Исповедь Макса Тиволи

Грир Эндрю Шон

«Хроника утраченного времени» в воспоминаниях Макса Тиволи, рожденного стариком и молодеющего с годами!

«Век-перевертыш» глазами человека-перевертыша.

Трагикомедия о любви и катастрофе.

История мифа, обмана и реальности…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

25 апреля 1930 года

Каждый из нас — чья-то любовь всей жизни.

Я решил записать это на случай, если меня разоблачат и я не смогу закончить рукопись; на случай, если ты так ужаснешься моей исповеди, что бросишь ее в огонь прежде, чем я расскажу о великой любви и убийстве. Я не стану винить тебя. Слишком многое мешает мне поведать людям свою историю. Придется объяснять про труп. Про женщину, в которую влюблялся три раза. Про друга, которого предал. И про мальчика, которого так долго искал. Поэтому я начну с конца и поведаю тебе, что каждый из нас — чья-то любовь всей жизни.

Сегодня прекрасный апрельский день. Вокруг все постоянно меняется; солнце то освещает детей и деревья, окрашивая тени в черный цвет, то снова прячется за облако. Трава переливается золотом, а через минуту она уже едва различима во мраке. Школьный двор в кружевах света выглядит воплощением красоты, однако я затаил дыхание не от восторга — просто я нахожусь среди людей. Меня никто не замечает. Девочки в накрахмаленных платьях секретничают в уголке, мальчики играют на бейсбольном поле или лазают по деревьям. Я поднял голову — аэропланы не перестают удивлять меня своим шумом и прямым, словно нарисованным по линейке, белым следом. Аэропланы… Вовсе не такое небо я когда-то видел.

Я сижу в песочнице, мне почти шестьдесят лет. Песок затвердел от холодного воздуха, и дети помладше уже не могут в нем копаться; кроме того, дворик, то и дело освещаемый солнцем, очень привлекателен, и люди самозабвенно гоняются за своей тенью, предоставив меня самому себе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

30 мая 1930 года

Простите мне долгий перерыв, я наконец выздоровел и вновь очутился в школе.

Как унизительно зачитывать таблицу умножения хором с кучкой провинциальной ребятни — пятью двенадцать будет шестьдесят, — однако самое сложное следить за своим голосом и говорить как можно тише, чтобы учительница (моя одногодка) не заметила странного мальчика, который пишет в углу свою исповедь. Я не единственный прятался таким способом. Некоторые бедные ученики, в картонной обуви и со вшивыми волосами, тоже сидели на последних партах и глазели в окно или на стену, откуда вниз взирали семеро изображенных на камне президентов, причем у каждого из них была своя особенная прическа. Призраки классной комнаты, мы пытались слиться со стенами.

— Как называется столица Китая? — громко спросила одного из нас учительница.

Мы вздрогнули, помедлили и уверенно заявили: