Теплой сентябрьской ночью белый «Форд» свернул с проспекта Мира в один из тихих переулков, неподалеку от Третьей Мещанской улицы. Из приоткрытых окон машины оглушительно орала эстрадная музыка. Встречные огни высветили на миг силуэт молодой женщины за рулем. Сидевшего рядом мужчину не было видно, он почти лежал, раскинувшись на мягком сиденье. Голова его то и дело падала женщине на плечо. Он громко фальшивым тенорком подпевал развеселому шлягеру.

— Глеб, прекрати, — поморщилась женщина и выключила магнитофон.

— А я говорю, будет музыка! — Мужчина икнул и нажал кнопку.

Шлягер зазвучал на весь переулок.

— Ты мог не напиваться хотя бы в честь моей премьеры? — Женщина оторвала руку от руля и легонько хлопнула мужчину по лбу. — Ты заснул в первом акте. Это было видно со сцены. Ты спал и даже храпел.

Ритм танца нарастал медленно, исподволь, зрители сами не замечали, как заводились, шалели, начинали притопывать, хлопать в такт. Кто-то выскакивал на сцену, неуклюже вплетался в хоровод. Катя тоже не выдержала, проскользнула сквозь толпу, понеслась по сцене. Греческие танцоры расступились, замерли удивленно и восхищенно. Катя просолировала всего несколько минут, поклонилась, спрыгнула вниз. Ей долго аплодировали и зрители, и артисты, ее пытались вернуть на сцену, но она растворилась в возбужденной толпе, пробралась к своему столику, уткнулась лицом в горячее сильное плечо Егора.

— Вернитесь, мисс, вы гениальная танцовщица! — обратилась к ней с соседнего столика пожилая англичанка.

— Да, мы не видели ничего подобного! Кто вы? Из какой страны? — закивали два старичка, спутники английской леди.

— Я из России, — ответила Катя.

— О, Россия… Великий русский балет… Пожалуйста, станцуйте для нас еще. Здесь всем можно выходить на сцену, вернитесь, мы хотим снять вас на видео.