Сколько лет я не был в родном поселке, а тут приспела нужда и погнала по иссохшей лебеде к заброшенному колодцу.

И вот я опять иду по своей улице.

За иссиня-черным терриконом шахты «Новая» ворчала уходящая гроза. В посветлевшем небе рождалась нежная радуга. Бурый горбатый курган хмуро заглядывал в боковую улочку. От легкого ветра едва заметно раскачивались пирамидальные тополя; точно две шеренги сурово молчащих солдат, стерегли они старый чумацкий шлях, что пролег за поселком.

Теснит воротник рубахи, и непомерной тяжестью налились ноги. Много лет назад я шел по этой улице в опаленной шинели, у калиток стояли темные от горя матери и печальные невесты моих друзей.

Здрасте, мамаши, привет девчоночкам, поклон молодайкам!

Всякий раз, подъезжая поездом или подлетая самолетом к городу, я лихорадочным взором рыскаю по бескрайней степи, раскаянно проглатываю колючий ком и с сиротской надеждой ищу синие терриконы, как странник ищет ручей, чтобы утолить жажду и отдохнуть на его берегу. Мой берег — это синие терриконы. Они возникают внезапно в еще неясной дали и, по мере приближения, волшебно встают во весь свой исполинский рост. Окруженные по подножию зеленой каймой садов и ослепительно белыми хатами-мазанками, терриконы всепрощающе манят сына-скитальца.

Синие терриконы… Они насыпаны из вынутой из-под земли породы и отдаленно похожи на египетские пирамиды, сложенные рабами из каменных вытесанных глыб.

Иногда терриконы курятся: то тлеет уголь, случайно попавший в породу.

Синие терриконы…

Вокруг каждой шахты обычно грудятся несколько каменных зданий: общежитие, магазин, клуб, школа, почта и баня. Остальные дома в поселке частные, построенные на ссуду, чаще всего из шахтного леса.

По рассказам матери я представлял, как она познакомилась с отцом.

— Поехал Петр в карьер за песком, — рассказывала мать о своем первом муже, — мы тогда свой дом собирались строить — и не поостерегся: обвалилась стенка песчаная и засыпало его, одни руки виднелись. А я дома кручусь, ничего не знаю, только на сердце тяжело стало — сама не своя. Развешиваю белье на плетне, и будто кто толкнул меня. Встрепенулась, выскочила на улицу. Божечка мой! Лошади во весь опор скачут, бричка так и мотается из стороны в сторону. Едва ворота успела открыть, а то бы их вышибли дышлом. Кони в мыле, храпят и косят глазами, и копытами бьют. Знать, беда, думаю, стряслась. Божечка ты мой! Так вся и окаменела! Но собралась с духом, перепрягла лошадей и помчалась в карьер. Как я неслась, как летела по степи к моему Петечке! Чуяло, чуяло мое сердце страшную беду!..

Да-а-а… Не успела я к Петечке… Чужие люди натолкнулись на него и вытащили из песка… За руки тянули и что-то повредили… В песке попался голыш и угодил в позвоночник. Нужно было легонько, моими бы руками по горсточке песок снимать… А так… И дня не прожил Петечка, с детишками так и не попрощался…

Поехала куда глаза глядят, и кони сами привели на базар. Знали дорогу. Мы туда возили продавать сало да хлеб. Тут и Авдеич мне попался. Знать, судьба.

Попервой Авдеич нашел нам квартиру у добрых людей, чуток вздохнула я, а после свел к знакомому адвокату. Не раз тот помогал высуживать деньги у хозяев, когда те обсчитывали шахтерские артели. И мне помог отсудить У деверей и быков, и корову, и деньги. Теперь уж и не помню сколько, но немалые по тем временам.

Мама была зла на Степана за его частые стычки с отцом.

— Уходи с моих глаз, черт бусорный! Чтоб ноги твоей не было на пороге! Как придешь, так беду в дом принесешь! Володька, Гриша, берите палки и накостыляйте по горбяке, чтобы дорогу к нам забыл.

Степан краснел от злости, закатывал голубые глаза и поглаживал свой крутой лоб. Внешне он сильно походил на отца, но ростом был повыше и голосом побасистее. А мне нравилась буйность старшего брата и казалось, что мама зря на него так нападает.

Но позже, уже после войны, мама жалела, что ругала Степана, не разглядела в нем хорошее.

Вернувшись с шахты, отец брал меня на руки и, высоко подняв над калиткой, горделиво говорил:

— Видишь, сынок, звезду на копре? Это наша шахта впереди нынче. Больше всех выдала угля на-гора́. А уголек-то весь, как на подбор. По кливажу рубали… Не знаешь, что такое кливаж? То-то и оно…

Я вырос и узнал, что рубать уголь по кливажу — значит ударять острием обушка в едва заметную прослойку, разделяющую уголь и породу, и тогда легко отваливаются целые глыбы сверкающего антрацита.

Только не каждый тот кливаж находит, не каждому тот кливаж показывается.

Мало того, не каждый и живет-то по кливажу.