть

Здесь кончается явление этой формы самосознания; последний момент существования этой формы есть мысль о ее потере в необходимости, или мысль о себе самой, как о некоторой абсолютно

То, что поистине есть необходимость в самосознании, тем она является и для его новой формы, в которой оно есть для себя самого «необходимое»; оно знает, что

непосредственно

обладает внутри себя

всеобщим

или

законом

, который в силу определения, согласно которому он есть

непосредственно

в для-себя-бытии сознания, называется

законом сердца

. Это форма, как и предшествующая, будучи единичностью, есть

для себя

сущность; но она богаче определением, согласно которому она считает это

для-себя-бытие

необходимым или всеобщим.

Следовательно, закон, который непосредственно есть собственный закон самосознания, или сердце, содержащее в себе однако закон, есть та

цель

, которую самосознание старается осуществить. Посмотрим, соответствует ли ее осуществление такому понятию и узнает ли оно внутри себя на опыте этот свой закон как сущность.

Этому сердцу противостоит некоторая действительность, ибо в сердце закон есть прежде всего лишь

для себя

, еще не претворенный в действительность, и, следовательно, он в то же время есть нечто

иное

, нежели понятие. Это «иное» определяется в силу этого как некоторая действительность, которая есть противоположное тому, что подлежит претворению в действительность, — следовательно, есть

противоречие закона

и

единичности

. Таким образом, эта действительность, с одной стороны, есть закон, которым подавляется единичная индивидуальность, насильственный миропорядок, противоречащий закону сердца, а с другой стороны, страждущее под этим порядком человечество, которое не следует закону сердца, а подчинено чуждой необходимости. — Эта действительность, которая

противостоит

теперешнему формообразованию сознания, есть, как это явствует, не что иное, как прежнее раздвоенное отношение индивидуальности и ее истины, отношение жестокой необходимости, которой подавляется индивидуальность.

Для нас

прежнее движение противостоит новой форме потому, что последняя в себе возникла из него, — момент, из которого оно проистекает, следовательно, необходим для него; но ему кажется, что оно находит этот момент

наличным

, так как оно не сознает своего

происхождения

, и видит свою сущность в том, что оно, напротив, есть

для себя

самого или есть «негативное» по отношению к этому положительному в-себе[-бытию].

Таким образом эта индивидуальность направлена на то, чтобы снять противоречащую закону сердца необходимость, равно как и причиняемое ею страдание. Она, следовательно, уже более не есть легкомыслие прежней формы, которая желала только единичное удовольствие, а есть серьезность некоторой высокой цели, ищущая своего удовольствия в проявлении своей собственной

превосходной

сущности и в созидании

блага человечества

. То, что она претворяет в действительность, само есть закон, и ее удовольствие поэтому есть в то же время общее влечение всех сердец. То и другое для нее

нераздельно

: ее удовольствие закономерно, и осуществление общечеловеческого закона есть приуготовление ее единичного удовольствия. Ибо внутри себя самой индивидуальность и необходимость —

Напротив того, закон, который противостоит закону сердца, отделен от сердца и свободен для себя. Человечество, которое ему принадлежит, живет не в осчастливливающем единстве закона с сердцем, а или в жестоком разладе и страдании, или по меньшей мере лишенным наслаждения

Итак, индивид

осуществляет

закон своего сердца; этот закон становится

общим порядком

, а удовольствие — некоторой в себе и для себя закономерной действительностью. Но в этом претворении в действительность закон сердца на деле ускользнул от индивида; он непосредственно становится только отношением, которое должно было быть снято. Закон сердца именно благодаря своему претворению в действительность перестает быть законом

сердца

. Ибо он получает при этом форму

бытия

и является теперь

общей мощью

, для которой

«это»

сердце безразлично, так что индивид,

устанавливая

свой

собственный

порядок, тем самым уже не считает его своим. Претворяя в действительность свой закон, он создает этим не

свой

закон, а (так как

в себе

это претворение есть его претворение, для него же — чуждое) создает лишь то, что он вовлекается в действительный порядок, и притом вовлекается в него как в некоторую ему не только чуждую, но и враждебную превосходящую его мощь. — Своим действием он включает себя

в

общую стихию или, вернее, проявляет себя

как

всеобщую стихию сущей действительности, и само его действие должно по своему смыслу иметь значение некоторого общего порядка. Но этим он предоставил себе

свободу

от самого себя, крепнет как всеобщность для себя и очищается от единичности; индивид, который хочет познать всеобщность только в форме своего непосредственного для-себя-бытия, не узнает себя, следовательно, в этой свободной всеобщности, хотя в то же время принадлежит ей, ибо она есть его действование. Это действование приобретает поэтому обратное значение: оно

противоречит

общему порядку; ибо действие индивида должно быть действием

его

единичного сердца, а не свободной всеобщей действительностью; и в то же время он на деле

признал

ее, ибо действование имеет тот смысл, что оно утверждает его сущность как

свободную действительность

, т. е. признает действительность его сущностью.

Понятием своего действования индивид точнее определил тот способ, каким против него обращается действительная всеобщность, к которой он приобщился. Его действие в качестве

Так как это сознание знает всеобщность еще лишь как

Таким образом, то, что для этой формы самосознания вытекает как истинное из его опыта,

противоречит

тому, что она есть

для себя

. Но то, что она есть для себя, само имеет для нее форму абсолютной всеобщности, и это есть закон сердца, который непосредственно составляет с самосознанием одно. В то же время устойчивый и живой порядок точно так же есть его

собственная сущность

и произведение; ничего другого, кроме этого порядка, оно не создает; он в одинаково непосредственном единстве с самосознанием. Таким именно образом последнее, принадлежа двойной противоположной существенности, в себе самом противоречиво и потрясено до самой глубины. Закон

«этого»

сердца есть только тот закон, в котором самосознание познает себя само; но общепризнанный порядок в силу претворения в действительность названного закона точно так же стал для него его собственной

сущностью

и его собственной

действительностью

; таким образом, то, что противоречит себе в его сознании, в обоих случаях есть для него в форме сущности и его собственной действительности.

Выражая этот момент своей сознающей себя гибели и в ней результат своего опыта, сознание выказывает себя как это внутреннее извращение себя самого, как помешательство того сознания, для которого его сущность (Wesen) непосредственно есть не-сущность (Unwesen), его действительность непосредственно — недействительность (Unwirklichkeit). — Помешательство нельзя понимать в том смысле, что вообще нечто лишенное сущности принимается за существенное, нечто недействительное — за действительное; так что то, что существенно или действительно для одного, для другого не было бы таковым, и сознание действительности и недействительности, или существенности и несущественности распалось бы. — Если что-нибудь в самом деле для сознания вообще действительно и существенно, для меня же не действительно и не существенно, то в сознании его ничтожества я обладаю в то же время (так как я есмь сознание вообще) сознанием его действительности, и когда то и другое фиксировано, то это есть единство, которое в общем есть безумие. Но в этом безумии для сознания помешан только некоторый

Биение сердца для блага человечества переходит поэтому в неистовство безумного самомнения, в яростные попытки сознания сохранить себя от разрушения тем, что оно выбрасывает из себя извращенность, которая есть оно само, и старается рассматривать и провозгласить ее некоторым «иным». Таким образом, оно провозглашает общий порядок извращением закона сердца и его счастья, измышленным фанатическими жрецами, развратными деспотами и их прислужниками, вознаграждающими себя за собственное унижение унижением и угнетением нижестоящих — извращением, практикуемым с целью причинить невыразимое бедствие обманутому человечеству. — В этом своем безумии сознание провозглашает

Но так как непосредственно всеобщая индивидуальность есть то, что извращено, и то, что извращает, то сам этот всеобщий порядок, будучи законом всех

Ибо в том, что этот порядок есть закон всех сердец, в том, что все индивиды непосредственно составляют это всеобщее, он есть некоторая действительность, которая есть лишь действительность

В первой форме деятельного разума самосознание есть для себя чистая индивидуальность, и ему противостояла пустая всеобщность. Во второй форме обе стороны противоположности, каждая из них заключала в себе оба момента — закон и индивидуальность; но одна сторона, сердце, была их непосредственным единством, другая — их противоположением. Здесь в отношении между добродетелью и общим ходом вещей оба члена составляют каждый единство и противоположность этих моментов или движение закона и индивидуальности друг по отношению к другу, но движение противоположное. Для сознания добродетели

закон

есть то, что

существенно

, а индивидуальность — то, что подлежит снятию и притом как в самом ее сознании, так и в общем ходе вещей. В сознании собственная индивидуальность должна подчиниться дисциплине всеобщего, в себе истинного и доброго; но сознание остается при этом еще личным сознанием: истинная дисциплина, однако, есть пожертвование всей личностью как подтверждение того, что оно на деле уже рассталось с единичностями. В этом единичном пожертвовании индивидуальность в то же время уничтожается в

общем ходе вещей

, ибо она есть также простой момент, общий обеим сторонам. — В общем ходе вещей индивидуальность ведет себя обратно тому, как она выявлена в добродетельном сознании, а именно, она стремится возвести себя в сущность и, напротив, подчинить себе доброе и истинное

в себе

. — Общий ход вещей, далее, для добродетели точно так же есть не только это всеобщее,

извращенное индивидуальностью

; абсолютный

порядок

в равной мере есть общий момент, лишь в общем ходе вещей имеющийся налицо для сознания не в качестве

сущей действительности

, а составляя

внутреннюю сущность

сознания. Поэтому названный порядок не должен быть впервые создан, собственно говоря, добродетелью, ибо созидание, будучи

действованием

, есть сознание индивидуальности, а эта последняя, напротив, должна быть снята; но благодаря этому снятию как бы очищается только место для в-себе[-бытия] общего хода вещей, дабы оно вступило в существование в себе самом и для себя самого.

Всеобщее

Теперь всеобщее должно получить от добродетели свою подлинную действительность путем снятия индивидуальности, принципа извращения; цель добродетели в том, чтобы этим путем вывернуть обратно извращенный ход вещей и восстановить его истинную сущность. Эта истинная сущность заключена в общем ходе вещей сначала лишь как его «в себе», она еще не действительна; и добродетель поэтому только

верит

в нее. Добродетель старается поднять эту веру до созерцания, не вкушая, однако, плодов своего труда и жертвы. Ибо поскольку она есть

индивидуальность

, она есть

ведение

борьбы с общим ходом вещей; цель же ее и истинная сущность — это победа, одержанная над действительностью общего хода вещей; вызванное этим существование добра есть тем самым прекращение ее

действования

или

сознания

индивидуальности. — Как бы ни велась сама эта борьба, что бы в ней ни испытала добродетель, будет ли — благодаря жертве, которую она принимает на себя, — общий ход вещей побежден и победит ли добродетель — это должна решить природа того живого оружия, которое пускают в ход участники борьбы. Ибо это оружие есть не что иное, как

сущность

самих борющихся, которая лишь для них обоих проявляется взаимно. Каково их оружие — это явствовало, следовательно, уже из того, что в этой борьбе наличествует в себе.

