Меня зовут Сергей Шилов — это моё настоящее имя, именно его я получил при рождении. Сегодня я ношу другое…, собственно, я сменил немало имён. Изрядно меня помотало по галактическим дорожкам и их многочисленным закоулкам. Порой и работёнка подворачивалась такая, где имя можно использовать только один раз — засветишь его вновь, и найдут, отомстят или спросят о вещах, которые давно уничтожены, либо сданы Гадам…, в смысле бойцам ГДК — галактический десант «Кондор». Гады — их в народе так прозвали…, что-то вроде полиции специального назначения или секретной службы. Только не секретные они теперь совсем, сегодня Гадов знают по всему Млечному пути, а кое-где ещё и помнят…, вот, где помнят им по одиночке лучше не мелькать. ГД «Кондор», не шибко изменился за сотни лет своего существования, они по-прежнему работают абсолютно с любыми миссиями, на какие пошлёт их Департамент обороны. Работают жёстко, безжалостно, но эффективно. Впрочем, я не стану рассказывать вам о том, что творится сейчас со мной, с моим друзья, вообще в Звёздной: о ней, вероятно, итак немало дойдёт до потомков. Я расскажу о том прошлом, которое давно и благополучно забыто Федерацией. Лишь частично оставшись на страницах исторических учебников. Только в них, в учебниках этих, обо мне, моих друзьях, о нашей роли в истории, почти ничего нет. Да и с самой историей не всё в порядке. Страницы прошлого пишет политика и чем дальше в глубину веков, тем сильнее она отличается от действительности. Не удивительно, ведь по всей галактике давным-давно не осталось никого, кто жил в те далёкие дни. Некому обоснованно возразить тому, что написано в учебниках. Кроме нас и некоторых наших друзей.

Мы были свидетелями прошлого, мы жили тогда.

Сегодня я известен, уважаем, безобразно богат и бессмертен. В том плане, что не могу постареть. Убить меня можно, вполне. У некоторых даже почти получалось. Так что, я, пожалуй, ещё и везучий.

Жаль, что делаю эти записи, веду дневник своего прошлого, давно канувшего в лету, только я. Один. Все мои друзья рассеяны по вселенной, у каждого свои дела, свои занятия…, очень жаль. А ведь когда-то мы были неразлучны. Везде и всегда держались друг друга, а сейчас…, даже нашей корпорацией, силой задуманной как общий рычаг для наших опять же общих решений, сегодня в основном, управляют фантомы. Мир стал слишком большим и поглотил нас.

Мы поддерживаем связь. Раз в год собираемся на какой-нибудь удалённой планетке, вспоминаем общее прошлое, веселимся и эти встречи — словно прыжок во времени. Мне часто кажется, там, на этих встречах, что вот, сейчас я повернусь, а вместо бескрайнего поля зелёно-чёрной травы и двух солнц, увижу луга, лесопосадки и наш старый дом на окраине города. Мне кажется, что я вот-вот проснусь и расскажу своим друзьям о своём странном сне, где мы мотаемся по галактике, по растеряв друг друга…, и Андрей покрутит пальцем у виска, а Артур предложит за это дело выпить. Ему, в общем-то, всё равно — он с одинаковым восторгом может предложить выпить за День Рождения и за падение листочка с бутона цветка, который растёт в Гонолулу…

В тот солнечный летний денёк я решил погулять по городскому парку, где не бывал с 2055-ого года. Когда-то я искренне любил это место и вот сейчас меня захлестнул порыв ностальгии. Наш городской парк всегда был необычайно красивым местом…, наверное, любой горожанин любого города точно так же сказал бы про зелёную зону своего города, но мне, почему-то, всегда казалось, что именно в моём родном городе, самый лучший самый красивый парк. В трудные минуты молодости я частенько приходил сюда. Подышать свежим воздухом, посмотреть на счастливые парочки, улыбающихся людей, послушать шум листвы…, и в детстве я делал точно так же. Было ли мне тоскливо или одиноко — здесь этот негатив всегда пропадал. Будто сами деревья вытягивали тоску из души, как тянут они воду из земли. Кто-то в городской администрации очень грамотно умел планировать расположение таких вот зелёных зон. Он или она, скорее всего, ушёл на пенсию ещё до моего рождения, ведь, насколько я знаю, парк обустроили ещё в «дикие времена» (вообще, 90-е прошлого века, время становления «демократической России», а в народе вот более прижилось словосочетание, намекающее на внутреннюю суть тех дней). Творение этого неизвестного чиновника до сих пор радовало людей, а кому-то и помогало справиться с душевными травмами. Чудесное место и человек его построивший был настоящим мастером своего дела. Всё-таки благоустройство городских улиц вещь тоже не простая. Просто посадить деревья любой дурак может, а так что бы пришёл потому человек, глянул на это всё и не захотел бы отсюда уходить, потому что душа поёт, сердце трепетно сжимается — тут далеко не каждый справится, тут мастер нужен.

