Илья Гордон — известный еврейский писатель. Советские читатели знают его романы «Ингул Бояр», «Три брата», повесть «Бурьян» и сборник «Повести и рассказы», вышедшие в переводе на русском языке в разные годы.
В новую книгу И. Гордона включены три повести и десять рассказов. Все они посвящены будням наших современников — строителей коммунизма, изображают новые отношения между людьми, сложившиеся в нашем обществе.
Герои книги — труженики земли, партизаны, фронтовики, люди разных судеб, талантливые и душевные. Они совершают подвиги и терпят неудачи, любят и мечтают. Остросюжетные произведения эти полны лирических раздумий о подлинном человеческом счастье, о радости, которую приносит творческий труд.
Илья Гордон — известный еврейский писатель. Советские читатели знают его романы «Ингул Бояр», «Три брата», повесть «Бурьян» и сборник «Повести и рассказы», вышедшие в переводе на русском языке в разные годы.
В новую книгу И. Гордона включены три повести и десять рассказов. Все они посвящены будням наших современников — строителей коммунизма, изображают новые отношения между людьми, сложившиеся в нашем обществе.
Герои книги — труженики земли, партизаны, фронтовики, люди разных судеб, талантливые и душевные. Они совершают подвиги и терпят неудачи, любят и мечтают. Остросюжетные произведения эти полны лирических раздумий о подлинном человеческом счастье, о радости, которую приносит творческий труд.
Повести
Мать генерала
Поезд чуть свет подошел к маленькой степной станции. Пробежав долгий многокилометровый путь, он здесь, на этой глухой станции, выбросил клубы белого пара, пронзительно-звонко загудел, всколыхнув предрассветный воздух, и остановился.
Дежурный по станции, невысокий, щупленький человечек в красной фуражке, с фонарем в руках, побежал по платформе вдоль поезда. У одного из вагонов он задержался: со ступенек, не спеша и озираясь по сторонам, спускался военный. Ромб, украшавший петлицы его гимнастерки, свидетельствовал о высоком воинском звании.
«Большой начальник, — с уважением подумал дежурный, — но почему его никто не встречает?»
Вначале их было двое…
Ранним утром Аншл Коцин отправился в райком на совещание. Как всегда в таких случаях, он был чисто выбрит, новый темно-коричневый костюм полувоенного покроя отлично сидел на его широкоплечей, статной фигуре и придавал ему солидный и вместе с тем молодцеватый вид. На груди Аншла красовались колодки военных и полученных за трудовые заслуги медалей. Для пущей важности он нацепил и значки разных выставок, в которых принимал участие. Новенький, только что купленный «газик» мчался как бешеный мимо сжатых полей, тянувшихся вдоль дороги, что вела в районный центр. Пусть люди полюбуются, каков председатель колхоза, известного по всей округе и даже за ее пределами! Недаром же Аншлу завидуют. Ну и пусть завидуют! Он вспомнил, как в прошлую поездку, когда его «газик» остановился во дворе райкома, какой-то дядька восхищенно покрутил головой и завистливо выдохнул:
— Вот воротила так воротила! Шутка ли, что вытворяет! Диву даешься, да и только!
На зеленую озимь, поднявшуюся на косогоре, который, начиная с Унтеркеновской балки, тянулся вдоль дороги, с хриплым карканьем опустилась хлопотливая стая ворон. Аншл высунулся из «газика» и, пытаясь спугнуть подбирающих семена птиц, заорал во весь голос:
Песня на заре
1
Павел проснулся, едва забрезжила заря. Спросонок не сразу сообразил, сон ли это, или он действительно наяву услышал песню. Кругом было тихо. За стеной, в соседней комнате, тикали ходики, в палисаднике шуршала листва деревьев. Прошло мгновение — и мелодия послышалась снова, на этот раз явственнее и звучнее.
«Кто это так задушевно поет?» — подумал Павел.