Для добродетельного сознания

всеобщее

подлинно в

вере

или

в себе

; оно — не действительная еще, а

абстрактная

всеобщность; самому этому сознанию оно присуще как

цель

, общему ходу вещей — как

внутреннее

. В этом именно определении всеобщее проявляется для общего хода вещей как то, что присуще также добродетели, ибо это определение

хочет

лишь осуществить добро и само еще не выдает его за действительность. Эту определенность можно рассматривать и в том смысле, что добро, вступая в борьбу с общим ходом вещей, тем самым проявляется как то, что есть

для некоторого «иного»

, как нечто, что не есть в

самом себе и для себя самого

, ибо иначе оно не хотело бы сообщить себе свою истину лишь путем подавления своей противоположности. Добро есть еще только

Таким образом, добро или всеобщее, как оно здесь выступает, есть то, что называется

Так как это всеобщее одинаково находится в распоряжении как сознания добродетели, так и общего хода вещей, то нельзя понять, достаточно ли вооружена добродетель, чтобы одержать победу над пороком. Оружие [у них] — одно и то же; это указанные способности и силы. Правда, добродетель из своей веры в первоначальное единство своей цели и сущности общего хода вещей устроила засаду, откуда во время борьбы должно быть произведено нападение на врага с тыла, и цель

Для этого врага, напротив, сущность составляет не

Итак, добродетель побеждается общим ходом вещей, потому что на деле ее цель — абстрактная недействительная

сущность

и потому что применительно к действительности ее действование основывается на

различениях

, которые заключаются только в

словах

. Она хотела состоять в том, чтобы,

жертвуя индивидуальностью

, воплотить добро в

действительность

, но эта сторона

действительности

сама есть не что иное, как сторона

индивидуальности

. Добро должно было быть тем, что есть в

себе

и противоположно тому, что

есть

, но

в-себе

[-бытие] со стороны своей реальности и истины, напротив, есть

само бытие. В-себе

[-бытие] есть прежде всего абстракция

сущности

по сравнению с действительностью; но абстракция есть именно то, что не подлинно, а есть только

для сознания

; но это значит, оно само есть то, что называется

действительным

; ибо действительное есть то, что по существу есть

для некоторого «иного»

, или оно есть

бытие

. Но сознание добродетели покоится на этом различии

в-себе

[-бытия] и

бытия

, на различии, которое лишено истины. — Общий ход вещей должен был быть извращением добра, потому что его принципом была

индивидуальность

; однако последняя есть принцип

действительности

, ибо именно она есть сознание, благодаря которому

в-себе-сущее

в такой же мере есть и

для некоторого «иного»

; общий ход вещей осуществляет превращение неизменного, но на деле он этим превращает его из

«ничто» абстракции в бытие реальности

.

Итак, общий ход вещей одерживает победу над тем, что составляет добродетель в противоположенности ему; он одерживает победу над добродетелью, сущностью которой является лишенная сущности абстракция. Но он одерживает победу не над чем-либо реальным, а над созданием различий, которые не есть различия, над этими пышными речами о благе человечества и об угнетении его, о жертве во имя добра и о злоупотреблении дарованиями; такого рода идеальные сущности и цели поникают как пустые слова, которые возвышают сердце, но оставляют разум пустым, назидают, но ничего не созидают; это декламации, содержание которых определенно выражает только то, что индивид, который выдает себя за деятеля, преследующего такие благородные цели, и который произносит такие превосходные фразы, считает себя превосходным существом; это напыщенность, которая набивает голову себе и другим, но набивает пустым чванством. — Античная добродетель имела свое определенное несомненное значение, ибо у нее была своя

Итак, в результате этой противоположности получается, что сознание сбрасывает, как пустую оболочку, представление о каком-либо добре

Но тем самым на деле побеждено и исчезло точно так же и то, что в качестве

Итак,

Эта в себе реальная индивидуальность опять-таки есть сначала индивидуальность

единичная

и

определенная

; абсолютная реальность, какою знает себя индивидуальность, поскольку она доходит до сознания ее, есть поэтому

абстрактная всеобщая

реальность, которая, будучи лишена наполнения и содержания, есть лишь пустая мысль об этой категории. — Посмотрим, как это понятие реальной в себе самой индивидуальности определяется в своих моментах и как для нее ее понятие о себе самой вступает в сознание.

Понятие этой индивидуальности, поскольку она как таковая для себя самой есть вся реальность, есть прежде всего

результат

; она еще не проявила своего движения и реальности и выявлена здесь

непосредственно

как

простое в-себе-бытие

. Но негативность, которая есть то же, что выступает как движение, присуща

простому «в себе»

как

определенность

; и бытие или простое «в себе» становится определенным объемом. Индивидуальность выступает поэтому как первоначальная, определенная натура: как

первоначальная

натура, ибо она

есть в себе

, и как первоначально

определенная

, ибо негативному присуще

в-себе

[-бытие], и это «в себе» есть благодаря этому некоторое качество. Это ограничение бытия

не

может, однако,

ограничить действования

сознания, ибо последнее есть здесь некоторое завершенное соотнесение

себя с самим собою

; соотношение с «иным» снято, а это соотношение было бы его ограничением. Первоначальная определенность натуры есть поэтому только простой принцип, — прозрачная всеобщая стихия, в которой индивидуальность остается столь же свободной и себе самой равной, сколь беспрепятственно она в ней раскрывает свои различия, и составляет в своем претворении в действительность чистое взаимодействие с собою. Так неопределенная животная жизнь вдувает свое дыхание, например, в стихию воды, воздуха или земли, а внутри их в свою очередь — более определенным началам, погружает в них все свои моменты, но, несмотря на указанное ограничение стихии, удерживает эти моменты в своей власти, а себя сохраняет в своем «одном» и в качестве «этой» особенной организации остается одной и той же всеобщей животной жизнью.

Эта определенная первоначальная натура свободно и целиком остающегося в ней сознания выступает как непосредственное и единственное настоящее

содержание

того, что составляет цель для индивида; хотя оно есть

определенное

содержание, но оно есть вообще

содержание

лишь постольку, поскольку мы рассматриваем

в-себе-бытие

изолированно; на самом же деле оно есть проникнутая индивидуальностью реальность — действительность в том виде, в каком она содержится в самом сознании как единичном сознании и как она выявлена прежде всего в

Простая первоначальная натура в

Таким образом, прежде всего первоначально определенная натура индивидуальности, ее непосредственная сущность еще не установлена действующей и в таком состоянии называется

Но вместе с произведением, по-видимому, выступает различие первоначальных натур; произведение, подобно первоначальной натуре, которую оно выражает, есть нечто

Таково понятие, которое составляет о себе сознание, обладающее достоверностью самого себя как абсолютного взаимопроникновения индивидуальности и бытия; посмотрим, подтверждается ли для сознания это понятие опытом и согласуется ли с ним его реальность. Произведение есть реальность, которую сознание сообщает себе; оно есть то, в чем индивид оказывается для сознания тем, что он есть

в себе

и [при том] так, что сознание,

для которого

индивид открывается в произведении, есть не особенное, а

всеобщее

сознание; в произведении вообще индивид вынес себя в стихию всеобщности, в лишенное определенности пространство бытия. Отошедшее от своего произведения сознание, — так как в этой противоположности оно становится

абсолютной негативностью

или действованием, — есть на деле всеобщее сознание по сравнению со своим произведением, которое есть сознание

определенное

; оно, следовательно, выходит за пределы себя как произведения и само есть лишенное определенности пространство, которое находит себя не наполненным своим произведением. Если прежде в понятии все же сохранялось их единство, то происходило это именно благодаря тому, что произведение снималось как

сущее

произведение. Но оно должно

быть

, и следует посмотреть, как в его

бытии

индивидуальность сумеет сохранить его всеобщность и удовлетворить себя. — Сначала рассмотрим возникшее произведение само по себе. Оно восприняло в себя всю натуру индивидуальности; его

бытие

поэтому само есть некоторое действование, в котором все различия проникают друг в друга и растворяются; произведение, следовательно, вытолкнуто в некоторое существование, в котором

определенность

первоначальной натуры на деле обращается против других определенных натур, посягает на них, как и эти другие посягают на нее, и теряется как исчезающий момент в этом всеобщем движении. Если

внутри понятия

реальной в себе и для себя самой индивидуальности все моменты — обстоятельства, цель, средства и претворение в действительность — друг другу равны, а первоначальная определенная натура имеет значение только всеобщей стихии, то, напротив того, когда эта стихия становится предметным бытием, его

Таким образом, для сознания в его произведении возникает противоположность действования и бытия, которая в прежних формообразованиях создания была вместе с тем

В этом основном противоречии произведения, составляющего истину этой индивидуальности, которая видит себя в себе реальной, вновь выступают, таким образом, все стороны индивидуальности в их взаимном противоречии; или: произведение как содержание индивидуальности в целом, будучи выставлено из действования, которое есть негативное единство и держит в плену все моменты, вынесено в

Если, следовательно, теперь

Это исчезновение исчезновения содержится в самом понятии в себе реальной индивидуальности; ибо то, в чем произведение, или то, что в нем исчезает и что должно было дать тому, что называлось опытом, его перевес над понятием, которое индивидуальность имеет о самой себе, есть

То сознание называется

честным

, которое, с одной стороны, пришло к выражаемому

самой сутью дела

идеализму, а с другой — обладает тем, что истинно в этой сути как в данной формальной всеобщности; главное для него всегда только в ней, оно поэтому блуждает в ее различных моментах или видах и, не достигая ее в одном из них или в каком-нибудь одном значении, именно в силу этого овладевает ею в каком-нибудь другом моменте и тем самым фактически всегда получает то удовлетворение, которое должно было выпасть на долю этого сознания, согласно его понятию. Как бы то ни было, оно достигло

самой сути дела

и осуществило ее, ибо в качестве этого

общего

рода названных моментов она — предикат [их] всех.

Если такое сознание и не претворяет

цели

в

действительность, то

оно все же

хотело

ее — это значит, что оно

цель

как цель,

чистое действование

, которое ничего не делает, превращает в

самое суть дела

; и потому оно может высказываться в том смысле и утешаться тем, что все же всегда что-то

делалось

и

приводилось в действие

. Так как всеобщее само включает негативное или исчезновение, то и самый факт, что произведение уничтожается, есть

его

действование; оно побудило к этому других и еще находит в

исчезновении

своей действительности удовлетворение, подобно тому как озорники, получая оплеуху, наслаждаются

самими собой

как причиной, вызвавшей ее. Или пусть оно даже и

не пыталось

осуществить самое суть дела и

ровно ничего не сделало

, значит, оно было не

в силах; сама суть дела

для него есть

единство

его

решения

и

реальности

. Действительностью, утверждает оно, может быть только то, что в его

силах

. — Наконец, пусть нечто для него интересное вообще совершилось без его содействия — для него эта

действительность есть

сама суть дела именно в том интересе, который оно в ней находит, хотя она и не была создана им; пусть это — счастие, которое досталось ему лично, оно расценивает его как свое

деяние

и

заслугу

; пусть это, кроме того, мировое событие, которое его больше не касается, — оно точно так же выдает его за свое, и

Честность

Но истина этой честности в том, что последняя не так честна, как она выглядит. Ибо она не может быть до такой степени лишена мысли, чтобы этим различным моментам в самом деле дать так распасться, но у нее должно быть непосредственное сознание их противоположности, потому что они просто соотносятся друг с другом.

Но равным образом, так как для него главное только в

(α). Человеческий закон

(β). Божественный закон

(γ). Права отдельного лица

(α). Правительство, война, негативная власть

(β). Нравственное взаимоотношение мужчины и женщины как брата и сестры

(γ). Переход обеих сторон, т. е. божественного и человеческого закона, друг в друга

Таким образом, всеобщие нравственные сущности суть субстанция как всеобщее и субстанция как единичное сознание; их всеобщая действительность — это народ и семья, а их природная самость и деятельная индивидуальность — это мужчина и женщина. Мы видим, что в этом содержании нравственного мира достигнуты те цели, которые ставились прежними не имеющими субстанции формами существования сознания; то, что разум постигал только как предмет, стало самосознанием, а то, чем последнее обладало только внутри себя самого, имеется налицо как истинная действительность. — То, что наблюдение знало как найденное уже в наличии, в чем самость никак не может участвовать, здесь — найденные уже существующие нравы, но в виде действительности, которая в то же время есть действие и произведение «находящего». — Отдельное лицо, которое ищет удовольствия

в наслаждении своей единичностью

, находит его в семье, а необходимость, в которой угасает удовольствие, есть его собственное самосознание как гражданина своего народа; или: это есть знание

закона сердца

как закона всех сердец, знание сознания

самости

как признанного всеобщего порядка; — это

добродетель

, которая наслаждается плодами того, что принесено ею в жертву; она осуществляет то, к чему стремится, а именно, возводит сущность в подлинную действительность, и эта всеобщая жизнь есть ее наслаждение. — Наконец, сознание

самой сути дела

находит удовлетворение в реальной субстанции, которая положительным образом содержит и сохраняет абстрактные моменты упомянутой пустой категории. Она имеет в нравственных силах подлинное содержание, заменяющее лишенные субстанции заповеди, которые здравый разум хотел предписывать и знать, — точно так же, как благодаря этому она имеет содержательное, ему самому присущее определенное мерило проверки — не законов, а того, что делается.