Парк не был особо большим, но стоило войти в него, и ты терял ощущение пространства. Словно в настоящей зелёной стране оказался. Казалось, сколько не иди, а впереди так и будут тесниться деревья, и так же они будут тихо шуршать листвой своих пышных, даже величественных крон. Узкие асфальтированные дорожки, пронизывающие всю территорию парка, только усиливали это впечатление. Кое-где здесь имелись ажурные скамеечки — их, наверное, специально для влюблённых ставили. По крайней мере, влюблённые парочки их очень уважали. Я хорошо их запомнил. Всегда блистающие свежей краской, летом увитые цветущими лозами толи винограда, толи ещё какого-то растения (вьюн от винограда я отличаю, но редко и иногда путаю с плющом). А ещё в нашем парке имелось маленькое чудо. Посредине парка, там, куда выводили все дорожки, размещался маленький овальный пруд. Летом и часть осени, там всегда плавали самые настоящие лебеди. Белые как снег, гордые, величавые птицы. Когда был поменьше, я очень любил смотреть на этот пруд, на плавающих по его зеркальной поверхности, удивительных белых птиц. Всё-таки не зря лебедь, в далеком прошлом, был символом моего народа. Русского народа. Очень красивая птица. Даже загадочная. Глядя на них, всегда так хорошо думалось…, ну, пока не стал старше. Там я, увы, поддавшись порокам общества, к лебедям приходил всё чаще с пивом, так что думалось уже не так хорошо как в детстве…, когда-то давно, этот парк был тихой гаванью, обителью покоя посреди повседневной суеты и городского шума. Так было раньше.

За 14 лет моего отсутствия, парк изменился. И далеко не в лучшую сторону. Похоже, городские власти совсем перестали приглядывать за тихой гаванью нашего городка. Ныне в дневное и вечернее время парк заполняли подвыпившие компании, бомжы, алкаши и бродячие псы. Рано утром парк пустовал. В это время он напоминал кладбище надежд, причём любых. На дорожках валялись битые, иногда целые бутылки, пивные банки, окурки, обрывки газет и другой подобный мусор. Когда-то к парку было приписано сразу два дворника…, наверное, у города кончились деньги. Или совесть.

За деревьями больше никто не ухаживал, и маленький лес рос, как ему на душу ляжет. Аккуратные лесопосадки обратились дремучей чащобой. Аллеи, прикрытые пышными кронами, сквозь узкие просветы в которых, падали тоненькие золотистые лучики солнечного света, сейчас походили на тоннели лабиринтов древних греческих легенд о минотавре. Сквозь пышный свод листвы, свет больше не проникал. Живой тоннель из листьев, слабо трепещущих в темноте…, как же тут, наверное, бывало жутко по ночам. Впрочем, тут действительно по ночам было чрезвычайно жутко и вообще, мелькать не стоило. Кроме внешнего вида в парке многое изменилось. СМИ не умолкали о том, что творится здесь по ночам. Полиция, наверное, ненавидела парк — вечный источник всё новых и новых безнадёжных дел. Убийства, грабежи, изнасилования, всё это теперь наполняло место, где я отдыхал душой в детстве, юношестве. Конечно, наш тихий парк и раньше становился объектом пристального внимания полиции — место тихое, для преступника любого толка, такое место практически приглашение зайти на огонёк. Но раньше такие события в парке были громадной редкостью, нонсенсом и мгновенно становились поводами для разнообразных слухов и сплетен. А теперь…, за последние 3 года, в парке оставили кровавый след сразу два маньяка. Молодёжные разборки с поножовщиной стали обыденностью. Да что там щеглы, бешенные от своей гормональной нестабильности (у подростков такое бывает — гормоны брызжут, кровь кипит), парк стал неофициальном местом стрелок серьёзных криминальных авторитетов города. А их разборки порой кончались и стрельбой. Ложь или нет, но пока я был в городе, дошла до меня сплетня, что очередная такая разборка кончилась тремя трупами разрезанными надвое лучом лазера. Официально ничего такого не было, просто постреляли бандиты друг в друга из привычного огнестрела, да и город наш — провинция поселкового типа, но кто его знает…, я ведь не понаслышке знал, что ручное лазерное оружие уже существует и даже кое-где активно применяется. Как долго власти разных стран и объединений на вроде ООН смогут скрывать факт существования таких видов оружия? Мой мир менялся, но тогда я этого не слишком-то и замечал. Да, собственно и плевать мне было.