Он вскочил с постели, подошел к окну и вгляделся в предрассветный сумрак. На темном небе пробивались первые сизо-голубые просветы. На востоке, у самого горизонта, разливались фиолетово-красные лучи — всходило солнце. Где-то поблизости пропел петух. Через минуту ему откликнулся другой, за ним третий, и снова стало тихо — так тихо, как бывает только перед рассветом.
Павел отошел от окна и лег. И тут он снопа услышал песню. Переливчато-звонким голосом девушка выводила:
2
Еще прошлой весной командир части прислал письмо Прасковье Лукьяновне, в котором благодарил ее за хорошее воспитание сына. Она ответила командиру и просила отпустить Павла хоть на недельку в отпуск.
Уже зацвели вишни. Прасковья Лукьяновна ходила по саду, не думала, не гадала… открылась калитка, и на тебе — Павел! На одной руке шинель, в другой чемодан.
Не успела накрыть стол, как в дом вошла Зоя. Павел только умылся и надевал гимнастерку с двумя узкими желтыми нашивками на погонах. Зоя удивленно взглянула на него.
— Никто и не знает, что у вас, Прасковья Лукьяновна, гость… С приездом!
Павел продолжал держать поднятую руку с расческой. Неужели это Зоя, черноглазая дочка Мотри?
3
Проснувшись на другой день и позавтракав, Павел отправился на колхозный двор. Там он увидел председателя колхоза Акима Федоровича Касатенко, который осматривал инвентарь: стройными рядами стояли под навесом плуги, сеялки и жатки. Во всем ощущалась внимательная, заботливая рука хозяина. Аким Федорович стоял склонясь над одной из сеялок, озабоченно осматривая сошники. Попыхивая папиросой, он вытащил из кармана платок и тщательно протер очки. Водрузив их снова на нос, председатель, глядя поверх них, стал отмечать что-то в раскрытом блокноте.
Павел невольно улыбнулся: протирал-протирал очки Аким Федорович, а поди ты — через них и не смотрит. Вот чудак человек!
В эту минуту председатель заметил Павла и сделал шаг в его сторону.
— С приездом, Павел Прохорович. Насовсем к нам?
4
Гирш Гурко, парторг колхоза, в тридцатых годах по комсомольскому призыву отправился в Донбасс. Ему это было под стать — парень он был здоровенный, с воловьей шеей, чуть опущенной головой и добрыми голубыми глазами.
Гирш, старший сын Ицхока — Исаака Гурко — с десяти лет жил в Харькове, у бездетного брата Моисея, начальника цеха ХПЗ. Проработав в шахте более двух лет, Гирш поступил в машиностроительный техникум, окончил его и работал потом на военном заводе.
В начале войны помощником мастера он уже вместе с заводом выехал на Урал. Летом 1946 года навестил к Дубовке вдову брата, Мотрю, и маленькую племянницу Зою. Видя, как трудно живется Мотре, хотел взять Зою к себе (у него не было детей), но Матрена Григорьевна отказалась отпустить дочку.
Гирш ничего не сказал и вернулся на Урал, где навсегда остался эвакуированный туда завод. Здесь взял расчет и через полтора месяца приехал в Дубовку, купил осиротевший дом (хозяин его — учитель — погиб на войне, жена его и дети покинули Дубовку), сам перестроил его, настлал новые полы, пристроил веранду, вырыл артезианский колодец, развел сад. Все это он сделал постепенно, в течение двух лет. Приехал Гирш Исаакович с женой Еленой, работавшей на уральском заводе счетоводом склада готовой продукции.
Устроившись с жильем, Гирш уже глубокой осенью поехал в райком посоветоваться с секретарем о колхозных делах. Секретарь одобрил намерение коммуниста Гурко купить для колхоза два трактора. Гирш отправился в городищенскую МТС и по доверенности, выданной правлением колхоза, купил два старых трактора ХТЗ, списанных со счета. Затем привез из Харькова (друзья помогли) запасные части к ним.