Целое есть покоящееся равновесие всех частей, и каждая часть его — своеродный дух, который ищет своего удовлетворения не по ту сторону себя, а имеет его внутри себя потому, что он сам находится в этом равновесии с целым. — Это равновесие, правда, может быть живым только благодаря тому, что в нем возникает неравенство, и

Нравственное царство таким образом в своем

Но поскольку в нравственном царстве получилась противоположность, самосознание еще не вступило в свои права в качестве

единичной индивидуальности

; последняя имеет в нем значение, с одной стороны, только

всеобщей воли

, с другой стороны,

крови

семьи;

«это» отдельное

лицо имеет значение лишь

недействительной тени

. — Еще не совершено

никакого действия

; действие же и есть

действительная самость

. — Оно нарушает спокойную организацию и движение нравственного мира. То, что в последнем выступает как порядок и согласованность его обеих сущностей, из которых одна подтверждает и восполняет другую, благодаря действию становится переходом

противоположностей

, в котором каждая из сущностей оказывается в гораздо большей степени ничтожностью себя самой и другой, чем подтверждением; — оно превращается в негативное движение, или в вечную необходимость страшной

судьбы

, — необходимость, которая ввергает в бездну (Abgrund) ее простоты, как божественный, так и человеческий законы, равно как и оба самосознания, в коих эти силы имеют свое наличное бытие; для нас же это — переход в

абсолютное для-себя-бытие

чисто единичного самосознания.

Основа

(der Grund), из которой исходит это движение и на которой оно происходит, есть царство нравственности; но

деятельность

этого движения есть самосознание. В качестве

нравственного

сознания оно есть

простое чистое направление

к нравственной существенности, — оно есть долг. В этом сознании нет произвола, так же как и нет борьбы, нет нерешительности, поскольку предписывание и проверка законов прекращены; нравственная существенность для него есть непосредственное, непоколебимое, свободное от противоречия. Поэтому нет такой [даже] плохой драмы, в которой не было бы коллизии между страстью и долгом, и комедии, в которой не было бы коллизии между долгом и долгом, — коллизии, которая по содержанию есть то же самое, что коллизия между страстью и долгом, ибо страсть точно так же может быть представлена как долг, потому что долг, когда сознание возвращается в себя из непосредственной субстанциальной существенности, долга, превращается в формально-всеобщее, которому, как выяснилось выше, одинаково хорошо подходит любое содержание. Коллизия же между долгом и долгом комична, потому что она выражает противоречие, а именно противоречие некоторого

Итак, вследствие того, что, с одной стороны, нравственность по существу состоит в этой

Благодаря этому в сознании возникает противоположность

Но нравственная сущность сама расколола себя на два закона, и сознание как нераздвоенное отношение к закону предназначено только для одного. Подобно тому как это

простое

сознание настаивает на абсолютном праве, чтобы ему как нравственному сознанию сущность

являлась

в том виде, в каком она есть

в себе

, так и эта сущность настаивает на праве своей

реальности

, или на своем удвоении. Но в то же время это право сущности не противостоит самосознанию в том смысле, будто оно где-то в другом месте, — оно есть собственная сущность самосознания; только тут оно имеет свое наличное бытие, свою силу, а его противоположность есть

акт самосознания

. Ибо последнее именно потому, что оно есть для себя самость и начинает действовать, поднимается из

простой непосредственности

и само устанавливает

раздвоение

. Совершая действие, оно отказывается от определенности нравственности в том смысле, что она есть простая достоверность непосредственной истины, и устанавливает разделение себя самого на себя как на деятельный момент и на противостоящую негативную для него действительность. Самосознание, таким образом, благодаря действию становится

виной

. Ибо вина

есть

его

действование {4}

, а действование — его сокровеннейшая сущность; и

вина

получает также значение

преступления

: ибо в качестве простого нравственного сознания оно обратилось к одному закону, но отказалось от другого и нарушает его своим действием. —

Вина

не есть равнодушная двусмысленная сущность в том отношении, что действие, как оно

действительно

обнаруживается, может быть, но может и не быть

действованием

ее самости, словно с действованием могло бы связываться нечто внешнее и случайное, что не принадлежит действованию, с каковой стороны, следовательно, действование было бы невиновным. Наоборот, действование само есть это раздвоение: оно устанавливает себя для себя и противопоставляет этому некоторую чуждую внешнюю действительность; то, что таковая есть, относится к самому действованию и ему обязано своим бытием. Свободно от вины поэтому только недействование — как бытие камня, даже не бытие ребенка. — Но по содержанию в нравственном

Нравственное самосознание в своем действии узнает теперь на опыте развитую природу

Бывает, что право, которое скрывается в засаде, имеется налицо для совершающего поступки

Это признание выражает снятый разлад между нравственной

Но при этом она обладает достоверностью того, что та индивидуальность, пафос которой есть эта противоположная сила,

Если рассматривать обе силы с точки зрения их определенного содержания и его индивидуализации, то картина их сложившегося конфликта с ее формальной стороны предстанет перед нами как конфликт нравственности и самосознания с бессознательной природой и наличествующей благодаря этой природе случайностью (последняя имеет некоторое право по отношению к самосознанию, потому что оно есть только

истинный

дух, только в

непосредственном

единстве со своей субстанцией); со стороны же своего содержания эта картина предстанет как разлад между божественным и человеческим законами. — Юноша выбывает из бессознательной сущности, из духа семьи, и становится индивидуальностью общественности; но то обстоятельство, что он еще принадлежит природе, из которой он вырвался, сказывается в том, что он в силу случайности один из двух братьев

[30]

, которые с равным правом домогаются одного и того же; неравенство, выражающееся в более раннем и более позднем рождении, как природное различие не имеет значения

для них

, вступающих в нравственную сущность. Правительство же как простая душа или самость народного духа не допускает двойственности индивидуальности; и по отношению к нравственной необходимости этого единства природа выступает как случайность множественности. Между обоими поэтому возникает раздор, и их равное право на государственную власть сокрушает обоих, ибо они в равной мере не правы. Если посмотреть на это с человеческой точки зрения, то преступление совершил тот, который, не будучи

владеющим

, нападает на общественность, во главе которой стоял другой; напротив, право оказывается на стороне того, который сумел схватить другого лишь как

отдельное лицо

, оторванное от общественности, и изгнал его в этом состоянии бессилия; он посягнул лишь на индивида как такового, а не на общественность, не на сущность человеческого права. Общественность, подвергшаяся нападению со стороны пустой единичности и защищенная ею, сохраняется, а оба брата находят свою гибель один от руки другого, ибо индивидуальность, с

Но если всеобщее таким образом легко отбрасывает самую верхушку своей пирамиды и над бунтующим принципом единичности, над семьей, одерживает, правда,

В этом представлении движение человеческого и божественного закона находит выражение своей необходимости в индивидах, в которых всеобщее выступает в качестве

Эта гибель нравственной субстанции и ее переход в некоторую другую форму определяются, следовательно, тем, что нравственное сознание направлено на закон по существу

Всеобщее единство, в которое возвращается живое непосредственное единство индивидуальности и субстанции, есть лишенная духа общественность, которая перестала быть лишенной самосознания субстанцией индивидов и в которой индивиды теперь обладают значимостью сообразно своему единичному для-себя-бытию как самодовлеющие сущности и субстанции. Всеобщее, раздробленное на атомы — на абсолютное множество индивидов, — этот умерший дух есть равенство, в котором

все

имеют значение как

«каждые»

, как

лица

. — То, что в мире нравственности называлось скрытым божественным законом; на деле выступило из своего «внутреннего» в действительность; в нравственном мире отдельное лицо считалось и было действительным лишь как общая

кровь семьи

. В качестве

«этого»

лица оно было

лишенным самости

отошедшим духом; но теперь оно вышло из своей недействительности. Так как нравственная субстанция есть только

истинный

дух, он возвращается в

достоверность себя

самого; нравственной субстанцией он оказывается в качестве

положительного

всеобщего, действительность же его состоит в том, что он есть

негативная

всеобщая

самость

. — Мы видели, что силы и формы нравственного мира потонули в простой необходимости пустой

судьбы

. Эта сила нравственного мира есть субстанция, рефлектирующая себя в свою простоту; но рефлектирующая себя абсолютная сущность, именно указанная необходимость пустой судьбы, есть не что иное, как «я» самосознания.

Таким образом, последнее считается теперь

в себе и для себя

сущей сущностью; эта

признанностъ

есть ее субстанциальность; но эта субстанциальность есть

абстрактная всеобщность

, потому что ее содержание есть

«эта» хрупкая самость

, а не самость, растворенная в субстанции.

Итак, личность здесь выступила из жизни нравственной субстанции; она есть

действительно значимая

самостоятельность сознания.

Недействительная мысль

ее, которая открывается себе благодаря

отказу

от

действительности

, раньше встречалась в качестве

стоического

самосознания; подобно тому как это последнее проистекало из господства и рабства как непосредственного наличного бытия

Так же как

абстрактная

самостоятельность стоицизма проявила свое претворение в действительность, так и это последнее повторит движение первой. Абстрактная самостоятельность стоицизма переходит в скептический хаос сознания, в болтовню негативного, которая бесформенно блуждает от одной случайности бытия и мысли к другой, растворяет их, правда, в абсолютной самостоятельности, но в равной мере и порождает снова и на деле есть только противоречие самостоятельности и несамостоятельности сознания. — Точно так же личная самостоятельность

права

есть скорее такой же всеобщий хаос и взаимное растворение. Ибо то, что считается абсолютной сущностью, есть самосознание как чистое

пустое «одно»

лица. В противоположность этой пустой всеобщности субстанция имеет форму

наполнения

и

содержания

, и этому содержанию теперь дана полная свобода и оно неупорядочено, ибо налицо уже не имеется дух, который бы его подчинял и удерживал в единстве. — Это пустое «одно» лица (der Person) в своей

реальности

есть поэтому случайное наличное бытие и лишенное сущности движение и действование, которое никакого постоянства не достигает. Подобно скептицизму, формализм права, следовательно, в силу своего понятия лишен специфического содержания, застает некоторое многообразное устойчивое существование, владение, и, подобно скептицизму, отпечатлевает на нем ту же абстрактную всеобщность, в силу которой владение называется

собственностью

. Но если определенная таким образом действительность в скептицизме называется вообще

видимостью

и имеет только негативную ценность, то в праве она имеет ценность положительную. Эта негативная ценность состоит в том, что действительное имеет значение самости как мышления, как всеобщего

в себе

, а положительная ценность — в том, что оно есть

«мое»

в значении категории, как нечто, имеющее

признанную

и

действительную

значимость. — В обоих [случаях] имеется одно и то же

абстрактное всеобщее

; действительное содержание или

определенность

«моего» — внешнего ли владения или же внутреннего богатства либо бедности духа и характера — не содержится в этой пустой форме и к ней отношения не имеет. Действительное содержание принадлежит, стало быть, некоторой

Свободная мощь содержания определяется так, что рассеяние на абсолютное

множество

атомов — личностей — природою этой определенности в то же время собрано в

одну

чуждую им и в равной мере лишенную духа точку, которая, с одной стороны, подобно хрупкости их личности, есть лишь единичная действительность но, с другой стороны, в противоположность их пустой единичности имеет для них значение всякого содержания и тем самым реальной сущности, а в противоположность их действительности, мнимо абсолютной, но в себе лишенной сущности, она есть всеобщая сила и абсолютная действительность. Этот господин мира видит себя таким образом абсолютным лицом, в то же время объемлющим в себе все наличное бытие, — лицом, для сознания которого не существует более высокого духа. Он — лицо, но одинокое лицо, противостоящее

всем

; эти все составляют имеющую значение всеобщность лица, ибо единичное как таковое истинно лишь как всеобщая множественность единичности: отделенная от этой множественности одинокая самость на деле есть недействительная бессильная самость. — В то же время она есть сознание содержания, противостоящего указанной всеобщей личности. Но это содержание, освобожденное от своей негативной силы, есть хаос духовных сил, которые, будучи неукротимы как стихийные сущности, движутся в диком разгуле, беснуясь и сокрушая друг друга; их бессильное самосознание есть безвластное окружение и почва для их буйства. Зная себя таким образом как совокупность всех действительных сил, этот господин мира есть чудовищное самосознание, которое чувствует себя действительным богом; но так как он есть лишь формальная самость, которая не в состоянии обуздать эти силы, то его движение и самоуслаждение точно так же есть чудовищный разгул.

