Женщина сидела неподвижно спиной к окну. Рука свисала вниз. Бледное с серым оттенком лицо казалось застывшим. Она была одета в зеленые брюки и блузку, на плечи небрежно накинут пиджак. На ее широкоскулом лице выделялись сине-зеленые глаза, до сих пор не выцветшие, хотя радужку теснила молочно-белая кайма. За окном ветер покачивал веточку березы. Женщина вдруг провела языком по зубам, потом приоткрыла рот и пристально посмотрела на своего посетителя.

— Я целый день ждала, — сказала она. — Вот уж в самом деле, давным-давно пора было появиться кому-нибудь из полиции.

Она поднялась и мелкими шажками в босоножках на высоких каблуках проковыляла проверить, плотно ли прикрыта дверь, вернулась назад и села на другой стул — тот, что стоял возле письменного стола. Иногда ей еще удавалось двигаться энергично; она убрала со лба крутой химический завиток хорошо знакомым посетителю движением.

— Я просила вас прийти вот по какой причине… — Она замолчала, снова пересекла комнату, открыла дверь и выглянула в коридор. — Я не доверяю здесь никому, — заявила она и с силой захлопнула дверь, видимо подчеркивая важность сказанного. Вернувшись на стул, она расправила брюки на коленях. — Я целый день ждала, — повторила она, на этот раз с отчаянием в голосе. — У меня есть важная информация. Полиция должна наконец сделать что-нибудь!

Посетитель, мужчина лет сорока с небольшим, в сшитом на заказ костюме и жемчужно-серой рубашке с расстегнутым воротничком, выглядел элегантно.

Устроившись на заднем сиденье такси, он позвонил Бии еще раз. Она снова не ответила, и он отправил ей сообщение о том, что задерживается. Был понедельник, значит, урок игры на скрипке и футбольная тренировка. Бия собиралась вечером пойти куда-то, но должна была до этого успеть отвезти дочь на урок музыки. Забрать ее оттуда было уже его заботой.

Когда такси сворачивало на набережную Акер-Брюгге, колокол на пристани уже зазвонил. В карточнице для кредиток у него завалялось несколько купюр, и он расплатился наличными: времени дожидаться квитанции у него не было, он успел подняться на борт, когда уже начали опускать шлагбаум. Раньше половины седьмого домой ему не попасть, так что Тому самому придется добираться на тренировку, если он вообще на нее пойдет. Акселю стало стыдно, и он отправил сообщение и сыну тоже.

Многие пассажиры были ему знакомы, пожалуй большинство. Но сегодня он быстро прошагал через салон и вышел на палубу. Для конца сентября погода стояла очень теплая. Небо над фьордом заволокло тонкой палевой дымкой, сквозь которую изредка проглядывало солнце. В голове у него все еще звучал голос матери. Матери, назвавшей его Иудой, матери, которая думала, что он — Бреде, и была в гневе на него.

Вокруг факела мира на дальней оконечности набережной собралась группа мужчин в нарядных костюмах; один из них поднял руку, и Акселю Гленне, который стоял у бортика на корме, пока паром проплывал мимо набережной, показалось, что мужчина сунул руку прямо в пламя.

Анита Эльвестранн переключила канал. Фильм, который там показывали, она уже смотрела несколько раз, но ей хотелось еще разок увидеть финал. Нужно было подождать немного, так что она приглушила звук, потянулась за шоколадкой и отломила рядок. «Ну все, хватит», — решила она и завернула оставшуюся от плитки половинку в фольгу. Сунула в рот пару кусочков, стараясь жевать помедленнее, запила глотком красного вина. Она приподняла коробку: та была все еще довольно тяжелой, но не стоило больше пить сегодня вечером. Было начало двенадцатого. Не пройдет и девяти часов, как она сможет забрать Викторию. И тогда они вместе отправятся к зубному. Но если у нее изо рта будет попахивать вином, это ей может дорого обойтись.

В дверь постучали. Мириам, должно быть, больше к ней никто не стучался. Анита выбралась из кресла-реклайнера, выскочила в коридор. Там стояла Мириам и улыбалась, и ни от чьей другой улыбки на душе у Аниты не делалось так легко. Кроме улыбки Виктории, конечно же.

