Макс Вебер и "новый русский" капитализм

Сразу же оговоримся: мы оставляем пока за скобками эмпирическую историю возникновения и самоутверждения «нового русского» капитализма, результаты которой простые россияне испытывают на себе в течение семи лет «безнадежной любви» к нему, а о другом, собственно социологическом, срезе того же сюжета. Мы попытаемся рассмотреть генезис нашего нынешнего капитализма, – который уже состоялся (хотя и совсем не так, и не в том виде и облике, какой вынашивала в своем «лихорадочном» позднеперестроечном воображении российская леволиберальная интеллигенция), – на более широком культурно-историческом фоне: как один из многочисленных примеров соответствующего типа. То есть подойдем к нему с типологически обобщающей, а не только «уникализирующе-индивидуализирующей» точки зрения, акцентирующей «случайные черты» явления, сосредоточиваясь на его рационально невыразимой «самобытности» (каковая еще так недавно фигурировала в том же интеллигентском сознании, главным образом, под знаком «минус», а сейчас получает, по меньшей мере, амбивалентную оценку).

Необходимость сочетания этих двух подходов, известных в методологии как генерализирующий (или номотетический) и индивидуализирующий (идиографический) возникла для нас сегодня в связи с осознанием бесперспективности догматического толкования сущности и происхождения «нового русского» капитализма, как некоего столь же «случайного», сколь и уникально-неповторимого отклонения от западной модели современного капитализма, рассматриваемой как единственно возможная «норма» капиталистической эволюции. Быть может, несколько ближе к истине могла бы – при ее более серьезном историческом обосновании – стать попытка объяснить «новое русское» своеобразие как один из эксцессов нашей вечно «догоняющей» цивилизации. Однако и эта теоретическая возможность так и не стала действительностью, поскольку тем, кто все еще верит в нее, так и не удалось до сих пор выйти из заколдованного круга крайне отвлеченных рассуждений о том, какую из культур, не озаботившихся в свое время тем, чтобы «выйти на столбовую дорогу цивилизации», считать «безнадежно отставшей», а какой – все-таки! – оставить шанс как-нибудь приобщиться к ее благам.

Но, кроме всего прочего, над всеми аналогичными рассуждениями веет десотический дух монизма – сознательного или не вполне осознанного убеждения в том, что существует, якобы, один-единственный путь современной цивилизации, некая, образно выражаясь, «одноколейка», по которой и мчит на всех парах ее поезд (или, если угодно, ракетоплан). А за этим убеждением, при внимательном его рассмотрении, в свою очередь можно разглядеть традиционно марксистскую догму относительно существования одного-единственного капитализма – единой и единственной в своем роде «общественно-экономической формации» (которая у основоположника социологии XIX века – О. Конта называлась «промышленным обществом»). Как теоретическая догма о принципиальной возможности существования всего лишь одного типа капитализма, которая в прошлом веке объединяла марксистов с позитивистами, прекраснодушных либералов с брутальными сверхрадикалами, до сих пор объединяет всех, верующих сегодня в единую единственность «столбовой дороги цивилизации». Не поколебал ее и неудобный факт возникновения «нового капитализма» (термин, употребленный В. Зомбартом еще в конце 1920-х гг.), продемонстрировавшего особенно впечатляющие успехи в Японии на протяжении двух последних десятилетий. Хотя сам В. Зомбарт, придерживавшийся в споре с М. Вебером скорее марксистской точки зрения в этом вопросе, явно начал склоняться к противоположному полюсу – идее «плюральности», если не социально-экономических, то, по крайней мере, культурно-исторических типов капитализма.