— «Паганель, шевели помидорами, салабон!» — зычно гаркнул дюжий матрос, зловеще помахивая в воздухе окровавленным шкерочным ножом. Я стоял в дощатом рыбном ящике в просторных грязно-оранжевых рокен-буксах (брезентовой робе). Стоял я, стараясь не упасть — на раскоряку, весь из себя молодой и красивый в съезжающей на лоб зелёной пластиковой каске, по колено в прыгающей и пахнущей огурцами крупной, свежевыловленной треске.

«Жуковск» — наш ржавый рыбачок, потерявший покой после подъема трала, встал носом на волну. А вахта — пятеро матросов палубников принялась шкерить (разделывать) улов.

Погода была свежая — предштормовая и судно, то задирало нос вверх, обнажая щербатый форштевень, то словно жёлтая субмарина, зарываясь в волну, браво шло на погружение.

Я исполнял славные обязанности подавалы. Заключались — же они в том, чтобы в «темпе вальса» подбрасывать трех — пяти килограммовых рыбин под палаческий тесак матроса — «головоруба». От нашей с ним расторопности зависело, будут ли вдоволь обеспечены обезглавленной рыбой трое опытных шкерщиков. Если же они начнут простаивать, то откроют рты и начнут «Говорить». Тут уж мало не покажется. Услышь их в этот момент какая-нибудь случайно проплывающая мимо беременная акула и у неё непременно случился бы выкидыш.

Я никогда не отличался особой сноровкой и сейчас у меня были проблемы. Если бы только у меня, проблемы были у всей моей смены. Дело в том, что для того, чтобы быстро и качественно переработать улов, поднять трал и приняться за следующий, вахта (смена) должна быть опытной и сработанной. В противном случае, а благодаря мне он был точно противным, выработка снижалась ну и заработок соответственно. Пока же скорбное поприще помощника палача давалось мне не слишком.