Я начинаю эти строки с неприятным чувством человека, хватающего за рукав прохожих, чтобы сообщить им, который час. Я не хочу быть среди тех, кто мучает читателя, без жалости громоздя пред- и послесловия, прологи, эпилоги и прочее, из страха, наверное, что читатель без них не разберется в сложной конструкции книги. Мне нравится верить, что всякая история — так, как она написана,— имеет право жить самостоятельно, как отдельное существо, которое дышит и движется, даря себя тому, кто захочет его понять.

Вы спросите: зачем же тогда эти строки? Я думаю, просто надо сказать два слова о том времени, к которому относится действие книги. Действие происходит в Румынии после второй мировой войны, когда старый мир, буржуазный режим, был разрушен до основанья народной властью. В наших горах орудовали тогда разрозненные банды, остатки организации фашистского толка, существовавшей в Румынии до войны. Несколько лет, пока с ними не справились, они грабили и терроризировали население. Это были годы, которые тенью пали на наше детство и о которых мы не имеем права забывать.

Теперь, когда я сказал все, что положено, я ретируюсь, оставляя читателя в компании существа, у которого все свое: жизнь, боль, смех и сожаления,— в компании существа по имени КНИГА.

Мирча Дьякону

Когда у нас зима, все прошлогодние облака садятся на землю, это и есть снег. Поэтому делается так ясно и холодно. Поэтому нет дождей и видны все самолеты, как они летят в теплые страны. Но пока облака усаживаются, небо тоже провисает совсем низко. Небо вблизи сизое или черное, смотря какой мороз. Только нам не страшно, потому что у нас дедушка — священник.

Вообще все бы ничего — жалко только, что мы живем так далеко и гости бывают у нас всего два раза в год. Мы живем от них за три поезда, из которых один маленький и два больших. Мы знаем только маленький, мы к нему ходим встречать родственников, то есть одиннадцать дядей и пятнадцать теть. Иногда мы берем с собой тачку, для чемоданов.

Мой дедушка, которому семьдесят лет, а перед тем как стать священником, он был ранен на войне, говорит, что зимой люди добрее. У меня есть трехногий стульчик, на нем я сижу час в день, смотрю, как народ идет в церковь. Мне нравится, что снег глубокий, и от этого у всех короткие ноги. Я сажусь за колодцем и каждому кричу: «Здрасьте!» Они вздрагивают, отвечают и идут дальше, ноги короткие, спина согнута, зимой никому не удается ходить гоголем. Когда они протопчут дорожку, я чуть-чуть поливаю ее водой и двадцать раз проезжаюсь на салазках от церкви до улицы. Потом снова сажусь на свой стульчик смотреть, как народ выходит. Теперь, когда дорожка ледяная, это гораздо интересней. Я поджидаю их за колодцем и выпаливаю: «Бог в помощь!» Потом помогаю им подняться, отряхнуться от снега, они меня благодарят и хвалят маму, что я хорошо воспитан. Лучше всех падает дьячок, потому что он толстый и тащит корзинку с кутьей

[1]

. Я ему тоже помогаю, он угощает меня кутьей и начинает крыть все на свете: погоду, скользь, ботинки, темень, святое писание, Вавилонскую башню и еще не знаю что, потому что дальше не слышно. Добрее некуда.

Вот только когда идет снег, мама запирает меня в доме. Остается приплюснуть нос к окну и дать синицам его клевать, им зимой несладко. Если смотреть вверх, когда идет снег, можно увидеть, как вертится земля, но это только когда первый раз снег. Поэтому мама мне оставляет побольше еды и книжку и запирает, чтобы я не ушел в Елки смотреть, как вертится земля. Мы там собираемся на опушке, все мальчики, и смотрим вверх. Сначала ничего не выходит — так и надо, пока в тебе есть тепло. Потом валишься на спину, потихоньку, вместе со снежными хлопьями, и земля начинает вертеться. Это вовсе не опасно, потому что нас всегда кто-нибудь находит и разводит по домам, болеть. Правда, один раз я совсем разболелся, но в тот день земля очень быстро вертелась, и я целый месяц потом видел от брата и мамы только тени, а когда пробовал ходить, у меня за спиной стоял кто-то, кто крал мои шаги и не хотел возвращать в день больше одного-двух.