Блэк. Эрминия. Корсиканские братья

Дюма Александр

Произведения, пошедшие в сборник, продолжают серию «XIX век в романах Александра Дюма». Они могут служить образном романтической литературы, отстаивающей высокие сильные чувства, твердые моральные принципы и яркое горение любви.

Остросюжетное повествование романа «Блэк» переносит читателя из Парижа периода Реставрации (20-е годы) на далекий остров Таити в Тихом океане, затем во французский город Шартр.

На долю героя романа и его преданного друга — черной собаки Блэк — выпадают необыкновенные и захватывающие интересные приключения. Автор прославляет любовь, верность и преданность.

В небольшой повести «Эрминия» Александр Дюма создал романтический образ непокорной, гордой и сильной девушки.

В повести «Корсиканские братья» писатель рассказывает о семействе корсиканских аристократов, с любовью воссоздавая экзотические правы и обычаи Корсики, показывает неистребимость «вендетты» (кровной мести) даже в условиях цивилизованного Парижа.

Блэк

Роман

Перевод Е. В. Балахонцевой

Глава I,

В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ С ДВУМЯ ГЛАВНЫМИ ПЕРСОНАЖАМИ РОМАНА

Шевалье де ля Гравери уже один раз обошел вокруг города и теперь, продолжая прогулку, вновь избрал тот же самый маршрут.

Возможно, было бы более логичным начать повествование, сообщив читателю, кто такой шевалье де ля Гравери и что он из себя представляет, а также, в каком из 86 департаментов Франции расположен город, вдоль валов которого прогуливался шевалье.

Но однажды, когда меня посетило чувство юмора, вероятно, появившееся у меня под воздействием тумана, которым я надышался во время недавнего пребывания в Англии, я решил создать совершенно новую вещь, нарушив существующую традицию в построении романов.

Вот почему я начинаю его с конца вместо того, чтобы начать с начала, как это было принято до сих пор. Уверен, что мой пример найдет подражателей и что через некоторое время все романы будут начинаться только с конца.

Впрочем, есть еще одна причина, по которой я выбрал именно этот прием.

Глава II,

В КОТОРОЙ МАДЕМУАЗЕЛЬ МАРИАННА ОБНАРУЖИВАЕТ СВОИ ХАРАКТЕР

Мы видели, что шевалье возобновил свою прогулку, не осмеливаясь обернуться, чтобы удостовериться, следует ли за ним собака: да или нет.

Но он даже не дошел до моста Ля Куртий — места, хорошо известного не только обитателям Шартра, но и жителям всего кантона, — как его решимость уже подверглась суровому испытанию, и только благодаря высокой силе духа ему удалось устоять перед нашептываниями демона любопытства.

Но в тот момент, когда шевалье подошел к воротам Морар, его любопытство достигло такой степени возбуждения, что внезапное появление со стороны старой парижской дороги дилижанса с упряжкой из пяти лошадей, несущихся бешеным галопом, послужило ему предлогом, чтобы отойти в сторону; но уступая дорогу, он как бы невзначай оглянулся и, к своему великому изумлению, увидел собаку, которая следовала за ним по пятам, не отступая ни на шаг, и ступала так важно и методично, как будто отдавала себе отчет в своих действиях и совершала их сознательно.

«Но мне нечем больше тебя угостить, мой бедный славный зверь!» — воскликнул шевалье, выворачивая опустевшие карманы.

Можно было подумать, будто собака поняла смысл и значение этих слов; она стремительно бросилась вперед, сделала два или три немыслимых прыжка, как бы стремясь выразить свою признательность; затем, увидев, что шевалье стоит на месте, и не зная, как долго продлится эта остановка, она легла на землю, положила голову на вытянутые передние лапы, два или три раза весело пролаяла и стала ждать, когда ее новый друг возобновит свой путь. При первом же движении шевалье собака резво вскочила и устремилась вперед.

Глава III

ВНУТРЕННИЙ И ВНЕШНИЙ ВИД ДОМА ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ

Дом номер 9 по улице Лис состоял из жилого корпуса, сада и двора.

Жилая часть дома находилась между садом и двором.

Но только ни двор, ни сад не были расположены так, как это бывает обычно: двор впереди, а сад позади дома.

Нет, на этот раз двор был слева от дома, а сад — справа.

Окруженный по бокам двором и садом, дом выходил прямо на улицу.

Глава IV,

В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ, КОГДА И ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ РОДИЛСЯ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ

Пусть никто особенно не удивляется этому возврату В прошлое. Впрочем, читатель должен был это предугадать, видя, что мы встретились с нашим героем в возрасте, когда обычно самые интересные приключения в жизни, то есть любовные приключения, уже позади; впрочем, я обязуюсь не заходить дальше 1793 года. В 1793 году барон де ля Гравери, отец шевалье, находился в тюрьме Безансона под двойным обвинением: в отсутствии патриотизма и в переписке с эмигрантами.

Барон мог бы в свою защиту сослаться на то, что, с его точки зрения, он повиновался всего лишь самым священным законам природы, посылая своему старшему сыну и своему брату, находящимся за границей, некоторую сумму денег; но есть такие периоды, когда общественные законы стоят выше законов природы, и барон де ля Гравери даже и не помыслил прибегнуть к этому оправданию. А его преступление было из числа тех, что в то время самым верным образом приводили человека на эшафот.

Баронесса де ля Гравери, оставшись на свободе, предпринимала, несмотря на последние месяцы беременности, самые отчаянные шаги, чтобы организовать побег своего мужа.

Благодаря золоту, которое направо и налево расточала эта несчастная женщина, ее небольшой заговор подвигался довольно успешно. Сторож обещал ослепнуть, смотритель передать заключенному напильник и веревки, с помощью которых тот должен был перепилить решетку и спуститься на улицу, где ждала его мадам де ля Гравери, чтобы покинуть вместе Францию.

Побег был назначен на 14 мая.

Глава V

ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛЯ ГРАВЕРИ

Когда Матильде исполнилось пятнадцать, а Дьедонне семнадцать, их неудержимые взаимные восторги странным образом остыли.

Дьедонне перестал приносить со своих прогулок незабудки и жимолость, по окончании менуэта он больше не целовал у Матильды руку, но ограничивался простым реверансом. И наконец, никто больше не видел, как они простодушно уединялись в тени парковых деревьев.

Однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, как Матильда нежно подносила к губам увядшие букеты, появившиеся у нее неизвестно откуда, и поспешно прятала их обратно за корсаж.

И тот же самый наблюдатель мог бы заметить, что в тот момент, когда Дьедонне в танце предлагал Матильде свою руку, он бледнел, как мел, а Матильда вся заливалась краской, и нервная дрожь пробегала по их телам подобно электрическому току.

Наконец, все тот же наблюдатель, не видя их больше гуляющими вместе по аллее, ведущей в глубину парка, мог проследить взглядом, как один шел вправо, другая уходила влево, и приметить, что, войдя в лес с двух противоположных сторон, они встречались около прелестного маленького ручейка, чье тихое журчание служило восхитительным аккомпанементом пению соловья, свившему свое гнездо на его берегу.

Эрминия

Роман

Перевод Е. Ю. Леоновой

I

ПОИСКИ КВАРТИРЫ

Сентябрьским утром 185… года по одной из пустынных улиц Сен-Жерменского предместья, будто созданных для уединенных раздумий и трудов, шел молодой человек, поглядывая на двери домов в поисках привычной таблички, на которой по обыкновению значится следующее:

Последняя строка нередко бывает писана рукой привратника, оттого в ней встречаются особенности, изобличающие в этом достойном человеке, всегда преисполненном гордости за свою образованность, странную манеру пользоваться языком.

Правда, если вы войдете внутрь, то обнаружите, что говорит он и того хуже, так что приписка на табличке выглядит еще довольно сносно.

Итак, наш молодой человек был занят поисками, когда рядом с широкими воротами увидал маленькую неброскую дверь, а над ней — гостеприимную надпись.

II

ЛАНДСКНЕХТ

Так минуло около месяца, когда однажды, выходя из дому, Эдуар увидел, как в соседний дом входит пожилая дама, на которую, признаться, он не обратил особого внимания, с девушкой — прекрасной, словно богиня, озаряющая своею красотою все вокруг. На мгновение она повернула головку в его сторону, и, каким бы кратким ни был этот миг, Эдуар смог разглядеть голубые глаза, черные волосы, бледное лицо и белые зубки — мечту художников и поэтов; в выражении лица девушки, в изгибах ее тела было нечто яркое и вызывающее, что изобличало в ней пылкую и эксцентричную натуру.

Девушка вошла в ворота, закрывшиеся за ней, и исчезла точно видение. Эдуар двинулся своей дорогой, и, когда пришел на бульвар в надежде встретить там кого-нибудь из приятелей, прелестный образ уже вовсе стерся в его воображении.

Погуляв какое-то время и поприветствовав некоторых особ, он наконец нашел подходящего человека и, взяв его под руку, сделал с ним два или три круга по бульвару.

— Ты ужинаешь со мной? — спросил его Эдуар. — Не хочешь ли заглянуть к Мари? Я ее уже два дня не видел, бедняжку.

Уйдя с бульвара, молодые люди направились к дому на улице Вивьен, поднялись на пятый этаж и без всяких церемоний позвонили.

III

В МАСКЕ

Близился бальный сезон в Опере. Надобно заметить, что балы в Опере — это то место в Париже, где публика более всего скучает и куда вновь и вновь устремляется, уж и не знаю почему, с наибольшим удовольствием. Мари тоже с радостью ожидала наступления сезона, намереваясь не пропустить ни одного бала.

Впрочем, Мари была из тех умных женщин, которые берут своего кавалера под руку лишь при входе, а очутившись в зале, предоставляют ему свободу до того момента, когда нужно ехать домой или идти ужинать.

На сей раз все происходило так, как обыкновенно происходит в первую субботу. Однако едва Мари оставила Эдуара, как тот почувствовал, что кто-то взял его за руку.

Он обернулся.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросило его домино, которого совершенно невозможно было узнать, так оно было спрятано, укутано, укрыто в своем развевающемся наряде с капюшоном.

IV

РАЗГАДКА

Эдуар вернулся в бальную залу, не понимая, что с ним происходит. Множество женщин говорили ему о своей репутации, об имени, о семье и о том, что они готовы все потерять ради него, а затем, в один прекрасный день, исчезали, чтобы те же самые уловки обратить на кого-нибудь другого; но еще никогда от него не требовали столь категорических клятв и столь упорного молчания, и потому он сомневался, стоит ли ему продолжать эту интрижку.

Однако мало-помалу, видя вокруг себя беззаботных людей, видя мир, полный цветов, остроумия и веселья, он уверился, что все женщины одинаковы и что даже та, которую он только что покинул, хотела просто-напросто посмеяться над ним и сделать его своим любовником, подвергнув тем же примерно испытаниям, как если бы из него делали франкмасона.

Он убедил себя, что назавтра получит разгадку и все закончится к полному его удовлетворению. Да если б он мог хоть на миг серьезно отнестись к подобному приключению, он бы ни за что в него не ввязался. Ему, в полком смысле слова повесе, живущему пустячными связями и шумными развлечениями, опутать свою жизнь какой-то немыслимой любовью, которая поначалу пьянит, а после убивает, — это показалось ему невозможным, так то крайней мере думал он, находясь на балу и держа руку одной из тех женщин, чья любовь вся соткана из воздуха и чье лицо он узнавал под маской, а сердце — за остроумными замечаниями. Но, вернувшись домой, он — таким уж изменчивым был его характер — принялся, точно Пигмалион, создавать статую, в которую сам же и влюбился. Он мечтал теперь только о страсти подобно вертеровской, исключая, разумеется, самоубийство; ему чудились веревочные лестницы, томительные ожидания по вечерам, похищения, слежки, дуэли; а поскольку он был уставшим и в ушах его еще звучала музыка бала, то все в конце концов смешалось у него в голове, пустилось галопом, и он забылся беспокойным сном.

Когда он проснулся, был уже день; чувствовал он себя так, будто солнце встало случайно да еще не там, где вставало обычно. Эдуар потер глаза, взглянул на часы и, открыв дверь спальни, увидал консьержа, спокойно убиравшего комнату. Эдуар спросил, нет ли для него чего-нибудь.

— Нет, месье, — ответил старик. — А! Совсем забыл! Месье принесли подписной лист для бедняги рабочего, который вчера вечером в нашем квартале упал со строительных лесов и сломал ногу. Несчастный — отец семейства.

V

БЕЗ МАСКИ

Эдуар поднялся к себе. Нужно было оценить расстояние между окнами и, как говорилось в письме, «перебросить мост». Дело предстояло нешуточное, тем более что расстояние можно было определить лишь приблизительно. Но время терять не стоило, и потому Эдуар, прикинув как можно точнее размеры «моста», отправился к плотнику, коего мастерская находилась неподалеку, и заказал к завтрашнему дню доску шириною в один фут, длиною в десять и толщиною в два дюйма. Оставив свой адрес и заплатив, Эдуар вышел из мастерской.

В пять часов он встретил Эдмона, ждавшего его на бульваре.

— Что новенького? — спросил Эдуар.

— Ничего.

— Тебе ответили на письмо?