Публика, вероятно, немало удивлялась тому, что ей ничего не известно об участи пассажиров «Короско». В наше время универсальных корреспондентов и гласности кажется положительно невероятным, чтобы такого рода происшествие, имевшее международный интерес, осталось без отклика в печати. Очевидно, на то были весьма серьезные основания, как интимного, так и политического характера. Самые факты, конечно, были хорошо известны в свое время некоторому числу людей, и даже как-то проскользнули в провинциальной печати, но были встречены с недоверием.

Настоящий рассказ написан на основании клятвенных показаний полковника Кочрейна и собственноручных писем мисс Адамс, уроженки города Бостона, в штате Массачусетс, дополненных со слов очевидца, капитана Арчера, состоящего в Египетском кавалерийском корпусе, и с показаний, данных им на секретном допросе правительственного агента. Мистер Джеймс Стефенс отказался добавить что– либо от себя, но так как в представленных ему показаниях не нашел нужным сделать никаких изменений, то надо полагать, что и он не усмотрел в них никаких отступлений от истины.

13 февраля 1895 г. небольшой винтовой пароход «Короско» вышел из Шеллаля, близ первых порогов Нила, держа рейс на Вади-Хальфу. У меня случайно сохранился список его пассажиров, который я и привожу здесь:

«Короско» 13 февраля 1895 г. – Пассажиры:

Полковник Кочрейн, из Лондона. Мистер Сесиль Броун, из Лондона. Джон Харри Хидинглей, из Бостона, Соед. Шт. Мисс Адамс, из Бостона, Соед. Шт. Мисс Сади Адамс, из Ворчестера, Массачусетс, Соед Шт. Monsieur Фардэ, из Парижа. Мистер и миссис Бельмонт, из Дублина. Джеймс Стефенс, из Манчестера, Джон Стюарт, из Бирмингема и миссис Шлезингер с нянькой и ребенком, из Флоренции».

Молодой американец стоял с минуту в нерешимости, идти ли ему вниз и занести в свой путевой дневник впечатления дня, как он это делал ежедневно по просьбе сестры, оставшейся дома, или же присоединится к полковнику Кочрэню и Сесилю Броуну, огоньки сигар которых светились в дальнем конце палубы.

– Идите сюда, Хидинглей! – крикнул полковник, подвигая ему складной стул. – Идите, я вижу, что Фардэ начинил вас политикой, мы здесь полечим вас от его болезни!

– Мне подобные разговоры о политике кажутся настоящим преступлением в такую ночь как эта, – сказал молодой денди-дипломат. – Какой дивный ноктюрн в голубых тонах! Точное воплощение одной из дневных песен Мендельсона, где все те тончайшие оттенки ощущений, которых мы не можем выразить в словах, передаются нежной гармонией звуков!

– Сегодня пустыня и весь этот пейзаж как-то особенно суровы и мрачны – сказал американец. – Они производят на меня впечатление беспощадной силы и мощи всесокрушающего Атлантического океана в холодный и пасмурный зимний день. Быть может, это впечатление получается вследствие того, что мы знаем, что находимся на рубеже цивилизованного мира, и что за этим рубежом не существует прав и законов. Не знаете ли, полковник, далеко ли мы сейчас от дервишей?

– Хм, на арабской стороне, – сказал полковник Кочрейн, – мы имеем египетский укрепленный лагерь Сарра в сорока милях к югу отсюда, за которым на протяжении шестидесяти миль раскинулась совершенно дикая местность: за пределами ее находится дервишский пост Акашех; по эту же сторону нас ничто от дервишей не отделяет, здесь они считают себя хозяевами!