Господин мира имеет действительное сознание того, что он есть, — всеобщей силы действительности — в той разрушающей власти, которую он осуществляет по отношению к противостоящей ему самости его подданных. Ибо его мощь не есть духовное

единодушие

, в котором отдельные лица узнавали бы свое собственное самосознание, а напротив, как лица они суть для себя и исключают непрерывную связь с другими из абсолютной хрупкости своей точечности (Punktualität); они, следовательно, находятся в некотором лишь негативном отношении и друг к другу и к нему, который составляет их соотношение или непрерывную связь. В качестве этой связи он есть сущность и содержание их формализма, но содержание им чуждое, и сущность — им враждебная, которая, напротив, снимает именно то, что для них имеет значение их сущности, — их бессодержательное для-себя-бытие, — и, будучи непрерывной связью их личности, именно ее и разрушает. Таким образом, правовая личность, так как в ней выказывается чуждое ей содержание (а оно выказывается в них, потому что оно есть их реальность), на опыте узнает скорее свою бессубстанциальность. Наоборот, разрушительное возбуждение умов на этой лишенной сущности почве сообщает себе сознание своего всевластия, но эта самость есть одно лишь опустошение, поэтому она оказывается лишь вне себя и есть скорее отказ от своего самосознания.

Такова та сторона, на которой самосознание

Мир этого духа распадается на два мира; первый есть мир действительности или мир самого отчуждения духа, а второй мир есть мир, который дух, поднимаясь над первым, сооружает себе в эфире чистого сознания. Этот второй мир,

противоположный

указанному отчуждению, именно поэтому от него не свободен, а скорее есть только другая форма отчуждения, которое в том и состоит, что обладает сознанием в двоякого рода мирах, и которое объемлет оба. Здесь, следовательно, рассматривается не самосознание абсолютной сущности как оно есть

в себе

и

для себя

, не религия, а

вера

, поскольку она есть

бегство

из действительного мира и поскольку она не есть, стало быть,

в себе

и

для себя

. Это бегство из царства наличного поэтому непосредственно в самом себе есть двоякое бегство. Чистое сознание есть стихия, в которую поднимается дух; но оно есть не только стихия

веры

, а точно так же стихия

понятия

; оба поэтому вступают одновременно нераздельно друг от друга, и веру можно рассматривать лишь в противоположении понятию.

1. Образованность как отчуждение природного бытия

2. Язык как действительность отчуждения или образованности

1. Мысль о вере

2. Предмет веры

3. Разумность чистого здравомыслия

Специфический предмет, на который чистое здравомыслие направляет силу понятия, есть вера как форма чистого сознания, противостоящая здравомыслию в той же стихии. Но чистое здравомыслие находится также в соотношении с действительным миром, ибо оно, как и вера, есть возвращение из действительного мира в чистое сознание. Посмотрим прежде всего, какова его деятельность по отношению к нечистым намерениям (Absichten) и превратным взглядам (Einsichten) этого мира.

Выше уже упоминалось о покоящемся сознании, которое противостоит этому круговороту, внутри себя растворяющемуся и возрождающемуся; оно составляет сторону чистого здравомыслия и намерения. Но в это спокойное сознание не входит, как мы видели,

особенный

взгляд на мир образованности; этот мир, напротив, сам обладает мучительнейшим чувством и истиннейшим здравым взглядом на себя самого — чувством того, что он есть разложение всего укоренившегося, словно он колесован во всех моментах своего наличного бытия и все кости у него раздроблены; точно так же он есть язык этого чувства и критикующая остроумная речь обо всех сторонах своего состояния. Чистое здравомыслие не может поэтому проявить здесь собственной деятельности и иметь собственное содержание и, следовательно, может вести себя только как формальное

верное постигание

этого собственного остроумного взгляда на мир и его язык. Так как этот язык рассеян и критика есть вздорная минутная болтовня, тотчас же забываемая, а целое существует только для некоторого третьего сознания, то последнее может различаться как

чистое

здравомыслие только благодаря тому, что оно собирает вместе указанные рассеивающиеся черты в некоторую общую картину и делает их затем взглядом всех.

Этим простым средством здравомыслие приведет к прекращению хаоса этого мира. Ибо оказалось, что не массы, определенные понятия и индивидуальности составляют сущность этой действительности, а что она имеет свою субстанцию и опору единственно в духе, который существует в качестве суждений и дискуссий, и что только заинтересованность в том, чтобы иметь содержание для этого резонерства и болтовни, сохраняет целое и массы его расчленения. В этом языке здравомыслия его самосознание еще есть для

Но над суетным знанием еще прочно высится знание о сущности, и чистое здравомыслие проявляется в подлинной деятельности лишь постольку, поскольку оно выступает против веры.

1. Негативное отношение здравомыслия к вере

2. Учение просвещения

3. Право просвещения

1. Чистая мысль и чистая материя

2. Мир полезного

3. Самодостоверность

Сознание нашло в полезности свое понятие. Но это понятие, во-первых, есть еще

предмет

, во-вторых, именно поэтому оно есть еще

цель

, которой сознание еще непосредственно не обладает. Полезность есть еще предикат предмета, но не сам субъект, т. е. не есть непосредственная и единственная

действительность

предмета. Это — то же, что прежде являлось так, что

для-себя-бытие

еще не оказывалось субстанцией прочих моментов, в силу чего полезное было бы непосредственно не чем иным, как самостью сознания, и, следовательно, обладало бы самостью. — Но это отнятие формы предметности у полезного

в себе

уже совершилось, и из этого внутреннего переворота проистекает действительный переворот действительности, новое формообразование сознания —

абсолютная свобода

.

А именно, на деле имеется лишь пустая видимость предметности, отделяющая самосознание от обладания. Ибо, с одной стороны, вообще всякое устойчивое существование и значимость определенных членов организации мира действительного и мира веры вернулось в это простое определение как в свое основание и дух; а с другой стороны, в этом определении нет для себя больше ничего собственного, оно есть, напротив, чистая метафизика, чистое понятие или знание самосознания. Именно из

в-себе

— и

для-себя-бытия

полезного как предмета сознание узнает, что его

в-себе-бытие

есть по существу

бытие для «иного»; в-себе-бытие

как то, что

лишено самости

, поистине есть пассивное в-себе-бытие, или то, что есть для некоторой другой самости. Но предмет есть для сознания в этой абстрактной форме

чистого в-себе-бытия

, ибо оно есть чистое

здравое усмотрение

, различия которого имеются в чистой форме понятий. — Но

для-себя-бытие

, в которое возвращается бытие для «иного»,

самость

, не есть отличная от «я» собственная самость того, что называется предметом; ибо сознание как чистое здравомыслие не есть

единичная

самость, которой противостоял бы предмет точно так же, как собственная самость, а оно есть чистое понятие, устремление взора самости в самость, абсолютное двойное видение

Тем самым дух существует как

Эта нераздельная субстанция абсолютной свободы возводится на мировой престол, и никакая сила не в состоянии оказать ей сопротивления. В самом деле, так как одно лишь сознание есть поистине стихия, в которой духовные сущности или силы имеют свою субстанцию, то вся их система, которая организовалась и поддерживалась делением на массы, рухнула, когда единичное сознание понимает предмет таким образом, что у него нет никакой иной сущности, кроме самого самосознания, или что он есть понятие абсолютно. Именно различение понятия на обособленные

Предмет и

Таким образом, после снятия различенных духовных масс и ограниченной жизни индивидов, равно как и обоих ее миров, имеется лишь движение всеобщего самосознания внутри себя самого как взаимодействие его в форме

всеобщности

и в форме

личного

сознания; общая воля уходит

в себя

и есть

единичная

воля, которой противостоят общий закон и общее произведение. Но это

единичное

сознание столь же непосредственно сознает себя как общую волю; оно сознает, что его предмет есть им предписанный закон и произведенное им творение; переходя в деятельность и создавая предметность, оно, стало быть, создает не что-то единичное, а лишь законы и государственные акты.

Это движение, таким образом, есть такое взаимодействие сознания с самим собою, в котором последнее ничего не оставляет в виде противостоящего ему

свободного предмета

. Из этого следует, что оно не может осуществить никакого положительного произведения, ни всеобщих произведений языка и действительности, ни законов и всеобщих учреждений

сознательной

свободы, ни актов и произведений свободы,

проявляющей волю

. — Произведение, которым могла бы себя сделать сообщающая себе

сознание

свобода, состояло бы в том, что она как

всеобщая

субстанция сделала бы себя

предметом

и

постоянным бытием

. Это инобытие было бы в ней различием, по которому она разделялась бы на устойчивые духовные массы и на органы разных властей; с одной стороны, чтобы эти массы были

мысленными вещами

обособленной законодательной, судебной и исполнительной

власти

, а с другой стороны —

реальными сущностями

, которые обнаружились в реальном мире образованности, и, уделяя больше внимания содержанию всеобщего действования, — особенными массами выполнения работы — массами, которые в дальнейшем различаются как более специальные

сословия

. Всеобщая свобода, которая таким образом обособилась бы на свои органы и именно этим сделала бы себя сущей субстанцией, была бы тем самым свободна от единичной индивидуальности и распределила бы

множество индивидов

между своими различными органами. — Но благодаря этому действование и бытие личности оказались бы ограничены какой-нибудь одной отраслью целого, каким-нибудь одним видом действования и бытия; установленная в стихии

Единичное самосознание не находит себя ни в этом

Но наивысшая и всеобщей свободе наиболее противоположная действительность или, лучше сказать, единственный предмет, который ей еще открывается, есть свобода и единичность самого действительного самосознания. Ибо та всеобщность, которая не может достигнуть реальности органического расчленения и цель которой — сохранить себя в нераздельной непрерывности, в то же время различается внутри себя, потому что она есть движение или сознание вообще. И притом в силу своей собственной абстракции она разделяется на столь же абстрактные крайние термины — на простую непреклонную холодную всеобщность и на разобщенную абсолютную жесткую косность и своенравную точечность действительного самосознания. После того как она покончила с уничтожением реальной организации и теперь существует для себя, это действительное сознание — ее единственный предмет, предмет, который более не имеет никакого иного содержания, владения, наличного бытия и внешнего протяжения, а есть только это знание о себе как абсолютно чистой и свободной единичной самости. Он может быть постигнут единственно в его

В пошлости одного этого слога состоит мудрость правительства, рассудок всеобщей воли, направленной на осуществление себя. Само правительство есть не что иное, как укрепившаяся точка или индивидуальность всеобщей воли. Будучи проявлением воли и осуществлением, исходящим из одной точки, оно проявляет волю и осуществляет в то же время определенный порядок и поступок. Этим оно, с одной стороны, исключает прочие индивиды из своего действия, а с другой стороны, благодаря этому оно конституируется как такое правительство, которое есть определенная воля и которое вследствие этого противоположно всеобщей воле; оно поэтому безусловно не может проявить себя иначе, как в виде некоторой

В этом своем специфическом

произведении

абсолютная свобода превращается в предмет, и самосознание на опыте узнает, что она такое.