— Я увидела, у тебя свет горит, — извинилась Мириам, как будто за это стоило извиняться.

На ней была белая блузка с кружевным воротничком, джинсовый пиджак и короткая юбка.

Анита распахнула дверь пошире.

Первые часы дежурства прошли спокойно. Аксель Гленне принял нескольких пациентов, которым было необходимо обработать больное горло, зашил несколько порезов, вскрыл нарыв. После полуночи он поехал по вызовам. Уложил в больницу старика восьмидесяти двух лет с воспалением легких; пришлось поскандалить с молоденьким врачом в приемном покое больницы — у того еще и голос-то толком не сменился. В больницу же отправился трехлетний ребенок, лежавший в постельке обессиленный и ко всему равнодушный: у него была сыпь и высокая температура. Женщина, сидевшая под столом у себя на кухне и вопившая как резаная, отказывалась вылезти оттуда, если ей не дадут валиума, но успокоилась тотчас же, когда он пообещал сделать все так, как она просит.

В двадцать минут третьего Аксель сидел на заднем сиденье ехавшей по вызову машины «скорой помощи». Он выкинул из головы все мысли и пытался в общих чертах представить то, что его ожидает. Сведения, которые к ним поступили, были отрывочными: автомобиль сошел с дороги, вероятны тяжелые телесные повреждения, а то и хуже… Внезапно перед глазами возник образ матери: вот она поднимается со стула, выкрикивает обвинения ему в лицо, называя его Бреде. Он прикрыл глаза и услышал голос отца: «Бреде сам себя ставит вне общества. Но ты должен вырасти человеком, который отвечает за свои поступки, Аксель». Когда Бреде не хотелось учиться, он прогуливал. И воровал деньги из бумажника отца. Не только монетки по десять и пятьдесят эре, но и крупные купюры. Бреде поджигал траву на участке за домом, так что приходилось вызывать пожарных. Аксель поначалу тянулся было за ним, но по мере того, как забавы брата становились все более опасными, перестал принимать в них участие. Наказания доставались его брату-близнецу, на которого они совершенно не действовали. Сын участника Сопротивления, героя войны, позднее — члена Верховного суда, обладателя многих правительственных наград полковника Гленне позорил своего отца. Выравнять счет — вот в чем состояла задача Акселя. Продемонстрировать всему свету, что дело не в проблемах семьи. Вскоре Аксель обнаружил, что это вовсе не трудно. Как если бы невидимые руки направляли его вперед.

Не только его собственные родители, но также и родители друзей, и учителя, тренеры, позднее — научные руководители и экзаменаторы — все, казалось, разделяли это подспудное знание: Аксель Гленне многого добьется, его ждет успех. Даже за Бию ему не пришлось бороться. Он познакомился с ней на студенческой вечеринке. Она пришла туда со своим парнем, но разговорилась с Акселем на кухне. Теперь уж и не вспомнить, по какому поводу она хотела взять у него интервью для студенческой газеты. Когда он собрался уходить, она попросила его оставить ей адрес.

Автомобиль завис на краю крутого склона, удерживаясь на дорожном полотне задними колесами. Одна из фар еще горела. Аксель подумал было, что это хорошо, что машина стоит вот так: ведь, может статься, скорость была не слишком высока. Но когда «скорая» остановилась и осветила место аварии, он сразу же увидел, что крыша машины продавлена.

Паром ткнулся бортом о край набережной, и пассажиры, уже повстававшие со своих мест и толпившиеся на палубе, повалились друг на друга. Аксель от толчка проснулся и посмотрел на часы. Без малого половина восьмого. Он не стал вставать, пока очередь к выходу не рассосалась. Тогда он неуклюже поднялся на затекшие ноги, вышел на палубу и сошел на набережную. С утра ему удалось поспать едва ли час, ну, может, полтора. Стоило бы пройтись до работы пешком, но он чувствовал себя совершенно измотанным и взял такси. Закрыл глаза и моментально погрузился в дремоту. Перед глазами мелькали картины пережитого ночью. Машина, зацепившаяся задними колесами за дорожное полотно. Лежащая в канаве девушка — это же больше пятидесяти метров от машины! Звонок в дверь к ее родным. Вспыхнувший в коридоре свет. Заспанное лицо за приоткрывшейся дверью — отец Лизы. Аксель встречал его пару раз; он был инженером, вспомнил Аксель, занимался починкой судовых двигателей и часто уезжал в командировки. Но сейчас он был дома, стоял там и, прищурившись, вглядывался в темноту на крыльце и не знал еще, какому вестнику он отворил дверь своего дома.