Несмотря на то, что я знал о печальной судьбе главной зелёной зоны города, я всё же решил посетить парк. Душа жаждала вновь услышать шум листвы, лицезреть величественных лебедей, спокойно и важно, плавающих в пруду. А маньяки, молодёжь полоумная и одуревшие от своей безнаказанности бандиты — плевать мне было на них. В их же интересах, было не отсвечивать в моём присутствии. Офицер «Кондора», доживший до окончания контракта, да ещё и уволенный в запас с повышением в звании и пачкой наград…, эх…, вот не кстати вспомнилось…

Так, у почтового ящика, в полуобморочном состоянии, я и вскрыл все три письма от своего покойного друга. Быстро просмотрев их содержимое, убедившись, что они действительно от Климова, я поспешил в дом. Прежде чем просмотреть эту странную почту более подробно, я налил себе чаю, крепкого. Лучше такого чая мозги прочищает только чифир.

Шок пропал, вкусовые ощущения тоже, к голове прилила кровь, мысли прояснились. Шальная идея, что, возможно, Влад жив и смерть инсценировал, исчезла, как и десяток не менее бредовых. Прежде чем я устроился за столом в одной из комнат дома и выложил содержимое конверта на его поверхность, разум дал простые и чёткие ответы на мои вопросы. Влад по-прежнему был мёртв, никаких чудес необыкновенных в случившемся так же не было. Просто эти письма были отправлены задолго до его смерти. Скорее всего, мой довольно таки старый друг, живущий на полную катушку, отлично понимал, что это не идёт ему на пользу и предполагал, что рано или поздно, такая жизнь его доконает. Но зачем он отправил эти письма? Ответ я мог найти только в них. И я его нашёл, да такой, что и не поверил сразу. В этом ответе, кстати, крылся и ещё один — почему профессор вёл такую странную жизнь, в последние свои годы.

Первое письмо содержало полный текст завещания моего друга. В тексте указывались адреса и телефоны юридической фирмы, в которой лежал оригинал. Из текста этой бумаги следовало, что я являюсь единственным владельцем всего имущества Влада. Его было не так уж и много: дом, машина, средства с банковского счёта (не помню, сколько точно там было, но цифра весьма незначительная — профессор не был богат), а так же какая-то личная физико-химическая лаборатория. Во втором письме лежали копии документов на указанное имущество. Третье было написано самим Климовым, подписано им же и датировано тремя месяцами назад.

Это письмо я не мог прочитать довольно долго. Бродил по дому, дозаправляясь чаем, курил…, но письмо прочитать отчего-то не мог. В какой-то момент, от души ругнувшись слегка неприличным словом, я заварил новую порцию чая и залпом выпил, на этот раз почти чистый чифир. Признаюсь, мне стало гораздо хуже, чем вчера, в момент проявления последствий ожесточённых и многодневных алкогольных атак на мой желудок. Кажется, я даже на пару минут потерял сознание. Почему не знаю, может от нервов, а может ослабленный пьянкой организм не сумел пережить контрольный выстрел в желудок снарядом типа «чифир, особо жёсткий». К вечеру отпустило, и я смог прочесть письмо друга. Мутить перестало, но чувства как-то атрофировались, так что читал я почти без эмоций, хотя и ощущал лёгкую щемящую тоску.

Я не смогу вспомнить точного текста того письма, но по большей части я помню всё что там было написано. Вот что там было:

Солдат лежал внутри капсулы, прикрыв глаза, улыбаясь одними уголками губ. Казалось, он погрузился в приятные воспоминания. Ничто не тревожило его сейчас, ничто не терзало его душу…, он молчал довольно долго, но вот, встрепенувшись, глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ.

Честно говоря, я не ожидал от профессора такого фокуса. Стоило бы — Влад всегда мыслил нестандартно, но я всё равно не ожидал. Потайной лифт, вместо лестницы. Его подвал, в сущности, являлся подземельем, в которое пешком по лестнице не спустишься. Я мог сутками резать и громить пол в его доме, вырвать фундамент и пригнать экскаватор, но так и не смог бы обнаружить подвала. В тот момент я только предположил это, но, после, спустившись на этом лифте вниз, убедился в верности своих предположений — лаборатория находилась глубоко под землёй. Но это ладно, оно как бы понятно, от посторонних глаз такие вещи обычно прячут. А вот потайная дверь, открываемая сильным пинком…, я вошёл внутрь и сбоку, там, где у всех приличных лифтов находится щиток с кнопками, увидел маленький, слабо мерцавший экран. На нём зелёным светом сияла надпись: голос опознан, голосовой пароль «Бл…ь!», принят, система деблокирована.

