То, что человек не похож ни на одно другое животное, — очевидный факт. Не менее очевидно и то, что мы с вами — до мельчайших деталей анатомии, до последней молекулы, — принадлежим к огромному типу млекопитающих. Это противоречие — самая удивительная особенность Homo sapiens. Мы все знаем о нем, но все же не вполне понимаем, как так получилось и что это значит для нас.

С одной стороны, между человеком и всеми остальными видами млекопитающих лежит пропасть, кажущаяся бескрайней — она проявляется в самом факте существования в человеческом языке такого понятия, как «животные». Выходит, мы считаем, что шимпанзе объединяет ряд принципиальных общих черт с многоножками и двустворчатыми моллюсками (но не с нами), а мы, люди, обладаем особенностями, свойственными лишь нам одним. Вот некоторые наши уникальные качества. Мы, например, умеем разговаривать, писать и собирать сложные механизмы. Мы обеспечиваем наше существование не голыми руками, а при помощи особых орудий. Большинство из нас носит одежду и увлекается искусством; многие придерживаются какой-нибудь религии Мы распространены по всей Земле, управляем значительной частью ее энергетических и производственных ресурсов и постепенно осваиваем океанские глубины и открытый космос. Так же нас отличают от животных иные, менее лицеприятные особенности: геноцид, любовь к пыткам, пристрастие к наркотическим веществам и уничтожение тысяч других видов. Некоторые виды животных могут обладать одной-двумя из этих особенностей (например, используют орудия труда), но мы в этом отношении оставили животный мир далеко позади.

Итак, из практических и юридических соображений люди животными не считаются. Неудивительно, что когда в 1859 году Дарвин выдвинул гипотезу, что мы произошли от обезьян, многие поначалу сочли его теорию абсурдной и продолжали настаивать, что человек создан Богом «отдельно» от животных. Многие, в том числе четверть выпускников американских колледжей, придерживаются этого мнения и сегодня.

Однако, с другой стороны, совершенно очевидно, что мы все-таки животные — у нас те же части тела, что и у животных, тоже есть гены, мы так же состоим из молекул. Понятно, и к какому именно классу животных мы относимся. Наше внешнее сходство с шимпанзе настолько велико, что его признавали даже анатомы XVIII века, верившие в наше божественное происхождение. Представьте: берем обыкновенных людей, снимаем с них одежду, отнимаем у них все прочие вещи, лишаем дара речи, оставив взамен лишь нечленораздельное ворчание, и абсолютно не меняем при этом анатомию. Затем помещаем их в клетку в зоопарке рядом с клетками шимпанзе. И вот в зоопарк приходим мы — одетые и говорящие. Кого мы увидим в клетке? Того, кем люди, собственно, и являются, — прямоходящих шимпанзе с небольшим количеством шерсти. Инопланетный зоолог непременно причислил бы людей к третьему виду рода шимпанзе — то есть, мы попали бы в компанию к карликовому шимпанзе Заира и шимпанзе обыкновенному, обитающему в остальной тропической части Африки.

Молекулярно-генетические исследования последних пяти лет показали, что наш генетический код на 98 процентов совпадает с геномом остальных двух видов шимпанзе. Генетическая дистанция между нами и шимпанзе еще меньше, чем такими близкими между собой видами птиц, как красноглазый и белоглазый вире-оны. То есть, большая часть нашего давнишнего биологического «багажа» до сих пор с нами. Со времен Дарвина были обнаружены окаменевшие кости сотен существ, стоявших на различных промежуточных ступенях между человекообразными обезьянами и современным человеком, и ни один мыслящий человек не может отрицать эти неопровержимые доказательства. То, что казалось абсурдом — происхождение человека от обезьяны, — действительно имело место.

Сведения о том, когда, почему и каким образом мы перестали быть рядовыми представителями млекопитающих, можно почерпнуть из источников трех разных типов. В первой части книги мы рассмотрим традиционные, археологические свидетельства нашего «чудесного превращения» — ископаемые кости и сохранившиеся орудия труда, а также новейшие свидетельства, полученные при помощи молекулярно-биологических методов.

Прежде всего, надо выяснить, насколько велики генетические отличия нашего генома от генома шимпанзе. То есть, отличаются ли наши геномы на 10, на 50, или на все 99 процентов. Детального, пристального визуального сравнения или перечисления признаков, видных невооруженным глазом, недостаточно; некоторые генетические изменения никак не отразились на внешнем облике, а внешние признаки других генетических изменений носят общий характер. Например, визуальные различия между такими породами собак, как немецкий дог и пекинес, гораздо ярче, чем между шимпанзе и человеком. И тем не менее все породы собак могут свободно скрещиваться между собой — при физической возможности — и давать плодовитое потомство, поскольку принадлежат к одному виду. Несведущий наблюдатель, взглянув на немецкого дога и пекинеса, может решить, что они отстоят друг от друга в генетическом плане значительно сильнее, нежели мы с шимпанзе. Такие яркие, видимые невооружейным глазом различия пород собак как размеры пропорции тела или цвет шерсти, определяются относительно малым числом генов, с точки зрения репродуктивной биологии имеющих мизерное значение.

Как же тогда измерить генетическое расстояние между человеком и шимпанзе? Ответ на этот вопрос был найден лишь в последние пять лет, и нашли его молекулярные биологи. Этот ответ не просто поражает воображение, но и может несколько изменить этическую сторону наших взаимоотношений с шимпанзе Мы увидим, что хотя отличия нашего генома от генома шимпанзе и вешки по сравнению с различиями между разными человеческими народами или породами собак, они малы по сравнению с различиями между другими известными нам близкими видами. Получается, что незначительные изменения генетического кода шимпанзе, приведшие к появлению нашего вида, чрезвычайно сильно проявились в поведении его представителей. Также удалось построить график зависимости генетического расстояния от времени и таким образом приблизительно установить момент, когда человек и шимпанзе «произошли» от общего предка. Оказалось, что это случилось приблизительно семь миллионов лет назад (плюс-минус пара миллионов лет).

Хотя с помощью молекулярной биологии удалось получить общую информацию о генетическом расстоянии и о времени, прошедшем с момента изменений в геноме, открытыми остаются другие вопросы: чем именно мы отличаемся от шимпанзе и когда появились эти особые отличия? И здесь мы обращаемся к изучению костей и орудий труда, оставшихся от существ, стоящих на различных ступенях эволюции между нашими обезьяноподобными предками и современными людьми. Изменения в строении скелета — традиционный предмет исследования физической антропологии. Особенно важными изменениями стали увеличение объема черепной коробки, изменения скелета, связанные с прямохождением, а также уменьшение толщины костей черепа, размера зубов и челюстных мышц.

Большой мозг, несомненно, способствовал развитию человеческой речи и изобретательности. И логично было бы ожидать, что в палеонтологической летописи будет прослеживаться четкая зависимость между увеличением размеров мозга и усложнением орудий труда; однако никакой четкой зависимости мы не видим! Это — самая большая неожиданность и самая большая загадка человеческой эволюции. На протяжении сотен тысяч лет после того, как основной этап увеличения человеческого мозга уже завершился, каменные орудия труда оставались очень грубым. У неандертальцев, живших каких-то 40 тысяч лет назад, мозг был даже больше, чем у современного человека, однако в их орудиях труда мы не наблюдаем ни новшеств, ни художественных украшений. Неандертальцы все еще оставались рядовыми представителями типа млекопитающих. И даже через десятки тысяч лет с момента появления людей с практически современным строением скелета человеческие орудия труда были столь же убогими, как и у неандертальцев.