Александр Дюмон, тихо выругавшись, продолжал наносить краски на холст, держа кисть левой рукой.

Он увидел, что погода сильно портится, но хотел запечатлеть неистовство волн, с грохотом обрушивающихся на скалы, прежде чем начнется шторм.

Александр окунул кисть в серую с голубым отливом краску на палитре и продолжил работу. Когда в горах, позади него, отдались гулким эхом первые раскаты грома, взгляд его черных глаз все так же быстро передвигался с холста на море и опять на холст. Ветер сорвал ленту, которой были перехвачены длинные темные волосы Александра, но он, нетерпеливым взмахом руки отбросив непокорные кудри назад, продолжал писать. Такие сильные бури были редкостью в это время года на побережье Прованса. И если ему посчастливилось это увидеть, то он во что бы то ни стало перенесет всю ярость этого шторма на полотно.

Александр рисовал с каким-то неистовством, целиком поглощенный видом, открывавшимся ему. Все эти последние дни его сжигало страстное желание писать. С неистощимой энергией он лазил по горам, бродил по берегу моря, обходил все окрестные леса, разыскивая вид, который отвечал бы состоянию его души и, наконец-то, помог освободиться от той боли, что сидела в его сознании. Александр не знал, как это будет выглядеть, но был уверен, что узнает, едва только увидит. До сегодняшнего дня все оставляло его равнодушным. И вдруг, ощутив пронзительность резкого морского бриза, услышав, как по-особенному зашумело море, и почувствовав приближение шторма, он понял, что именно искал все это время.

Нахмурив брови, Александр посмотрел на холст. Что-то не так было с утесом, который уж слишком выдавался вперед, навстречу пенным волнам. Угол наклона был не тот. Художник принялся наносить мазки черного цвета, слегка затеняя рисунок и тем самым постепенно меняя сам вид.

Открыв глаза, Тесс обнаружила, что находится в незнакомой комнате. Она быстро заморгала глазами, привыкая к яркому солнечному свету, заливавшему комнату. Болела голова, и она чувствовала себя усталой и разбитой. Тесс положила руки на свой высокий живот, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке, и медленно обвела взглядом комнату. Где она?

Она разглядывала незнакомую мебель, белые стены, и, наконец, взгляд ее упал на окно, слева от нее. Там, боком к ней, стоял какой-то мужчина и смотрел в окно. Он что-то рисовал в альбоме, который покоился на сгибе его правой руки. Белая полотняная рубашка его была порвана и испачкана краской, а его темные брюки были заправлены в черные ботинки, которые давно уже, наверное, не знали щетки. Густые, черные, как смоль, волосы мужчины были, вопреки моде, длинными и стянутыми сзади в хвост.

Испугавшись при виде незнакомца, Тесс села в постели и задохнулась от резкой боли в голове.

Мужчина обернулся. Тесс поняла, что на ней была лишь ночная рубашка. Мужская ночная рубашка. Не помня, чтобы она переодевалась, Тесс почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Она быстро натянула простыни до самой шеи, размышляя о том, что же могло случиться с одеждой. Незнакомец же, казалось, не замечал ее смущения. Увидев, что она проснулась и наблюдает за ним, он просто приподнял свою черную бровь и сказал:

— Bonjour, мадемуазель.