В себе

она есть именно это

абстрактное самосознание

, которое внутри себя уничтожает всякое различие и всякое устойчивое существование различия. В качестве этого абстрактного самосознания абсолютная свобода есть для себя предмет;

ужас

перед лицом смерти есть созерцание этой ее негативной сущности. Но эту свою реальность абсолютно свободное самосознание находит совершенно иной, нежели было ее понятие о себе самой, а именно, что всеобщая воля есть только

положительная

сущность личности, и эта последняя знает себя внутри ее лишь положительно или сохраняющейся. Здесь для такого самосознания, которое в качестве чистого здравомыслия просто разделяет свою положительную и негативную сущность — не имеющее предикатов абсолютное как чистое

мышление

и как чистую

материю

— здесь для него имеется в его действительности абсолютный

переход

из одной сущности в другую. — Всеобщая воля в качестве абсолютного

положительного

действительного самосознания (так как оно есть эта обладающая самосознанием действительность,

поднятая

до

чистого

мышления или до

абстрактной

материи) превращается в

негативную

сущность и оказывается в такой же мере

снятием мышления о самом себе

или самосознания.

Таким образом, абсолютная свобода как

чистое

равенство всеобщей воли с самой собой заключает в себе

негацию

, а тем самым и

различие

вообще, и она развивает последнее, в свою очередь, как

действительное

различие. Ибо чистая

негативность

в равной самой себе всеобщей воле имеет

стихию устойчивого существования

или

субстанцию

, в которой реализуются ее моменты, у нее есть материя, которую она может обратить в свою определенность; и поскольку эта субстанция проявила себя как негативное для единичного сознания, постольку, следовательно, опять образуется организация духовных масс, на долю которых достается множество индивидуальных сознании. Эти последние, испытавшие страх перед своим абсолютным господином — перед смертью — в свою очередь мирятся с негацией и различиями, распределяются по массам и возвращаются к разделенному и ограниченному произведению, а тем самым и к своей субстанциальной действительности.

Из этой сумятицы дух был бы отброшен назад к своему исходному пункту — к нравственному и реальному миру образованности, который благодаря страху перед господином, снова овладевшему умами, только освежился бы и помолодел. Дух должен был бы заново пройти этот круговорот необходимости и постоянно повторять его, если бы только в результате получилось полное взаимопроникновение самосознания и субстанции, взаимопроникновение, в котором самосознание, на опыте узнавшее негативную по отношению к нему силу своей всеобщей сущности, хотело бы знать и найти себя не как это особенное, а только как всеобщее, и потому могло бы вынести и предметную действительность всеобщего духа, исключающую его как особенное. — Но в абсолютной свободе не состояли во взаимодействии ни сознание, погруженное в многообразное наличное бытие или придерживающееся определенных целей и мыслей, ни

Таким образом, абсолютная свобода сгладила в себе самой противоположность всеобщей и единичной воли; отчужденный от себя дух, доведенный до крайней точки своей противоположности, в которой еще различаются чистое проявление воли и то, что проявляет чистую волю, низводит эту противоположность до прозрачной формы и находит в ней себя самого. — Подобно тому как царство действительного мира переходит в царство веры и здравомыслия, так абсолютная свобода переходит из своей себя самое разрушающей действительности в другую страну обладающего самосознанием духа, где она в этой недействительности считается тем истинным, в мысли о котором дух находит наслаждение, поскольку

Самосознание знает долг как абсолютную сущность; оно связано только долгом, и эта субстанция есть его собственное чистое сознание; долг не может обрести для него формы чего-то чуждого. Но замкнутое таким образом в самом себе, моральное самосознание еще не установлено и не рассматривается как

сознание

. Предмет есть непосредственное знание, и столь всецело проникнутый самостью, он не есть предмет. Но будучи по существу опосредствованием и негативностью, это знание в своем понятии соотносится с некоторым

инобытием

и есть сознание. Так как долг составляет его единственную существенную цель и предмет, то это инобытие, с одной стороны, есть для него

лишенная всякого значения

действительность. Но так как это сознание столь совершенно замкнуто в самом себе, то оно относится к этому инобытию совершенно свободно и равнодушно, и наличное бытие поэтому есть, с другой стороны, наличное бытие, полностью предоставленное самосознанием себе самому, соотносящееся точно так же лишь с собою; чем свободнее становится самосознание, тем свободнее и негативный предмет его сознания. Поэтому он есть мир, внутри себя завершенный до собственной индивидуальности, самостоятельное целое специфических законов, равно как их самостоятельное течение и свободное претворение в действительность, некоторая

природа

вообще, законы которой, как и ее действия, принадлежат ей самой как некоей сущности, столь же мало заботящейся о моральном самосознании, как и оно о ней.

Начиная с этого определения развивается

моральное мировоззрение

, которое состоит в

соотношении морального

в-себе- и для-себя-бытия с

природным

в-себе- и для-себя-бытием. В основе этого соотношения лежит как полное

равнодушие

и собственная

самостоятельность природы

и

моральных

целей и деятельности друг по отношению к другу, так, с другой стороны, и сознание единственной существенности долга и сознание полной несамостоятельности и несущественности природы. Моральное мировоззрение содержит развитие моментов, которые имеются в этом соотношении столь совершенно противоречивых предпосылок.

Итак, прежде всего предполагается моральное сознание вообще; долг имеет для него значение сущности, для него —

Моральное сознание не может отказаться от блаженства и устранить этот момент из своей абсолютной цели. Цель, выраженная

Указанный первый опыт и этот постулат — не единственный постулат, а открывает для себя целый круг постулатов. Именно природа есть не только этот совершенно свободный

Моральное сознание как

простое знание

и

желание

чистого

долга

соотнесено в поступках с предметом, противоположным простоте этого сознания, с действительностью

многообразного случая

, и в силу этого обладает многообразным моральным

отношением

. Здесь возникает по содержанию

много

законов вообще, а по форме — противоречивые силы знающего сознания и бессознательного. — Что касается прежде всего

многих обязанностей

, то для морального сознания вообще значение в них имеет только

чистый долг; многие обязанности

как многие суть

определенные

обязанности и как таковые они поэтому для морального сознания не составляют ничего святого. Но в то же время, будучи

необходимыми

благодаря понятию

совершения поступков

, которое заключает в себе многообразную действительность и поэтому — многообразное моральное отношение, они должны рассматриваться как в себе и для себя сущие. Так как, далее, они могут быть только в одном моральном

сознании

, то они суть в то же время в некотором ином сознании, а не в том, для которого только чистый долг как чистый есть в себе и для себя и священный.

Итак, постулировано, что есть некоторое

иное

сознание, которое освящает их или которое знает и желает их как обязанности. Первое сознание содержит чистый долг

безразлично

ко всякому

определенному содержанию

, и долг есть лишь это равнодушие к содержанию. Но другое сознание заключает в себе столь же существенное отношение к поступкам и

необходимость определенного

содержания; так как для него обязанности имеют значение как

определенные

обязанности, то тем самым для него содержание как таковое столь же существенно, как и форма, в силу которой содержание есть долг. Это сознание, следовательно, есть такое сознание, в котором всеобщее и особенное составляют одно, его понятие, стало быть, то же, что понятие гармонии моральности и счастья. Ибо эта противоположность в такой же мере выражает отделение

равного себе самому

морального сознания от действительности, которая как

многоразличное бытие

вступает в конфликт с простой сущностью долга. Но если первый постулат выражает лишь

Но в действительном поступке сознание ведет себя как «эта» самость, как некоторое совершенно единичное; оно направлено на действительность как таковую и имеет ее своей целью; ибо оно проявляет волю к осуществлению. Таким образом,

Так как этим установлено, что значимость долга как того, что священно

Но хотя действительность его и несовершенна, однако для его

Мировоззрение на этом завершено; ибо в понятии морального самосознания обе стороны, чистый долг и действительность, установлены в одном единстве, и в силу этого и та и другая сторона установлены не как в себе и для себя сущие, а как моменты, т. е. как снятые. Это открывается сознанию в последней части морального мировоззрения; а именно, оно помещает чистый долг в иную сущность, нежели оно само, т. е. оно устанавливает его, с одной стороны, как нечто

представленное

, а с другой стороны, как нечто такое, что отличается от того, что обладает значимостью в себе и для себя, а не-моральное, напротив, считается совершенным. Точно так же оно утверждает себя само как такое сознание, действительность которого, не соответствующая долгу, снята и, будучи

снятой

или в

представлении

абсолютной сущности, более не противоречит моральности.

Для самого морального сознания, однако, его моральное мировоззрение не означает, что оно [моральное сознание] развивает в нем свое собственное понятие и делает последнее своим предметом; оно не имеет сознания ни относительно этой противоположности формы, ни относительно противоположности по содержанию, части которого оно не соотносит друг с другом и не сравнивает, а двигается дальше в своем развитии, не будучи связующим

понятием

моментов. Ибо оно знает только

чистую сущность

или предмет (поскольку последний есть

долг

, поскольку он есть

абстрактный

предмет его чистого сознания), — знает как чистое знание или как себя само. В своем поведении оно, стало быть, только мыслит, но не оперирует понятиями. Поэтому для него предмет его

действительного

сознания еще не прозрачен; оно не есть абсолютное понятие, которое единственно постигает

инобытие

как таковое или свою абсолютную противоположность как само себя. Его собственная действительность, точно так же как и вся предметная действительность, имеет для него, правда, значение

несущественного

, но его свобода есть свобода чистого мышления, в противоположность которой поэтому в то же время возникла природа как нечто столь же свободное. Так как то и другое одинаково существуют в моральном сознании —

Мы рассматриваем моральное мировоззрение так, что этот предметный модус есть не что иное, как то понятие самого морального самосознания, которое оно делает для себя предметным; поэтому через сознание о форме происхождения этого мировоззрения возникает некоторый другой вид его изображения. — А именно, первое, что служит исходным пунктом, есть

То, что таким образом остается для морального самосознания, которое как самосознание есть нечто

Но так как, в-третьих, моральное самосознание есть одна самость, то

Мы видим, что в моральном мировоззрении, с одной стороны, сознание

само сознательно создает

свой предмет; мы видим, что оно не застает его в наличии как нечто чуждое, и предмет не открывается ему бессознательно, а оно везде поступает сообразно некоторому основанию, исходя из которого оно устанавливает

предметную сущность

; оно, следовательно, знает последнюю как себя, ибо оно знает себя как то

деятельное

, которое его создает. Таким образом, здесь оно как будто достигает своего покоя и удовлетворения, ибо оно может найти их только там, где ему нет более надобности выходить за пределы своего предмета, потому что этот предмет не выходит более за его пределы. Но, с другой стороны, оно само выставляет его, напротив, за свои пределы, как потустороннее себя. Но это в-себе- и для-себя-сущее установлено точно так же как такое, которое не свободно от самосознания, а существует ради него и благодаря ему.

Моральное мировоззрение поэтому на деле есть нечто иное, как развитие этого фундаментального противоречия с его разных сторон; оно, если пользоваться наиболее подходящим к данному случаю кантовским выражением, есть

целое гнездо

неосмысленных противоречий. Поведение сознания в этом развитии состоит в том, что оно утверждает некоторый момент и от него непосредственно переходит ко второму, снимая первый; но как только оно

установило

(aufgestellt hat) этот второй момент,

оно

его в свою очередь и

переставляет

(verstellt), и наоборот, выдает за сущность противоположное. В то же время оно

также

сознает свое противоречие и совершаемую им перестановку, ибо оно от одного момента переходит к противоположному

непосредственно в соотношении с этим же первым; так как

какой-нибудь момент не имеет для него реальности, то оно его именно и полагает

реальным

, или, что то же самое, дабы утвердить

какой-нибудь момент

как в себе сущий, оно утверждает в качестве в-себе-сущего

противоположный

момент. Тем самым оно признает, что на деле оно ни к одному из них не относится серьезно. Это следует рассмотреть ближе в моментах этого головокружительного движения.