Кнопку спуска я нажал, пребывая в прострации. Система безопасности аля модерн блин…

Лифт спускался плавно, с тихим шелестом и не менее минуты. Меня слегка подталкивало некоей незримой силой вверх, не достаточно, что бы остаться стоять на ногах, расслабив мышцы, но ощутимо для тела — скорость спуска была довольно высокой. Пол разбирать действительно не имело смысла. Очень скоро лифт дёрнулся и замер, створки плавно разошлись в стороны и моим глазам, предстала картина подвала, в котором профессор работал последние годы, создавая нечто неизвестное. Впрочем, уже известное, для меня. Просто поверить в существование такой машины я тогда не мог. Да и кто бы поверил? Кино кином, а мир-то вот он: из камня, крови и дерьма, — как любил выражаться Лекс.

— Мааать твою… — Широко открыв глаза, произнёс я, когда в подвале одна за другой начали зажигаться потолочные лампы.

Когда сознание вернулось, я обнаружил, что нос жутко чешется. Настолько, что даже боль в затылке кажется чем-то далёким, не существенным. Я его почесал. Чесаться стали пальцы…, но как-то странно. Открыв глаза, я посмотрел на свою ладонь. На меня, крепко ухватившись шершавыми лапками за указательный палец, в ответ посмотрел маленький крылатый ящер. Я ящерке улыбнулся — глюк-то мой, родной, отчего бы и не улыбнуться…

Не знаю, как у меня лицо в тот момент смотрелось, но улыбка думаю, была на редкость дебильной. Ящерка мигнула фасетчатыми глазами и наклонила стреловидную головку. Лапками шевельнула, и шершавые чешуйки прошлись по коже — пальцы снова принялись зудеть. Ящерка запустила в них когти и, склонив головку пониже, запустила в кончик моего носа стреловидным красным языком…, язык был влажным. Понимание происходящего наполнило мои лёгкие воздухом, необходимым для истошного вопля, который я немедленно издал. «Птичка» не очень расстроилась — видать, слух слабоват, я там не знаю, может и ещё чего…, живность живо заинтересовалась содержимым того места, из которого ей в морду летел дикий вопль, вперемешку со слюнями. Не теряя времени, «птичка» сунула голову в мой рот и зачем-то фыркая, стала нюхать язык. Воплем я подавился, рот закрыл, едва не откусив дракончику голову. Вскочил на ноги, яростно тряся рукой в попытке сбросить с неё неизвестно откуда взявшуюся ящерицу не совсем ясной биологической принадлежности. Ящерка, отчаянно цепляясь за мои пальцы начала верещать, видимо, выражая недовольство моим нервным поведением. Мне как-то по барабану оно было, я снова начал выть от ужаса — вокруг моей головы, с радостным клекотом, стали носиться друг за другом ещё две ящерки, коричнево-зелёной окраски. Кое-как стряхнув живность с пальцев, я рванул со всех ног, в первом попавшемся направлении. И снова на моём пути попался кабель. Запнувшись, я полетел щучкой, строго вперёд. Инстинктивно закрыв лицо руками, и напрягшись всем телом, я со всего маху врезался в поверхность. Тут мне совсем поплохело. Глаз я не открывал, лицо зажимал обеими руками и не шевелился. Тихо трясся и потел, пытаясь понять какого хрена бетонный пол, ноне такой неровный, мягкий и покрыт безобразно неухоженной травкой. Ещё меня очень волновали два важных обстоятельства: голову стало напекать от обильно падающего, надо полагать с небес, солнечного света. Как в подвал проникло солнце, мой разум понимать решительно отказывался. Вторым немало важным обстоятельством был сам воздух. В подвале пахло затхлостью, химическими реактивами (хоть я их и не увидел там, но запах стоял совершенно определённый — химия) и тому подобным, а тут вдруг всё задышало ароматами цветов и вольного ветра открытых лугов. Так что, я долго не мог открыть глаз. Разум говорил, что я брежу, органы чувств решительно утверждали — нифига подобного! На лицо внутренний душевный конфликт. Я тогда, лёжа носом в травке, даже решил, что как только отпустит и вокруг снова будет затхлый подвал, возьму и схожу к психиатру. Вдруг, это со мной надолго? Надо лечиться, а то ведь приедет однажды в гости Лекс со Славиком и вытрясут из меня душу. Шоб лишнего никому не наболтал из-за своего сумасшествия…

Но ничего не происходило. Подвал не возвращался, солнце припекало всё сильнее, слабый ветерок ласково ворошил мои волосы, а вокруг всё благоухало цветочными ароматами. Пришлось признать, что я не сплю, нет у меня бреда, и я не подключён к виртуальному симулятору.

Надо было что-то делать. Для начала хотя бы осмотреться.

Очень медленно я встал на ноги. Солнце коснулось своим теплом моего лица, ладоней, шеи…, слабый ветер приятно обдумал разгорячённую голову…, ещё никогда мне не было так страшно просто открыть глаза. Но вечно так продолжаться не могло, и осмотреться всё равно надо было. Что я и сделал. Ноги тут же подкосились, и я мягко осел в траву.