Предлагаемая работа была написана еще в феврале месяце тек. года, но задержалась в печати. При пересмотре корректуры пришлось в большинстве случаев ограничиться освежением цифрового материала и кое-какими дополнениями фактического характера. «Политическая история» последних трех месяцев осталась, таким образом, совершенно незатронутой, в виду того, что ее освещение потребовало бы значительного расширения и дальнейшей задержки печатания брошюры, а также потому, что последующие события не колеблют, а подтверждают основные выводы автора о весьма относительной устойчивости созданного «планом Дауэса» равновесия в Европе и о неминуемом обострении противоречий империализма на почве проведения этого плана. Избрание Гинденбурга, падение кабинета Эррио, болгарские события и проч. и проч. — это все «физиологические выделения» современной эпохи, обнаруживающие в политической форме внутреннюю противоречивость и непрочность экономической стабилизации капитализма. А ведь настоящим-то образом действие плана Дауэса еще не сказалось: Германия еще пользуется кратковременной отсрочкой, «дауэсизация» остальной Европы еще только в стадии обсуждения. Дальнейшее развертывание американского «плана» будет сопровождаться дальнейшим развертыванием противоречий, борьбы, истребительной конкуренции за захват рынков сбыта, ибо мир для капитализма стал еще более тесен, чем он был до войны, а неравномерность развития отдельных стран, отдельных отраслей хозяйства (напр., тяжелой и легкой индустрии, промышленности и сельского хозяйства и т. п.) усилилась. В частности, теперь дает себя сильнейшим образом чувствовать кризис тяжелой индустрии (металлургии и отчасти угольной промышленности), охватывающий важнейшие производящие страны — С. Штаты, Англию, Германию. Он возник на почве прекращения грюндерской горячки послевоенных лет, содействовавшей колоссальному (по сравнению с другими отраслями) росту

производственною аппарата,

которому не хватает работы в виду хронически слабой покупательной способности европейского и, отчасти, внеевропейских рынков. А между тем, этот рост фабрично-заводского оборудования многим ослеплял глаза, и они склонны были видеть в этом окончательное преодоление послевоенного кризиса капитализма. Новая полоса, в которую вступает мировое хозяйство, является новой только в том смысле, что в течение 1924 года впервые со времени войны обнаружилась тенденция к восстановлению и укреплению мирохозяйственных связей. Но, конечно, нет никаких новых данных для того, чтобы определить ее, как новую фазу империализма. Старые противоречия, старая борьба из-за хозяйственной территории, из-за передела мира (при чем объектами этого передела становятся промышленные страны), из-за рынков сбыта, — воспроизводятся на более широкой основе, при другой группировке и других соотношениях борющихся сил, возводятся в квадрат и в куб, — но принципиально нового по смыслу и содержанию они не вносят в наше установившееся ленинское представление об империалистской эпохе.

Противоречия остаются, а вместе с ними остается достаточно широкое поприще для работы революционного «крота», неутомимо подрывающего основы капиталистического строя.

План Дауэса, это новое евангелие капиталистической Европы, давно уже перестал быть только планом. Вот уже скоро год с тех пор, как Германия превратила его в составную часть своей государственной конституции, приняв продиктованные Лондонской конференцией знаменитые «законопроекты Дауэса» — о финансовой и денежно-кредитной системе, об обложении промышленности, о железных дорогах и т. д. За время, прошедшее со дня опубликования плана Дауэса (иначе называемого заключением комиссии экспертов), вокруг него накопилась громадная международная литература, пожалуй, не менее значительная по количеству, чем литература о Версальском договоре. Несмотря, — однако, на обилие литературы, план Дауэса еще не нашел своего Кейнса, хотя сам Кейнс посвятил ему несколько газетных статей. Критика плана, это — по преимуществу критика по мелочам, в особенности, если взять германскую печать. В общем и целом, все буржуазные и мелко-буржуазные журналисты сходятся на том, что проект экспертов есть начало новой эры европейских и мировых отношений, «царствию которой не будет конца».

У нас в советской печати освещение вопросов, связанных с проведением плана Дауэса и с самим планом, до сих пор было крайне недостаточное; только теперь, с огромным опозданием, начинают опубликовываться материалы и более или менее серьезные статьи по этому вопросу. Широкие читательские круги знают обо всем этом только по наслышке, по мелькающим ежедневно в газетах коротеньким сообщениям, именам и датам. Мы считаем поэтому вполне уместным Дать

изложение

важнейших основ дауэсовского плана и общую оценку его с точки зрения европейских и мировых экономических перспектив.

План Дауэса формально не отменяет Версальского договора. Многие и теперь еще думают, что генерал Дауэс пришел не отменять, а осуществить закон, продиктованный маршалом Фошем в 19 г., — закон победителя. По существу же план пришел

на смену

Версальскому договору, который, по выражению Бриана, стал похож еще к концу 22 года на роландовскую кобылу: прекрасная, но мертвая кобыла.

История устроила так, что американской республике пришлось дважды совершить попытки «умиротворения» и «урегулирования» европейских отношений. Первое выступление С. Штатов относится к моменту «торжества победителей», которых победа лишила всякого чувства меры, благоразумия и дальновидности: оно выразилось в пресловутых вильсоновских 14 пунктах, относительно которых до сих пор еще не установлено, явились ли они продуктом бескорыстного творчества идеалиста-фантазера или беспримерным проявлением ханжества и лицемерия, под прикрытием которого удобнее было формулировать жестокие параграфы Версальского договора. Второе выступление совпало с периодом «похмелья» победителей, безнадежно запутавшихся в сетях ими же созданных противоречий. Это — план Дауэса. От Вильсона до Дауэса — дистанция огромного размера. По этому сопоставлению двух имен можно судить, как выросло мировое влияние С. Штатов. Вильсону приписывалась мировая роль. Но эта роль выражалась только в официальных заявлениях, в торжественных речах и пр. Фактически все дела вершились европейскими политиками — Ллойд-Джорджем и Клемансо. Кейнс посвятил блестящие страницы описанию того, как эти прожженные дипломаты и дельцы старой Европы дурачили американского президента, всерьез возомнившего о своей мессианской роли. Уэльс отмечает печать ничтожества, которая очень быстро пристала к Вильсону после нескольких дней пребывания в Париже. «На фотографиях в распространенных иллюстрированных журналах изображен благодушный турист со своей супругой, с улыбкой позирующий среди коронованных особ и тому подобного завидного общества… Словом, не трудно проявить мудрость задним числом и догадаться, что президенту не следовало переплывать Атлантический океан»

Вильсону пришлось отплыть обратно за океан, не солоно хлебавши и предоставив сенату принять единственно мудрое решение — отказ от ратифицирования Версальского договора.