Оставим без рассмотрения предположение, что имеется некоторое действительное моральное сознание, так как это предположение делается непосредственно вне связи с чем-либо предыдущим, и обратимся к гармонии между моральностью и природой, к первому постулату. Эта гармония должна-де быть

в себе

, а не для действительного сознания, не налично; напротив, наличествование есть только противоречие обеих. В наличествовании моральность признается существующей, и действительность поставлена так, что она не находится в гармонии с моральностью. Но

действительное

моральное сознание есть сознание,

совершающее поступки

; в этом именно состоит действительность его моральности. Однако в самом

совершении поступков

указанная постановка (Stellung) сразу же переставлена (ist verstellt); ибо совершение поступков есть не что иное, как претворение в действительность внутренней моральной цели, не что иное, как порождение некоторой действительности,

При

Следовательно, если мы признаем это

Если мы сопоставим эти моменты, через которые сознание продвигалось в своем моральном представлении, то ясно, что каждый из них оно опять-таки снимает в противоположном ему. Оно исходит из того, что

От этого результата сознание в своем противоречивом движении должно двигаться дальше и необходимо должно опять переставить снятие моральных поступков. Моральность есть в-себе[-бытие]; дабы она имела место, конечная цель мира не может быть осуществлена; моральное сознание должно быть

для себя

и должно застать

противоположную

ему

природу

. Но оно в самом себе должно быть завершено. Это ведет ко второму постулату гармонии между ним и природой, которая имеется непосредственно в нем, [т. е.] чувственностью. Моральное самосознание выставляет свою цель как чистую, независимую от склонностей и побуждений, так что эта цель внутри себя уничтожила цели чувственности. — Однако это «выставленное» снятие чувственной сущности оно опять переставляет. Моральное самосознание совершает поступки, претворяет свою цель в действительность, а обладающая самосознанием чувственность, которая подлежит снятию, есть как раз этот средний термин между чистым сознанием и действительностью, она есть орудие чистого сознания для претворения его в действительность, или орган, и то, что называется побуждением, склонностью. Оно, следовательно, не придает серьезного значения снятию склонностей и побуждений, ибо именно они суть самосознание,

претворяющее себя в действительность

. Но они и не должны быть

подавлены

, а должны только

соответствовать

разуму. Они находятся в соответствии с ним, ибо

совершение

моральных

поступков

есть не что иное, как сознание, претворяющее себя в действительность, стало быть, сообщающее себе форму некоторого побуждения, т. е. оно есть непосредственно наличествующая гармония между побуждением и моральностью. Но на деле побуждение (Trieb) есть не только эта пустая форма, которая могла бы иметь внутри себя некоторую другую пружину (Feder), отличную от него самого, и быть ею побуждаема (getrieben werden). Ибо чувственность есть природа, которая имеет в себе самой свои собственные законы и движущие пружины (Springfedern); поэтому моральность не может придавать серьезного значения тому, чтобы быть побудительной причиной (Triebfeder) побуждений, углом наклонения наклонностей. В самом деле, так как у этих последних своя собственная прочная определенность и свое специфическое содержание, то сознание, которому они должны были бы соответствовать, напротив, соответствовало бы им, а в таковом соответствии моральное самосознание себе отказывает. Следовательно, гармония между ними есть только

Таким образом, значение для него имеет скорее лишь это промежуточное состояние незавершения; состояние, которое, однако, должно быть по крайней мере

Итак, ввиду того что сознание не придает серьезного значения моральному завершению, а, напротив, придает значение среднему состоянию, т. е. как мы только что разъяснили, не-моральности, то мы с некоторой другой стороны возвращаемся к содержанию первого постулата. А именно, нельзя упускать из виду того, при каких условиях можно требовать счастья для этого морального сознания в силу его

Этой второй стороной морального мировоззрения снимается еще и другое утверждение первой стороны, в котором предполагается дисгармония между моральностью и счастьем. — А именно, хотят сослаться на опыт, состоящий в том, что в этом наличии моральному часто живется плохо, а на долю не-морального, напротив, часто выпадает счастье. Однако промежуточное состояние незавершенной моральности, которое обнаружило себя как существенное, явно показывает, что это восприятие и опыт, который должен был бы получиться, есть только подтасовка сути дела. Ибо раз моральность незавершена, т. е. фактически моральности нет, что же в опыте может быть такого, что она бедствует? — Так как в то же время обнаружилось, что все дело — в счастье в себе и для себя, то оказывается, что в суждении о том, что не-моральному живется хорошо, не имеется в виду какая-либо несправедливость, которая бы имела здесь место. Характеристика индивида как не-морального

Итак, моральность в моральном сознании незавершена — именно это теперь устанавливается; но ее сущность в том только и состоит, чтобы быть тем, что

завершено, чисто

; незавершенная моральность поэтому не чиста, другими словами, она есть имморальность. Сама моральность, следовательно, оказывается не в действительном сознании, а в другой сущности; эта сущность — священный моральный законодатель. —

Незавершенная

в сознании моральность, которая служит основанием этого постулирования, имеет

прежде всего

то значение, что моральность, полагаемая в сознании как

действительная

, находится в соотношении с некоторым

«иным»

, с наличным бытием; следовательно, в самой себе содержит инобытие или различие, благодаря чему возникает бесчисленное множество моральных заповедей. Но моральное самосознание в то же время считает эту

множественность

обязанностей несущественной; ибо все дело — в

одном

только чистом долге, и

для морального самосознания

они, поскольку они

определенные

обязанности, лишены истины. Они могут, следовательно, обладать своей истиной лишь в некотором «ином», и они, — чего оно не видит в них, — священны благодаря некоторому священному законодателю. — Однако само это — опять-таки только перестановка сути дела. Ибо моральное самосознание считает себя абсолютным, а долг есть просто лишь то, что оно

знает

как долг. Но оно знает лишь чистый долг как долг; то, что для него не священно, не священно в себе, а то, что не священно в себе, не может быть освящено священной сущностью. Моральное сознание и вообще не придает серьезного значения тому, что освящено

каким-нибудь иным

сознанием, а не им самим; ибо для него только лишь то священно, что священно

само по себе и в нем

. — Следовательно, столь же мало оно придает значения и тому, что эта другая сущность есть сущность священная, ибо в ней должно было достигнуть существенности нечто, что для морального сознания, т. е. в себе, не обладает никакой существенностью.

Если священная сущность постулировалась так, что в ней долг обладал бы своей значимостью не как чистый долг, а как множество

Таким образом, здесь эта сущность есть всецело завершенная моральность потому, что последняя в ней не соотносится с природой и чувственностью. Но

Но в этой чисто моральной сущности сближаются моменты противоречия, в котором блуждает этот синтетический процесс представления, и те противоположные

Оно признает свою моральность незавершенной потому, что оно подвергается воздействию противоположной ей чувственности и природы, которая, с одной стороны, затемняет самое моральность как таковую, а с другой — создает множество обязанностей, благодаря которому оно попадает в затруднительное положение и конкретном (konkret) случае совершения действительных поступков; ибо каждый случай есть скопление (Konkretion) многих моральных отношений, подобно тому как предмет восприятия вообще есть вещь, обладающая многими свойствами; и ввиду того, что

Антиномия морального мировоззрения, состоящая в том, что моральное сознание существует и что никакого морального сознания не существует, — или, что значимость долга находится по ту сторону сознания, и, наоборот, только в нем имеет место, — была кратко выражена в представлении, в котором не-моральное сознание считается моральным, его случайное знание и проявление воли признается полновесным и счастье достается ему из милости. Это себе самому противоречащее представление моральное самосознание относило не к себе, а переносило его в некоторую иную для него сущность. Но это вынесение того, что оно должно мыслить необходимым, вне себя самого есть в такой же мере противоречие по форме, как первое — по содержанию. Но так как именно то, что кажется противоречивым и в разделении и снятии (Wiederauflösung) чего блуждает моральное мировоззрение, в себе есть одно и то же, а именно, чистый долг как

чистое знание

есть не что иное, как

самость

сознания, а самость сознания есть не что иное, как

бытие

и

действительность

; и так как точно так же то, что должно было бы быть по ту сторону

действительного

сознания, есть не что иное, как чистое мышление, следовательно, фактически есть самость, то

для нас

или в

себе

самосознание уходит обратно в себя и знает в качестве себя самого ту сущность, в которой

действительное

есть в то же время

чистое знание

и

чистый долг

. В своей случайности оно само есть для себя то полнозначное, которое знает свою непосредственную единичность как чистое знание и совершение поступков — как истинную действительность и гармонию.

(α) Совесть как действительность долга

(β) Признание убеждения

(γ). Абсолютная свобода убеждения

(α) Неопределенность убеждения

(β) Язык убеждения

(γ) Прекрасная душа

(α) Конфликт между добросовестностью и лицемерием

(β) Моральное суждение

(γ) Прощение и примирение

Первое произведение искусства, будучи непосредственным, есть произведение абстрактное и единичное. С своей стороны, оно должно двигаться из непосредственного и предметного модуса навстречу самосознанию, как, с другой стороны, это последнее для себя стремится в культе снять различение, которое оно вначале сообщает себе по отношению к своему духу, и тем самым создать произведение искусства, коему самому присуща жизненность.

Первый способ, каким художественный дух в наибольшей мере отделяет друг от друга свою форму и свое деятельное сознание, есть непосредственный способ, при котором указанная форма имеется

налицо

как

вещь

вообще. — Он распадается в себе на различие единичности, которой присуща форма самости, и всеобщности, которая выражает неорганическую сущность в отношении формы как её среда и обиталище. Благодаря возведению целого в чистое понятие эта форма приобретает свою чистую, свойственную духу форму. Она не есть ни тот рассудочный кристалл, в котором обитает мертвое или который озаряется внешней душой, ни то возникающее сначала из растения смешение форм природы и мысли, деятельность которой здесь есть еще некоторое

подражание

. Нет, понятие срывает те остатки корня, ветвей и листьев, которые пристают еще к формам, и очищает их до изображений, в которых прямолинейность и плоскость кристалла возведены до несоизмеримых отношений, так что одушевление органического поднимается в абстрактную форму рассудка и в то же время для рассудка сохраняется их сущность, т. е. несоизмеримость.

Но обитающий бог есть извлеченный из домовища животного черный камень, который пронизан светом сознания. Человеческий образ стирает животное начало, с которым он был смешан; животное для божества — только случайная маскировка; оно выступает рядом с его истинным обликом и не имеет больше значимости для себя, а низведено до значения некоторого «иного», до простого знака. Облик божества именно благодаря этому стирает в самом себе даже надобность в природных условиях животного наличного бытия и дает понять, что внутренний порядок органической жизни расплавился в поверхность его и свойствен только этой последней. — Но

сущность

божества есть единство всеобщего наличного бытия природы и обладающего самосознанием духа, который появляется в своей действительности, противостоя этому бытию. В то же время, будучи сначала некоторым

единичным

формообразованием, его наличное бытие есть одна из стихий природы, подобно тому как его обладающая самосознанием действительность есть единичный дух народа. Но в этом единстве указанное бытие есть стихия, рефлектированная в дух, — природа, проясненная мыслью, соединенная с жизнью, обладающей самосознанием. Образ богов поэтому имеет в себе природную стихию в снятом виде, в виде некоего смутного воспоминания. Пустая сущность и хаотическая борьба свободного наличного бытия стихий, безнравственное царство титанов, побеждены и отброшены на край прояснившейся действительности, к темным граням обретающегося в духе и успокоенного мира. Эти древние божества, на которые сначала разделилось светлое существо, сочетаясь с тьмою, — небо, земля, океан, солнце, слепой, буйный огонь земли и т. д., заменены образами, которые сами по себе суть лишь отголосок, смутно напоминающий о названных титанах, и которые уже не природные существа, а светлые нравственные духи народов, обладающих самосознанием.