Аксель приоткрыл глаза: они проезжали Дроннинг-парк. Женщина-водитель посмотрела на него в зеркальце. Под глазами у нее набрякли мешки; духи, которыми она пользовалась, отдавали плесенью.

— Трудное начало рабочего дня, — сказала она в пространство, не уточнив, имеет ли в виду свой собственный день или день своего пассажира.

Он буркнул что-то неразборчивое и снова закрыл глаза, чтобы пресечь дальнейшие попытки завязать разговор. Через девять часов рабочий день окончится. Он продержится. Своя практика у него уже двенадцать лет. Это как играть на пианино — иногда приходится импровизировать, но по большей части руки сами делали свое дело, как бы он ни устал. Несть числа было таким дням, когда ему приходилось работать после бессонной ночи. Он справлялся. Но этим утром дело было не просто в усталости. Это все лицо Лизы. Невредимое на первый взгляд: могло показаться, что она спит. Как лицо Марлен, когда он в темноте прокрадывался к ней, чтобы укрыть ее одеялом. А потом он посветил на него фонариком, увидел ее глаза… Отец, ссутулившись, сидел на диване и не поднимал глаз от стола, пока Аксель рассказывал, из-за чего он пришел. Вдруг он сорвался с места: «А Ингрид, мне что, разбудить ее?» — «Да, — подтвердил Аксель, — лучше разбудить». И сразу после этого вопль со второго этажа — он становился все громче, заполнил собой весь дом и все никак не смолкал. Ингрид Брудал, с которой Аксель был знаком по родительским собраниям и обсуждал школьные завтраки и празднование Дня независимости, сбежала по лестнице в пижаме. Она кричала не переставая, и в этот момент Аксель пожалел, что приехал к ним.

Такси резко затормозило, его тряхнуло и бросило вперед. Какой-то тип, чудом увернувшись из-под колес, затрусил дальше через дорогу. Водитель опустила стекло и смачно выругалась вслед мужчине. Добравшись до тротуара, тот обернулся и уставился на нее.

Инспектор полиции Ханс Магнус Викен взобрался на самую вершину взгорка. Он стоял там уже несколько минут. Отсюда ему видно было место преступления под скалой, залитое светом двух больших прожекторов, установленных техниками-криминалистами.

Там, внизу, он еще не побывал. Не потому, что боялся близко увидеть пострадавшую, но потому, что очень важно самое первое впечатление. Он поднял глаза и вгляделся в темноту между еловыми стволами. Само то место, где обнаружено тело, о многом может рассказать. Чаще всего бывает невозможно с первого раза выразить это словами, но такое впечатление может оказаться полезным позже; случается, что оно играет решающую роль. Сам для себя инспектор называл это ощущение интуицией, а коллегам говорил, что «нутром чует». Он был убежден в том, что эта способность воспринимать окружающее интуитивно отличает проницательного следователя от необычайно проницательного.

Викен оставался наверху еще несколько минут, затем осторожно спустился и кивнул двум молодым мужчинам в белых комбинезонах, которые как раз закончили первичный осмотр тела и теперь изучали поверхность земли под деревьями вокруг него.

Одного взгляда на погибшую было достаточно: старший инспектор был уверен, что перед ним тело пропавшей женщины. Она все еще была одета для прогулки по лесу, в куртку из гортекса и брюки из грубой ткани. Куртка была порвана на спине. Женщина лежала с прижатыми к животу ногами, застыв в позе эмбриона. Он нагнулся поближе, включил фонарик. С одной стороны вверх по шее и дальше по лицу тянулась широкая рваная рана. Похоже было на глубокие царапины — пять параллельных царапин. Когда он осторожно приподнял лоскут ткани на порванной куртке, стала видна такая же глубокая рваная полоса, идущая по диагонали через всю спину. Он посмотрел наверх, на верхушку кряжа, где только что стоял.

