Те, кто проводят большую часть времени за чтением или написанием книг, склонны обращать особое внимание на книжные скопления, которые попадаются им на пути. Они не могут пройти мимо магазина, прилавка или даже книжной полки в спальне, не прочитав хотя бы несколько заглавий, и если им случится найти там что-нибудь неведомое, хозяин может больше не утруждать себя размышлениями о том, чем занять гостей. Собрать вместе разрозненные тома, вылечить и привести в порядок издания, которые нерадивая домохозяйка довела до апоплексического состояния — все это вызывает у них живое сострадание и требует немедленного вмешательства. Такие занятия приносят истинное счастье, и потому, случайно открыв томик восемнадцатого века в восьмую часть листа, дабы посмотреть «о чем же это», и заключив через пять минут, что он стоит нынешнего сладостного уединения, я дождливым августовским вечером добрался до Беттон-корт…

— Вы начали в отточенном викторианском стиле, — заметил я. — Так будет и дальше?

— Соблаговолите вспомнить, — ответил мой друг, глядя на меня поверх очков, — что я и сам викторианец как но рождению, так и по образованию — и что от викторианского дерева небезрезонно ожидать викторианских плодов. Вспомните, кроме того, какое чудовищное количество глубокомысленной ерунды пишут нынче о викторианской эпохе. Вот, например, — продолжал он, положив на колени свои записи, — статья в литературном приложении к

«Таймс»

за вчерашний день — «Годы одряхления» — в состоянии ли она… конечно, в состоянии, но… Да примет Господь мое тело и душу… Будьте добры, передайте ее мне. Она на столе рядом с вами.

— Я думал, вы будете читать мне то, что написали сами, — сказал я, не двинувшись с места, — но, разумеется…