Это простое формообразование, таким образом, уничтожило в себе и объединило в спокойную индивидуальность непокой бесконечного разъединения — разъединения как в качестве природной стихии, которая необходима лишь как всеобщая сущность, а в своем наличном бытии и движении — случайна, так и в качестве народа, который, будучи рассеян на обособленные массы действования и на индивидуальные точки самосознания, обладает наличным бытием многообразных чувств и действий. Этому формообразованию, таким образом, противостоит момент не-покоя, — ему,

Таким образом, художник узнает на опыте по своему произведению, что он не создал

Художественное произведение поэтому требует иной стихии своего наличного бытия, божество — иного происхождения, чем то, в котором оно ниспадает из глубины своего творческого ночного мрака в противоположное ему, во внешнюю выраженность, в определение

вещи

, лишенной самосознания. Этой более высокой стихией является

язык

, — наличное бытие, которое есть непосредственно обладающее самосознанием существование. Как

единичное

самосознание обладает наличным бытием в языке, точно так же оно непосредственно наличествует как

всеобщее

заражение; совершенное обособление для-себя-бытия есть в то же время текучесть и всем сообщаемое единство многих самостей; язык есть душа, существующая как душа. Таким образом, божество, которое имеет язык стихией своего формообразования, есть в самом себе одушевленное произведение искусства, заключающее непосредственно в своем наличном бытии чистую деятельность, которая противостояла ему, существовавшему в качестве вещи. Другими словами, самосознание в опредмечивании своей сущности остается непосредственно у себя. Будучи таким образом в своей сущности у себя, оно есть

чистое мышление

или благоговение,

внутренняя

сущность которого имеет в то же время

наличное бытие

в гимне. Гимн сохраняет внутри себя единичность самосознания, и в то же время это единичность, внимаемая, наличествует как всеобщая; благоговение, воспламенившееся во всех, есть духовный поток, который в многообразии самосознания сознает себя как равное

действование

всех и как

простое бытие

; дух как это всеобщее самосознание всех имеет свою чистую внутреннюю сущность точно так же в качестве бытия для других и в качестве для-себя-бытия отдельных лиц в одном единстве.

Этот язык отличается от другого языка — языка божества, который не есть язык всеобщего самосознания.

Оракул

божества и художественной религии и предшествовавших религий есть необходимый первый язык божества; ибо в понятии божества содержится, что оно есть сущность как природы, так и духа, и поэтому обладает не только природным, но и духовным наличным бытием. Поскольку этот момент содержится лишь в

Далее развиваемая самость, которая поднимается до

Истинное обладающее самосознанием наличное бытие, обретаемое духом в языке, который не есть язык чуждого и, следовательно, случайного, т. е. не всеобщего самосознания, есть, как мы уже видели, художественное произведение. Оно противостоит вещности статуи; в то время как последняя есть покоящееся, оно — исчезающее наличное бытие; в то время как в художественном произведении освобожденная предметность не имеет собственной непосредственной самости, в статуе, напротив, предметность остается слишком замкнутой в самости, находит слишком мало выражения во внешней форме и, подобно времени, непосредственно уже не находится там, будучи в то же время там.

Движение обеих сторон, в котором форма божества,

движущаяся

в чистой ощущающей стихии самосознания, и форма божества, покоящаяся в стихии вещности, взаимно отказываются от своих разных определений, а единство, которое есть понятие их сущности, достигает наличного бытия, — это движение составляет

культ

. В культе самость сообщает себе сознание нисхождения к ней божественной сущности из ее потусторонности, а эта сущность, которая сначала есть нечто недействительное и лишь предметное, обретает тем самым подлинную действительность самосознания.

Это понятие культа уже в себе содержится и наличествует в потоке песнопенья гимнов. Это благоговение есть непосредственное чистое удовлетворение самости благодаря себе самой и внутри себя самой. Она есть очищенная душа, которая в этой чистоте непосредственно есть только сущность и составляет одно с сущностью. В силу своей абстракции эта душа не есть сознание, отличающее от себя свой предмет, и, следовательно, она есть только ночной мрак наличного бытия предмета и

уготованное место

для его формы.

Абстрактный культ

поэтому возвышает самость до того, что она есть эта чистая

божественная стихия

. Душа совершает это очищение сознательно; тем не менее она еще не есть та самость, которая, сойдя в свои глубины, знает себя как зло; она есть нечто

сущее

, душа, которая очищает свою внешность омовением, облачает ее в белые одежды, а свою внутреннюю суть ведет по воображаемому пути трудов, наказаний и вознаграждений, по пути образования вообще, отрешающегося от особенностей, — по пути, которым она достигает обители и лона блаженства.

Этот культ есть лишь некоторое

тайное

, т. е. лишь воображаемое недействительное исполнение; он должен быть

действительным

действием; недействительное действие противоречит себе самому.

Сознание в собственном смысле

возвышается благодаря этому в свое

чистое

самосознание. Сущность имеет в нем значение свободного предмета; благодаря действительному культу последний возвращается в самость, — и поскольку он в чистом сознании имеет значение чистой сущности, живущей по ту сторону действительности, эта сущность через это опосредствованно нисходит из своей всеобщности к единичности и смыкается таким образом с действительностью.

Как обе стороны вступают в действие, это определяется тем, что для стороны, обладающей самосознанием, поскольку она есть

Действие самого культа начинается поэтому с чистого пожертвования некоторого имущества, которое собственник его, по-видимому, без всякой для себя пользы проливает или воскуривает. Таким образом, перед сущностью своего чистого сознания он отказывается от обладания и права собственности и потребления ее, от личности и возвращения действования в самость, и он рефлектирует действие скорее во всеобщее или в сущность, чем в себя. — Но, наоборот, при этом точно так же гибнет и

Народные духи, осознающие форму своей сущности в каком-либо особом животном, сходятся в один дух; так соединяются отдельные прекрасные народные духи в один пантеон, стихия и обитель которого — язык. Чистое созерцание себя самого как

всеобщей человечности

имеет в действительности народного духа форму, состоящую в том, что он связывает себя с другими духами, с которыми он по природе составляет одну нацию, для некоторого совместного начинания и для этого произведения образует один общий народ и тем самым одно общее небо. Эта всеобщность, которой дух достигает в своем наличном бытии, есть, однако, лишь та первая всеобщность, которая только исходит из индивидуальности нравственного, еще не преодолела, своей непосредственности, не образовала одного государства из этих народностей. Нравственность действительного народного духа покоится, с одной стороны, на непосредственном доверии отдельных лиц к своему народу в целом, с другой стороны, на непосредственном участии, которое все, несмотря на различие сословий, принимают в решениях и действиях правительства. В объединении, которое прежде всего имеет целью не устойчивый порядок, а совместное действие, эта свобода участия всех и каждого

временно

теряет значение. Эта первая общность есть поэтому в большей мере собрание индивидуальностей, чем господство абстрактной мысли, которая отнимала бы у отдельных лиц их проникнутое самосознанием участие в воле и действии целого.

(α) Его нравственный мир

(β) Люди и боги

(γ). Боги между собою

(α) Индивидуальность хора, героев, божественных сил

(β) Двойственность сознания индивидуальности

(γ) Гибель индивидуальности

(α) Сущность природного наличного бытия

(β) Отсутствие сущности в абстрактной индивидуальности божественного

(γ) Единичная самость, достоверно знающая себя как абсолютную сущность

У этого понятия две стороны, которые выше представлены как два обращенных положения; одно гласит, что

субстанция

отрешается от себя самой и становится самосознанием, а другое, наоборот, что

самосознание

отрешается от себя самого и делает себя вещностью или всеобщей самостью. Обе стороны таким образом встретились, и благодаря этому возникло их истинное соединение. Отрешение субстанции, ее превращение в самосознание выражает переход в противоположное, бессознательный переход

необходимости

, или выражает то, что она

в себе

есть самосознание. Наоборот, отрешение самосознания выражает то, что оно

в себе

есть всеобщая сущность, или, — так как самость есть чистое для-себя-бытие, которое в своей противоположности остается у себя, — оно выражает то, что как раз

для него

субстанция и есть самосознание и именно в силу этого — дух. Об этом духе, который покинул форму субстанции и вступает в наличное бытие в форме самосознания, можно поэтому сказать, — если пользоваться отношениями из области естественного рождения — что у него есть

действительная мать

, но

в-себе

— сущий отец; ибо

действительность

или самосознание, с одной стороны, а

в-себе

[-бытие] как субстанция — с другой, суть оба момента его, благодаря взаимному отрешению которых, когда каждый из них превращается в другой, он вступает в наличное бытие как это их единство.

Поскольку самосознание односторонне постигает только

свое собственное

отрешение, — хотя, следовательно, его предмет есть уже для него и как бытие, и как самость, и хотя оно знает всякое наличное бытие как духовную сущность — постольку для него тем не менее еще не открылся истинный дух, поскольку бытие вообще или субстанция, с своей стороны, точно так же

в себе

не отрешилась от себя самой и не стала самосознанием. Ибо в таком случае всякое наличное бытие только

с точки зрения сознания

есть духовная сущность, а не само в себе. Дух таким образом только внушен наличному бытию; это внушение есть

экзальтированность

, которая приписывает иной внутренний смысл как природе, так и истории, как миру, так и мифическим представлениям прежних религий, — иной смысл, нежели тот, в каком они непосредственно представились сознанию в своем явлении, и, что касается религий, иной смысл, нежели тот, какой видело в них самосознание, религиями которого они были. Но это значение есть заимствованное значение и есть облачение, которое не покрывает наготы явления и не приобретает веры и уважения, а остается ночным мраком и собственным экстазом сознания.