Если бы она упала оттуда на камни, валявшиеся здесь внизу, повреждения были бы более тяжкими. Но эти борозды — это было что-то другое. Похоже было, что это какое-то животное постаралось. С тех пор как женщина была объявлена в розыск, она лежала тут, должно быть открытая всем ветрам, и могла послужить легкой добычей для животных, питающихся падалью.

Викен был в прекрасном настроении, но старался не показывать этого — по очевидным причинам.

— Ты хочешь сказать, что это дело не по нашему ведомству? — изрекла младший инспектор полиции Нина Йенсен со своим изысканным бергенским произношением. — Что этим должна заниматься комиссия по охране диких животных?

Викен задержал взгляд на ее лице. До этого ему доводилось работать с ней не больше двух раз. Ей было слегка за тридцать. Без сомнения, большинство назвали бы ее красавицей, решил он. Конечно, у нее лицо и женственное, и симметричное, и все такое прочее. Может быть, не слишком интригующее, но тело у нее было определенно аппетитное, чего не мог скрыть светло-серый брючный костюм с коротким приталенным пиджачком. Ей стоило только избавиться от пяти-шести лишних килограммов, подытожил Викен. Но вообще-то, самое в ней приятное, что она была естественной, какая есть. Он не жаждал тесного контакта с какой-нибудь секс-бомбой, не на работе во всяком случае, из этого быстро бы выросла куча проблем.

Начальница сектора расследования насильственных преступлений, старший инспектор полиции Агнес Паянен в этом смысле никаких проблем в общении не создавала. Это была тощая орясина того же возраста, что и он сам, с кривым носом и узкими губами. Это ей адресовала свой вопрос Нина Йенсен. Теперь рот Паянен сжался еще плотнее. Викен давно уже уяснил, что это было признаком того, что начальница хочет выглядеть властной.

— Мы уже успели показать место преступления специалисту по диким животным, — сказала она. — Он подтверждает те выводы, к которым мы и сами уже пришли. — Она мимолетно улыбнулась Арве Нурбакку, который сидел за столом напротив нее. — А именно что повреждения на теле убитой женщины, Хильды Софии Паульсен, соответствуют тем, какие может нанести медведь.

До начала приема оставалось три четверти часа.

В это время, до прихода пациентов, Аксель Гленне успевал перелопатить массу дел — просмотреть почту, дописать направления к специалистам. Он включил компьютер. Ожидая, пока тот раскочегарится, еще разок пролистал «Афтенпостен». «Пропавшая женщина найдена мертвой» — было напечатано на первой полосе. «Трагическая случайность, — прочитал он во врезке. — Пролежала в лесу полторы недели». Он отложил газету в сторону. Вскрыл конверт из хирургического отделения: в письме сообщалось о дате, на которую назначена операция Сесилии Давидсен. Не затянули с ответом, ему не пришлось напоминать им об этом. С такими-то результатами анализов ни у кого не было сомнений в том, что оперировать следует срочно. Аксель вдруг вспомнил, что видел ее во сне. Открыл дверь в дом, который узнал. Вилла на Вин-дерне. Не позвонив, он просто вошел, и все. Внутри было темно, но ему слышны были звуки, доносившиеся со второго этажа, — женский стон. «Не стоило мне сюда приходить», — пронеслась в голове мысль, когда он поднимался по лестнице. Кто-то следовал за ним по пятам, перед ним угадывалась тень, но Аксель был не в состоянии обернуться.

Он просмотрел список пациентов, записанных на сегодня. Надо бы освободиться к четырем. На прошлой неделе он не навещал мать. Не был у нее с того дня, когда она приняла его за Бреде.

