Настоящий труд был уже раньше издан под названием:

Общество на следующий день после революции

; название это не отвечало в точности проводимой мною мысли и поэтому, расширив об'ем моего труда, я изменил его название на более соответствующее излагаемым в нем воззрениям.

Действительно, когда идет речь о революции, такой, как мы ее понимаем, нельзя говорить о завтрашнем дне. „Завтра” существует для политических революций, заканчивающихся в 3 дня, неделю, месяц или год, но социальная революция окончится только в тот день, когда власть бесследно исчезнет с земли, и тогда не понадобится больше вмешательство революции для обеспечения эволюции, и последняя будет совершаться свободно и беспрепятственно.

Пока настанет этот день, революция происходит ежеминутно, ежечасно, повсеместно...

Это беспрерывная борьба будущего с прошлым, движения с застоем, справедливости с неправдой.

Началом ея был первый независимый акт личной инициативы, и неизвестно, когда наступит ея конец...

Когда Дарвин обнародовал свою теорию „Эволюции”, все оффициальные ученые, видя в ней только ниспровержение догмата о сотворении мира Богом, ополчились против него. Ранее они точно также расправились с Ламарком, но с того времени мысль прогрессировала, умы были подготовлены, и идея „эволюции” устояла против их нападок и получило права гражданства в ученом мире.

В противовес к сказанному, в некоторых сферах усмотрено было в этой теории оправдание современного политического режима и осуждение революционных стремлений пролетариата, оправдание эксплуатации, тяготящей над ним, и „борьба за существование”, „половой подбор”, „эволюция” появились под столь разнообразными приправами, что английский ученый, наверно, не мог признать за воплощение своей идеи ту окрошку, которую ему преподнесли.

Ухватившись за теории продолжателя Ламарка, Гете и Дидро толпа жалких комментаторов вздумала применить теорию „борьбы за существование” к человеческому обществу, расширив ее до пределов, о каких, несомненно, никогда не мечтал сам автор.

„В виду тяжелых условий существования — говорят они — общество естественно разделилось на два класса: на обеспеченных и работников

[1]

. Земля не производит достаточно, чтобы обеспечить каждому удовлетворение его потребностей, отсюда проистекает борьба, а следовательно имеются победители и побежденные. Правда, побежденные обращаются победителями в рабов, но ведь это естественное последствие борьбы; зато борьба двигает прогресс человеческого рода, побуждая отдельных индивидуумов развивать свои умственные способности, чтобы не исчезнуть с лица земли”.

„В доисторические времена — продолжают они — победитель поедал побежденного; в настоящее время он заставляет его трудиться на пользу общества и приумножать богатства на пользу ему, следовательно, прогресс — несомненен; к сожалению, условия жизни так тяжелы, средства существования так ограничены, что нет возможности удовлетворить потребности всех; необходимо, чтобы одни согласились отказывать себе в удовлетворении; таков естественный закон. Удовлетворение потребностей в полном об'еме приходится на долю небольшого числа избранников, которые являются наиболее одаренными, наиболее способными уже потому, что они — победители”.

Как мы видели выше, не нужно далеко искать аргументов в пользу права на восстание, а достаточно воспользоваться теми, которыми оффициальные буржуазные ученые защищают привиллегии эксплуататоров. Нет ничего легче, как подкопать устои современного социального строя при помощи теорий, которыми буржуазия пытается их укрепить.

Но наши взгляды шире и понимание социальных отношений — яснее. Мы знаем, что даже среди роскоши человек не может быть счастливым, если вынужден защищать занятую им позицию от требований голодающих масс; что как бы несознателен ни был кто-либо из привиллегированных, он чувствует иногда угрызения совести при мысли, что его богатство — продукт нищеты сотен несчастных людей; знаем, что насилие не решает вопроса, и намерены доказать справедливость наших теорий посредством положительных и рациональных аргументов, а не путем неверного толкования естественных законов.

Поэтому мы не смотрим на человеческое общество, как на поле битвы, где победа достается тем, у кого большие аппетиты, а полагаем, что все усилия человека должны быть направлены единственно против природы, в которой он встретит не мало трудностей, препятствий, упрямого нежелания производить то, что ему нужно для жизни; не мало тайн, еще не раскрытых; и в борьбе с нею найдут себе достаточно применения его воинственные инстинкты. Борьба эта будет так продолжительна и упорна, что для успешного ведения её понадобятся соединенные усилия всего человечества и все количество труда, накопленное рядом поколений; зато она будет для человечества несравненно плодотворнее, чем все кровавые междуусобные войны.

Так много сил истрачено; столько жизней загублено в борьбе за существование и той бессмысленной борьбой, которая ведется в обществах и называется национальным антагонизмом! Сколько интеллектуальных дарований погибло, которые при других условиях работали бы производительно на пользу эволюции человечества!

Экономисты говорят, что каждый человек представляет из себя капитал, и вместе с тем ищут оправдания для порядка вещей, вследствие которого, — они вынуждены сознаться в этом — тысячи несчастных гибнут, прежде чем отдадут обществу половину, четверть и часто даже меньше того, что могли бы дать. Какая нелогичность!

В дальнейшем ходе этого труда я постараюсь развить намеченную мною выше аргументацию, но чтобы не отвлечься в сторону, я должен теперь вернуться к своему исследованию о революции, и здесь-то прежде всего приходится иметь дело с самым солидным возражением сторонников власти: социалистов и буржуазии; а именно, что для общества нецентрализованного, нерасполагающего постоянной армией, не имеющего во главе провиденциальных людей, которые бы думали и действовали за всех, для такого общества невозможно будет удержаться среди окружающих его народов, в случае, если таковые останутся при капиталистическом строе. При этом теоретики буржуазии советуют продолжать давать себя эксплуатировать в ожидании, что капиталисты станут менее алчными. Социалисты советуют нам избавиться от современных хозяев и вручить власть им, социалистам, и обещают сфабриковать для нас за свой страх и риск, весьма дешево стоющее благополучие, которое наши неуживчивые соседи не преминут уважать.

Нет ни малейшего сомнения в том, что буде революция локализируется в одной народности, то окружающие ее плутократические государства не замедлят об'явить ей войну, быть может, даже не соблюдая формальностей объявления войны, какие приняты между бонтонными противниками, которые обмениваются комплиментами в то время, как другие сражаются за них, и иногда доводят любезность до того, что продают друг другу смертоносные орудия, сработанные теми, кто должен испытать на себе же их действие.

Революция 89-го года, бывшая делом эмансипации одного только сословия, доказала, что дворянство, духовенство и монархия, господствовавшие во всей остальной Европе, обнаружили свою солидарность с дворянством, духовенством и монархией Франции, и мы знаем, какую сильную коалицию они создали против нарождающейся республики, и что не их была вина, если последняя не была уничтожена в самом начале своей жизни.

Плутократия столь же хищная, если не больше, поступила бы одинаково, если бы почувствовала, что ей грозит опасность. Не может быть сомнения, что смежные буржуазные государства не потерпят у себя под боком центра новых идей, которыми могли бы заразиться и их подданные. Мы знаем, на что способна буржуазия, когда грозит опасность ея материальным интересам. Она не замедлит огнем и мечем покарать дерзновенный народъ, осмелившийся не хотеть дольше кормить на свой счет своих эксплуататоров.

Зато революция 89-го года показала нам также, на что способен народ, защищающий свою свободу; люди становятся непобедимыми, когда они сражаются за свою независимость и имеют противниками лишь безидейных автоматов, а сознание, что борьба идет за свой семейный очаг, за свою свободу, стоит больше, чем многочисленные баталлионы солдат.

Из предыдущего мы знаем, что революция сопутствует эволюции. В действительности нет перерыва между вчерашним днем и сегодняшним, и завтрашний день есть продолжение кануна. Поэтому будущее общество не явится сразу совершенно готовым, а будет только тем, к чему подготовили предшествующие события. В виду этого мы не должны выжидать революции, чтобы жить согласно нашим идеалам, а должны стараться, по мере наших сил, согласовать свои действия с нашими воззрениями.

Мы считаем доказанным, что от реформ, даруемых сверху, буржуазией, нельзя ожидать освобождения рабочего класса. До тех пор, пока не будут бесследно уничтожены учреждения, задерживающие свободное развитие человечества, всякие реформы будут не что иное, как грубая приманка, рассчитанная на легковерность рабочих, или же какое-нибудь новое усовершенствование в пользу капитала, которое ему облегчит эксплуатацию рабочего класса.

Ниспровержение властей, уничтожение личной собственности и отмена денежных знаков одни только могут обеспечить освобождение рабочего класса, и было бы абсурдом ждать такового не только от буржуазного, но даже и от рабочего правительства.

Между тем, как ни обманчивы и призрачны реформы, есть люди, искренно верующие, что посредством них можно произвести улучшения в положении рабочих. Они уверены, что от парламента можно добиться таких реформ в социальном строе, которые дадут рабочим, если не богатство, то по крайней мере материальную обеспеченность. Игнорируя совершенно опыт прошлого и настоящего, они трудятся над тем, чтобы убедить выборщиков в целесообразности своих панацей и заставить их подавать голоса за тех кандидатов, которые обещают работать в духе проведения вышеупомянутых реформ.

Само собою разумеется, я говорю здесь только о людях убежденных, не делающих себе из политики профессию, и проповедующих только то, что они считают истиной.