Для того, следовательно, чтобы это значение предметного не было голым воображением, оно должно быть

в себе

, т. е. оно должно,

во-первых

, возникнуть для сознания из

понятия

и раскрыться в своей необходимости. Так в силу своего необходимого движения знающий себя самого

дух

возник для нас через познавание

непосредственного сознания

или сознания

сущего

предмета. Это понятие, которое, будучи непосредственным, для своего сознания имело также форму

непосредственности

, сообщило себе, во-вторых, форму самосознания

в себе

, т. е. согласно именно необходимости понятия, — это понятие в качестве

бытия

или

непосредственности

, которая есть бессодержательный предмет чувственного сознания, отрешается от себя самого и для сознания становится «я». — Но

непосредственное «в себе»

или сама

сущая необходимость

отличается от

мыслящего «в себе»

или

познавания необходимости

Сообщение абсолютным духом себе формы самосознания

Это вочеловечение божественной сущности, или то обстоятельство, что она по существу и непосредственно имеет форму самосознания, составляет простое содержание абсолютной религии. В ней сущность знают как дух, или: эта религия есть сознание духа о том, что он дух. Ибо дух есть знание себя самого в его отрешении от себя, сущность, которая есть движение, направленное на то, чтобы она в своем инобытии сохраняла равенство себе самой. Но это есть субстанция, поскольку последняя в своей акцидентальности рефлектирована точно так же в себя, не равнодушна к инобытию как к чему-то несущественному и, следовательно, находящемуся в чем-то чуждом, а существует в нем

внутри себя

, т. е. поскольку она есть

субъект

или

самость

. — Вот почему в этой религии божественная сущность дана в

откровении

(ist geoffenbart). Ее откровение (Offenbarsein) состоит явно (offenbar) в том, что знают, что она такое. Но ее знают именно потому, что ее знают как дух, как сущность, которая по существу есть

самосознание

. — Для

сознания

в его предмете тогда есть нечто тайное, когда предмет для него есть нечто

иное

или

чуждое

и когда оно не знает, что он есть

оно само

. Эта тайность исчезает, когда предмет сознания есть абсолютная сущность как дух, ибо при этом условии предмет выступает в своем отношении к сознанию как

самость

; т. е. сознание непосредственно знает в нем себя, или: оно в нем дано себе как откровение. Оно само дано себе как откровение только в собственной достоверности себя; указанный предмет его есть

самость

, но самость не есть что-либо чуждое, а есть нераздельное единство с собою, непосредственно всеобщее. Она есть чистое понятие, чистое мышление или

для-себя-бытие

, которое непосредственно есть

бытие

и тем самым

бытие для другого

, и в качестве этого

бытия для другого

оно непосредственно возвращается в себя и есть у себя самого; оно, следовательно, есть то, что подлинно и единственно дано как откровение. Благое, справедливое, святое, творец неба и земли и т. д. суть

предикаты

некоторого субъекта, всеобщие моменты, которые в этом пункте имеют свою опору и суть только в возвращении сознания в мышление. — Когда

Таким образом, здесь в самом деле сознание или способ, каким сущность есть для самой себя, ее формообразование, равно самосознанию ее; это формообразование само есть некоторое самосознание; оно, следовательно, есть в то же время

Это непосредственное наличное бытие в то же время не единственно и только непосредственное сознание, а оно есть религиозное сознание; непосредственность нераздельно имеет значение не только некоторого

сущего самосознания

, но и чисто мысленной или абсолютной

сущности

. То, что мы сознаем в нашем понятии, т. е. что

бытие

есть

сущность

, сознается религиозным сознанием. Это

единство

бытия и сущности,

мышления

, которое непосредственно

есть наличное бытие

, в такой же мере есть

непосредственное

знание

этого религиозного сознания

, как оно есть и его

мысль

или

опосредствованное

знание; ибо это единство бытия и мышления есть самосознание и само обладает

наличным

бытием, или

мысленное

единство имеет в то же время и эту форму того, что есть оно. Бог, стало быть,

дан

здесь в

откровении

таким, как

он есть; он наличен

так, как он есть в себе; он наличен в качестве духа. Бог достижим единственно в чистом спекулятивном знании и есть только в нем и есть только оно само, ибо он есть дух; и это спекулятивное знание есть знание религии откровения. Спекулятивное знание знает его как

мышление

или как чистую сущность, а это мышление — как бытие и как наличное бытие, и наличное бытие — как негативность себя самого, следовательно, как самость, «эту» и всеобщую самость; именно это знает религия откровения. — Надежды и чаяния предшествующего мира стремились единственно к этому откровению: к тому, чтобы созерцать, что такое абсолютная сущность, и к тому, чтобы найти в ней себя, — эта радость созерцания себя в абсолютной сущности возникает для самосознания и охватывает весь мир; ибо самость есть как раз дух, простое движение указанных чистых моментов, выражающее то, что сущность знают как дух благодаря тому лишь, что она созерцается как

непосредственное

самосознание.

Это понятие духа, который сам знает себя как дух, само есть непосредственное понятие и еще не развито. Сущность есть дух, или она явилась, она предмет откровения; это первое откровение само

непосредственно

; но непосредственность есть точно так же чистое опосредствование или мышление; поэтому она в самой себе как таковой должна это выразить. — При более точном рассмотрении этого дух в непосредственности самосознания есть

Итак, этот единичный человек, в качестве которого абсолютная сущность есть предмет откровения, в себе как единичный совершает движение

Но

Эта

Дух есть содержание своего сознания прежде всего в форме

чистой субстанции

, или: он есть содержание своего чистого сознания. Эта стихия мышления есть нисходящее движение к наличному бытию или к единичности. Средний термин между ними — это их синтетическая связь, сознание иностановления или процесс представления как таковой. Третий момент есть возвращение из представления и инобытия или стихия самого самосознания. — Эти три момента составляют дух; его расщепление в представлении состоит в том, чтобы быть

определенным

образом; но эта определенность есть не что иное, как один из его моментов. Его обстоятельное движение, стало быть, в том, что он простирает свою природу в каждом из своих моментов как в некоей стихии; так как каждый из этих кругов завершается внутри себя, то эта его рефлексия в себя есть в то же время переход в другой круг.

Представление

составляет средний термин между чистым мышлением и самосознанием как таковым и есть лишь

одна

из определенностей; но в то же время, как оказывается, характерная черта представления — быть синтетической связью — распространяется на все эти стихии и есть их общая (gemeinschaftliche) определенность.

Само содержание, подлежащее нашему рассмотрению, отчасти уже встречалось нам в виде представления

несчастного

и

верующего

сознания, но и в первом оно встречалось в определении содержания,

порождаемого

из сознания и

страстно желаемого

, в каковом содержании дух не может найти ни удовлетворения, ни покоя, потому что он еще не есть

в себе

или потому что он еще не составляет своего содержания в качестве своей

субстанции

; во втором, напротив, содержание рассматривалось как лишенная самости

сущность

мира или как по существу

предметное

содержание процесса представления, — процесса представления, ускользающего от действительности вообще и потому не обладающего

достоверностью самосознания

, которая отделяется от него, с одной стороны, как тщеславие знания, а с другой стороны, как чистое здравомыслие. — Сознание общины, напротив того, имеет своей

Поскольку дух сначала представляется как субстанция в

стихии чистого мышления

, он тем самым непосредственно есть простая себе самой равная вечная

сущность

, но имеющая не это абстрактное

значение

сущности, а значение абсолютного духа. Однако дух состоит не в том, чтобы быть значением, чем-то внутренним, а в том, чтобы быть действительным. Простая вечная сущность была бы поэтому духом только как пустым именованием, если бы она ограничивалась представлением и названием простой вечной сущности. Но простая сущность, так как она есть абстракция, на деле есть

негативное в себе самом

, и притом оно есть негативность мышления или негативность, как она есть в

сущности

в себе; т. е. эта сущность есть абсолютное

различие

от себя или свое чистое иностановление. В качестве

сущности

она есть только

в себе

или для нас; но так как эта чистота есть именно абстракция или негативность, то сущность есть

для себя самой

, или: она есть

самость, понятие

. — Она, следовательно,

предметна

; и когда представление постигает и преподносит только что провозглашенную

необходимость

понятия как [историческое] событие, то это значит, что вечная сущность

порождает

себе некоторое «иное». Но в этом инобытии она столь же непосредственно возвратилась в себя, ибо различие есть различие

в себе

, т. е. оно непосредственно отличается только от себя самого, оно, стало быть, есть возвратившееся в себя единство.

Таким образом, различаются три момента —

сущности, для-себя-бытия

, которое есть инобытие сущности и для которого сущность существует, и

для-себя-бытия

или знания себя самого

в «ином»

. Сущность созерцает только себя самое в своем для-себя-бытии; в этом отрешении она — только при себе, для-себя-бытие, которое исключает себя из сущности, есть

знание сущности о себе самой

; это есть слово, которое, будучи высказано, покидает высказавшего это слово и оставляет его опустошенным, но которое столь же непосредственно внимается, и лишь то, что оно внимает себе самому, есть наличное бытие слова. Так что различия, которые сделаны, столь же непосредственно растворяются, как и делаются, и столь же непосредственно делаются, как и растворяются, и истинное и действительное есть именно это внутри себя совершающее крут движение.

Это движение внутри себя самого выражает абсолютную сущность как

Абсолютный дух, представленный в

чистой сущности

, не есть, правда,

абстрактная

чистая сущность; напротив, последняя именно благодаря тому, что она в духе есть только момент, низведена до

стихии

. Но проявление духа в этой стихии имеет в себе со стороны формы тот же недостаток, который есть у

сущности

как сущности. Сущность есть абстрактное, и потому негативное своей простоты, некоторое «иное»; точно так же

дух

в стихии сущности есть

форма простого единства

, которая поэтому точно так же по существу есть некоторое иностановление. — Или, что то же самое, отношение вечной сущности к своему для-себя-бытию есть непосредственно простое отношение чистого мышления; в этом

простом

созерцании себя самого в «ином»

инобытие

, следовательно, не установлено как таковое; оно есть различие, которое в чистом мышлении непосредственно

не

есть

различие

, — признавание любви, где обе стороны по своей сущности не противополагаются. — Дух, который выражен в стихии чистого мышления, сам по существу состоит в том, чтобы быть не только в мышлении, но быть

действительным

, ибо в самом его понятии содержится

инобытие

, т. е. снятие чистого, лишь мысленного понятия.

Так как стихия чистого мышления есть абстрактная стихия, она сама есть скорее

«иное»

своей простоты и поэтому переходит в подлинную стихию процесса

представления

. В этой стихии моменты чистого понятия в такой же мере получают друг по отношению к другу

субстанциальное

наличное бытие, в каком они суть

субъекты

, которые друг к другу обладают безразличием бытия не для некоторого третьего, а будучи рефлектированы в себя, сами друг от друга обособляются и друг другу противопоставляются.

Таким образом, вечный только или абстрактный дух становится для себя

некоторым «иным»

или вступает в наличное бытие и непосредственно — в

непосредственное наличное бытие

. Он

творит

, следовательно, некоторый

мир

. Это

творение

есть слово, которым представление обозначает само

понятие

со стороны его абсолютного движения, или слово для обозначения того, что абсолютно высказанная простота или чистое мышление, так как оно есть абстрактное мышление, напротив, есть то, что негативно, и тем самым то, что противоположно себе, или есть «иное»; или, говоря то же самое в другой форме, поскольку то, что установлено как

Но мир есть не только этот дух, ввергнутый в полноту и ее внешний порядок, а так как он есть по существу простая самость, эта последняя точно так же наличествует в мире:

Таким образом, дух выявлен в третьей стихии, во

всеобщем самосознании

; дух есть

община

духа. Движение общины как самосознания, которое отличается от своего представления, направлено на

порождение

того, что возникло

в себе

. Умерший божественный человек или очеловеченный бог есть

в себе

всеобщее самосознание; он должен стать таковым

для этого самосознания

. Или: так как оно составляет одну сторону противоположности представления, а именно злую, которая сущностью считает природное наличное бытие и единичное для-себя-бытие, то эта сторона, которая представлена самостоятельной, [т. е.] не в качестве момента, должна в силу своей самостоятельности в ней самой и для нее самой возвыситься до духа или выразить в себе его движение.

Эта сторона

есть природный дух

; самость должна удалиться из этой природности и уйти в себя, т. е. стать злой. Но природность зла уже

в себе

; уход в себя состоит поэтому в том, чтобы

убедиться

, что природное наличное бытие есть зло.

Налично сущее

становление и бытие мирового зла относится к представляющему сознанию точно так же, как

и налично сущее

примирение абсолютной сущности; к

самосознанию

же как таковому это представленное со стороны формы относится лишь как снятый момент, ибо

самость

есть негативное, стало быть,

знание

, — знание, которое есть чистое действование сознания внутри себя самого. — Что касается содержания, то и здесь этот момент негативного должен найти себе выражение. Так как именно сущность

в себе

уже примирена с собою и есть духовное единство, в котором стороны представления суть

снятые

стороны или суть

моменты

, то это проявляется в том, что каждая сторона представления приобретает здесь значение,

противоположное

тому, какое она имела раньше; каждое значение восполняется благодаря этому другим, и содержание лишь в силу этого есть духовное содержание; так как определенность в такой же мере есть противоположная себе определенность, то единство в инобытии, «духовное», завершено; точно так же, как прежде для нас или в

себе

соединялись противоположные значения и сняты были сами абстрактные формы

Таким образом, если в представляющем сознании становление природного самосознания

Таким образом, кроме этой непосредственности необходимо

То, что принадлежит стихии