В электронном выпуске журнала «Ланцет» он нашел обновленную версию статьи о хлыстовых травмах шейного отдела позвоночника. Хотел как можно лучше подготовиться к тому, чтобы руководить работой Мириам: ей был выделен пациент, вести которого она будет самостоятельно. Если девушка появится сегодня… надеется ли он, что она все еще болеет? Чтобы не пришлось ничего говорить о том его визите в ее квартирку в прошлый понедельник. Или обратить все в шутку? Или попросить прощения? Может быть, поэтому она и не показывалась здесь весь остаток недели.

Без двадцати девять он услышал, как Рита ключом открывает дверь регистратуры. Подождав немного, он зашел к ней.

— Здесь можно хоть приблизительно понять, каково быть хирургом, — заметил инспектор Викен, когда они с младшим инспектором Арве Нурбакком натянули одноразовые зеленые халаты, такие же шапочки и голубые бахилы. — И по мне, так этого более чем достаточно. Мне еще не доводилось встретить врача, которому я доверял бы.

— Сейчас вы больше всего похожи на повара, — ухмыльнулся Нурбакк, когда они вступили в ярко освещенное помещение для проведения вскрытий в подвале Центральной больницы Осло.

Викен терпеть не мог волокиты и отправился в Судебно-медицинский институт без ведома начальницы сектора Паянен.

— Правда, скоро обеденный перерыв, — сказал он, наморщив нос, — но тутошний запашок как-то не наводит на мысли о еде, правда?

В зале уже находились два человека, они стояли, склонившись над стальным столом. Одного из них, миниатюрную женщину лет сорока с небольшим, ярко накрашенным кукольным лицом, Викен хорошо знал по прежним встречам. С судебным медиком Дженнифер Плотерюд он работал уже давно и, быстро уяснив, насколько остро отточены и ее ум, и ее язычок, относился к ней с таким уважением, которого редко удостаивал кого-нибудь еще. Викен многое знал о большинстве из тех, вместе с кем он работал. В голове у него хранился целый каталог полезных сведений о них — кое-что он даже записывал, — и он много раз пытался выудить из Дженнифер, каким ветром ее занесло в Норвегию. Потому что не могла же она покинуть Канберру и уехать на другой конец света только потому, что встретила этого мужлана, хуторянина из Румерикского района, за которого она потом и вышла замуж! Дженнифер, однако, когда дело касалось личной жизни, превращалась в сфинкса, так что Викен пока еще не докопался до дна в этом вопросе.

Сигни Брюсетер подкатила к жилому корпусу пансионата в Рейн-коллене и припарковалась возле уже стоявшей там машины. Она заглушила мотор, радио сразу же как обрезало. Но, открывая дверь своим ключом и входя, она будто продолжала слышать голос диктора, сообщавшего о том, что случилось в лесопарке возле Осло. Сигни не выспалась. Она всего второй день работала на новом месте.

Метте Мартин, старшая медсестра и заведующая всеми тремя корпусами, теснившимися на небольшом участке, встретила ее в коридоре. Сигни была рада ей, потому что все, что бы Метте Мартин ни делала, получалось у нее умело и споро. А Сигни промаялась без работы год и одиннадцать месяцев. Пройдя собеседование, она была уверена, что места санитарки ей не видать, но чувствовала при этом даже какое-то облегчение. Тем не менее Метте Мартин сочла, что ее многолетний опыт работы в подготовительном классе школы мог представлять интерес и что разница между детьми и людьми, страдающими задержкой психического развития, вряд ли была столь уж велика. И она позвонила уже на следующий день — к ужасу Сигни! — и спросила, когда та сможет приступить к работе.

— Здесь всегда тихо и спокойно, — говорила старшая медсестра, — Тура спит, а Освальд сидит в своей комнате. Утром их умыла и одела ночная дежурная. Ты останешься с ними одна до обеда, а попозже придет Осе Берит, так что до конца рабочего дня будете трудиться вдвоем.

Сигни повесила пальто в шкафчик и села на диван.

— В девять нужно будет дать лекарства Освальду, — напомнила Метте Мартин. — Но только не включай радио. От всей этой болтологии он становится таким нервным, кидается на всех, будто медведь-шатун.