В белые ночи приходит бессонница; как я ни зашториваю окна — заснуть не могу: бессловесный зов улицы начинает звучать в комнате, сначала он слабый, и ему можно сопротивляться, потом он заполняет все пространство, пытаясь вытолкнуть меня из четырех стен, и я сдаюсь, я шагаю, сам не зная куда, лишь бы увидеть людей. Даже в дождливую погоду кто-нибудь ходит по тротуарам, очумевший от холодного света и призрачной глубины проспектов и площадей. Все предметы лишены теней, стелется дурман влажного асфальта, листвы и цветов. Я брожу до первого троллейбуса и, уставший, продрогший, возвращаюсь в гостиничный номер, но и усталость не помогает — снова ворочаюсь на кровати, на которой до меня лежало много разных людей, и многие из них видели свои сны, но никто не оставил для меня ни одного. Дождавшись, когда в коридоре начинают хлопать двери, я встаю, спускаюсь на третий этаж — там можно выпить с семи утра крепкий черный кофе. Я знаю, что в течение дня мне придется несколько раз пить этот кофе — только так смогу работать, поддерживая в себе искусственную бодрость.

И все-таки я поехал. Зимой или осенью мне всегда хорошо в Ленинграде, я совсем забываю, что в этом городе бывают белые ночи, но сейчас я приехал летом и опять попал в тот же самый переплет.

Гостиница «Октябрьская» далеко не лучшая в городе: есть такие прославленные, как «Астория», «Европейская», «Балтийская», — но мне нравится именно «Октябрьская», длинная и неуклюжая: здесь шумно днем под окнами, которые выходят на Лиговку, где гремят трамваи и натруженно пыхтят грузовики, или на привокзальную площадь Восстания, на которой почему-то у всех машин начинают скрипеть тормоза; в «Октябрьской» нет той чванливой роскоши, как в «Астории» или «Европейской», здесь шлепают по коридорам в тапочках озабоченные бессмыслием вечеров командированные товарищи или в небольших холлах шумно разговаривают с горничными, и женщины здесь не носят на себе печати загадочности, а все те же, каких встречаешь после работы на улицах Москвы, когда они очень спешат, размахивая набитыми сумками, чтобы успеть на электричку. А иногда в кафе на третьем этаже можешь встретить старого знакомого из любого города, и тогда у тебя обеспечен вечер, и не надо искать новых знакомств или звонить по старым адресам.

В этот приезд я заранее боялся наступления тишины, я знал, что опять побреду белой ночью и мне будет сниться сон, который всегда снится, когда я начинаю вот так бродить, и хотя я вижу дома, улицы, мостовые, незажженные фонари и рекламы, он все равно мне снится — это, как по телевидению, если накладывают один кадр на другой: мраморные цоколи домов покрыты, как крупной солью, инеем, и на них отпечатки ладоней и сползающие вниз следы пальцев; стоит посмотреть на тротуар, как можно увидеть и тех, кто оставил эти следы, — скрюченные, синие трупы, почти мальчишеские фигуры; но вниз я стараюсь не смотреть и поэтому вижу только отпечатки ладоней на заиндевелом мраморе.